Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Шрифт:
Исполняющий должность председателя губернской земской управы А. Е. Грузинов видел корень зла в отсутствии централизации при вывозе продуктов из одной местности в другую. «Закупка продуктов сосредоточена исключительно в руках лиц и ведомств, снабжающих нашу армию, – рассказывал он о существовавшей системе. – Уполномоченный министерства земледелия, намечая какую-либо губернию, воспрещает вывоз из нее, например, овса.
Между тем частные лица умудряются вывозить эти продукты тайком из запрещенных губерний.
Благодаря также целому ряду переписок и канцелярской волоките замедляется легальный подвоз из запрещенных губерний грузов, что, естественно, очень пагубно отражается
Разделение же России на отдельные ячейки только на руку спекулянтам».
Старшина биржевого комитета А. Н. Найденов, выражая презрительное отношение именитого московского купечества к «новым людям», призывал обратить первоочередное внимание на «тузов, скрывающихся в шикарных кабинетах»:
«Чтобы бороться со спекуляцией, нужно раньше всего изолировать промышленность от этих все пожирающих акул, беззастенчиво обирающих население, упрятав их на все время войны туда, где в настоящее время пребывают гг. Поймановы, Трофимовы и т. п. [41]
Перед нами наглядный факт спекулятивных похождений наших промышленных королей.
Я говорю о той вакханалии, которая теперь наблюдается на нефтяном рынке.
Я сам принимал участие в нефтяном предприятии, но ушел оттуда только потому, что воочию убедился в наличии недопустимых способов наживы, к коим прибегают промышленные тузы.
41
Имеются в виду крупные торговцы, осужденные за спекуляцию. В 1917 г. газеты называли московские тюрьмы «последними убежищами мародеров» и отмечали, что в них появились камеры, прославленные «постояльцами» из числа нуворишей-спекулянтов. В то время процесс «посадки» в тюрьму состоял из нескольких этапов. Сначала приговоренный находился в полицейском доме, где ждал, пока московский тюремный инспектор распределит осужденных по тюрьмам. В большинстве случаев «акулы» спекуляции попадали в «Каменщики» (Таганскую тюрьму).
Если завтра будет арестован по обвинению в спекуляции мелкий лавочник или изголодавшийся комиссионер, то разве этим будут достигнуты необходимые результаты? Во всех видах нашей промышленности и торговли имеются могущественные вдохновители-спекулянты, которые тесным кольцом окружили народ и выжимают из него соки.
«Герой тыла» – «земгусар»
Против этих-то господ и нужно направить все меры борьбы, вплоть до удаления из центра России истинных вдохновителей всероссийской спекуляции».
Гласный Московской городской думы Н. В. Щенков считал, что побороть спекуляцию можно, взяв на скрупулезный учет все запасы. Кроме того, он предлагал создать под эгидой Городской управы специальные склады, «в которых в изобилии были всякого рода продукты», и торговать ими через городские продовольственные лавки. Самой же важной мерой, по мнению Щенкова, являлась «полная согласованность в этой борьбе деятельности правительства с общественной инициативой».
Характерно, что все эти меры последовательно и до конца (с доведением в какой-то степени до абсурда) были претворены в жизнь только большевиками. Сами же представители «общественных сил», находясь у власти, так и не смогли найти в себе достаточно энергии, а главное, решимости, чтобы по-настоящему «резко и круто» взяться за спекулянтов. В этом отношении показательно
«На спекулянтов, правда, устраивались облавы, отыскивали товары на их складах, отбирали у них спрятанный товар, но, тем не менее, спекуляция продуктами первой необходимости продолжала оставаться прибыльным делом.
Спекулянты не боялись облав и реквизиций товаров, так как риск с избытком покрывался прибылью, само же преступление, по отсутствию карательной санкции и чрезвычайной волоките судебно-следственного аппарата, оставалось ненаказуемым.
В комиссариате градоначальства борьбу со спекулянтами возглавлял специальный судебный следователь Григорьев, который, будучи завален работой, производил следствие и розыскные действия по борьбе со спекуляцией при участии уголовного розыска.
Кроме того, устраивались систематические облавы на спекулянтов с целью их устрашения.
Одна из них, массовая, когда оцеплены были Ильинка, Театральная площадь и гостиница “Метрополь”, дала значительные результаты в смысле громадного количества изорванных записок, книжек и дубликатов накладных.
Но все эти меры мало достигали цели. Облавы кончались, арестованных и подозрительных выпускали, и они снова принимались за ту же “полезную” работу».
В завершение очерка упомянем о еще одной категории «героев тыла» – так называемых «земгусарах». Вспоминая о годах Первой мировой войны, К. А. Куприна, дочь писателя, отмечала: «В это время во Всероссийском союзе городов было большое количество всякой шушеры, избегающей фронта, служащей в качестве помощников. Они носили кортики вместо шашек. Их называли “земгусары”».
Введение для сотрудников общественных организаций военной формы офицерского образца (с положенным к мундиру холодным оружием) диктовалось необходимостью. Со штатскими, пусть даже возглавлявшими санитарные отряды или доставлявшими на позиции продовольствие и обмундирование, никто в армии просто не стал бы разговаривать. Характерную деталь отмечал К. Паустовский: студентам, служившим добровольцами на санитарных поездах, было разрешено с солдатскими шинелями носить студенческие фуражки. В противном случае к ним относились бы как к обычным нижним чинам со всеми вытекающими последствиями. Наступил момент, когда Паустовский возглавил один из санитарных отрядов и ему пришлось облачиться в полагающуюся форму. При этом с ним произошел случай, ярко характеризующий отношение настоящих офицеров к «земгусарам»:
«Я выехал в Брест.
Я ехал в мягком вагоне, переполненном офицерами. Меня очень стесняла моя форма, погоны с одной звездочкой и шашка с блестящим эфесом.
Прокуренный капитан, мой сосед по купе, заметил это, расспросил, кто я и что я, и дал дельный совет.
– Сынок, – сказал он, – почаще козыряйте и говорите только два слова: “разрешите” по отношению к старшим и “пожалуйста” по отношению к младшим. Это спасет вас от всяких казусов.
Но он оказался не прав, этот ворчливый капитан. На следующий день я пошел пообедать в вагон-ресторан.
Все столики были заняты. Я заметил свободное место только за столиком, где сидел толстый седоусый генерал. Я подошел, слегка поклонился и сказал:
– Разрешите?
Генерал пережевывал ростбиф. Он что-то промычал в ответ. Рот у него был набит мясом, и потому я не мог разобрать, что он сказал. Мне послышалось, что он сказал “пожалуйста”.
Я сел. Генерал, дожевав ростбиф, долго смотрел на меня круглыми яростными глазами. Потом он спросил:
– Что это на вас за одеяние, молодой человек? Что за форма?