Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Шрифт:
ПРИМЕТЫ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ
«Летучками» называли экстренные выпуски газет
Однако на начальном этапе революции никто не мог предугадать, в какой степени военные сохранят верность присяге. Председатель Совета рабочих депутатов Л. М. Хинчук вспоминал, что появление на Воскресенской площади первого организованного подразделения вызвало смятение среди находившихся в Городской Думе:
«Во время заседания Совета (28 февраля) мы услышали барабанный бой и увидели приближение к Думе целой воинской части в сопровождении нескольких офицеров. Мы не могли знать, с какими намерениями приближалась воинская часть. Председательствуя на заседании, я заметил нервные лица, беспокойство, в свою очередь, также взглянул в окно и увидел уже остановившуюся на Думской площади воинскую часть. Спокойно, уверенным голосом я обратился к депутатам с заявлением: “Вот первая воинская часть является нам на подмогу в качестве сторонников революции”. Внутренней уверенности, признаться,
50
Наперекор множеству других свидетельств о массовом переходе частей московского гарнизона на сторону народа большевик П. Г. Смидович почему-то снабдил рассказ Л. М. Хинчука таким комментарием: «Ничего подобного не было. Еше около недели “в нашем распоряжении” было только тысячи полторы сброда (большинство без винтовок) да пара пушек без снарядов и, кажется, без замков».
Прибытие каждого военного отряда добавляло уверенности руководителям восстания. Особую важность представляли случаи, когда на сторону народа переходили воинские части, направленные для разгона митингующих. Сохранившееся в архиве воспоминание об одном из таких эпизодов приведено историком Э. Н. Бурджаловым: «Младший офицер А. Лаврентьев рассказывает, что, когда рота 84-го пехотного запасного полка подошла к Красной площади, перед ней открылась величественная картина: “Тысячная толпа приветствовала наше появление криками “ура” и подбрасыванием шапок, вся площадь пришла в движение”. Наступил критический момент. Толпа выслала трех делегатов для переговоров. Они предложили роте сдать оружие и перейти на сторону революции. Солдаты заявили себя сторонниками революции и дали честное слово никогда не поднимать оружия против народа. Состоялся митинг. “Ораторы приветствовали переход нашей роты на сторону народа, именуя нас первыми представителями будущей революционной армии, к моей груди кто-то приколол огромный красный бант”».
Газетные описания подхода революционных войск к Городской Думе дополняют общую картину:
«Около полудня с Ходынского поля на Красную площадь начинают проходить отряды солдат.
Идут полуротами.
Толпа, охваченная энтузиазмом, встречает их бурными криками “ура” и аплодисментами.
– Да здравствует русская армия! Да здравствуют наши защитники!
Серая масса солдат, словно по коридору, проходит среди безбрежной черной толпы.
Солдаты машут шапками, платками».
Под вечер собравшимся на Воскресенской площади объявили, что ее «комендантом» назначен подполковник А. Е. Грузинов. Этот офицер-артиллерист уволился в запас в 1916 году и с тех пор в качестве общественного деятеля занимался заготовками продовольствия. Поскольку в «штабе революции» он был единственным военным в сравнительно высоком чине, его упросили принять «верховное командование».
После победы революции Грузинов признался, что до его назначения на Воскресенской площади распоряжался одинединственный прапорщик Г. Г. Ушаков. В силу своих скудных знаний военного дела юный офицер пытался организовать оборону здания Городской Думы. Однако, по мнению А. Н. Вознесенского, она совсем не напоминала неприступную крепость:
«Чем ближе к Думе, тем больше народа на тротуарах: шпалерами вытянулись черные толпы вплоть до Охотного ряда. Но дальше Охотного в сторону Думы – пустыня. Боязнь сковала любопытных. Впереди за пустым промежутком снова темнеют люди. Эти уже действуют. Их немного, до смешного немного… Когда наш автомобиль остановился на площади, раздавая солдатам последние прокламации, моим глазам представилась следующая картина: человек около ста молодых солдат расположились на позиции, спиной к Думе. Несколько маленьких пушек были устремлены жерлами в сторону Театральной площади, одна направлена в сторону Тверской. Молоденький офицер (Ушаков) нервно бегал, отдавая распоряжения. В память врезался молоденький солдатик, который суетливо подбежал к нам с криком: “Товарищи, где санитарный автомобиль?” На лицах солдат я видел еще выражение неуверенности и волнения. Активная революционная группа была совершенно незначительна, энергичного отпора она еще не смогла бы дать. Сразу бросалось в глаза, что она беззащитна с тыла. Со стороны Иверских ворот не было ни часовых, ни вообще какого-либо прикрытия.
У градоначальника Москвы Шебеко был план пустить конных и пеших городовых на революционеров со стороны Никольской улицы. Если бы эту атаку удалось провести решительно, революционное ядро было бы смято с тыла, и неизвестно, кончилась ли бы так легко московская революция».
Революционные солдаты на Красной площади
А вот какие впечатления о первых днях революции в Москве сохранились в памяти профессионального военного, героя войны, в то время командира роты 4-й школы прапорщиков штабс-капитана А. Г. Невзорова:
«Наступил 1917 год. О революции мы ничего не знали. Не было времени заниматься этим, да и в то время еще не имели “революционного опыта”, то есть не знали, как это делаются революции. В один прекрасный, солнечный день с легким морозцем пришли со строевых занятий в классы, на лекции. Подходя к нашей школе, увидели, что к казармам 55-го и 56-го запасных батальонов
Предупредив три раза, часовой выстрелил в воздух. Боже, что тут произошло! Вся эта большая толпа бросилась врассыпную. Осталась стоять на месте понурив голову лошадь с санями, а на снегу лежал длинный шест с грязно-красным полотнищем. Стоя на крыльце нашей школы, я видел, какую панику вызвал один только выстрел. Мимо меня пробегал какой-то унтер-офицер с Георгиевским крестом. Я не удержался и крикнул ему: “Куда, орел, бежишь?” – “Стреляют там, ваше высокоблагородие!” – “Ну, беги, беги, молодец!” После, когда толпа увидела, что больше не стреляют, люди стали собираться и скоро подошли к нашей школе.
Несколько человек, по виду студенты, вошли в школу. У меня в это время был урок топографии. Врываются в класс какие-то три человека южного типа и начинают говорить, что надо бросать занятия и идти всем на улицу.
Я подвел этих господ к расписанию занятий, висевшему на стенке, и показал им, что сейчас идет урок топографии, а следующий – тактики. Фронт нуждается в офицерах, а потому я прошу их нам не мешать. Затем я вызвал дежурного по классу. Вышел унтер-офицер с Георгиевским крестом. Вид имел он внушительный, высокого роста, широкоплечий. Обращаюсь к нему и говорю, чтобы он попросил этих господ не мешать нам заниматься. Дежурный вежливо, но твердо попросил их оставить класс. Те, конечно, начали говорить: “Как же, товарищи, сейчас такое время, всем надо идти на улицу”, – и т. д., в таком же духе. Но дежурный твердо заявил, что просит их немедленно оставить класс. Покрутились мои незваные гости, но все же, ворча что-то под нос, ушли. Почти так же было и в других классах. Занятия продолжались. Все же покой был нарушен. 1-я рота, состоявшая из студентов, начала волноваться. Устроили что-то вроде митинга и решили идти в Городскую Думу, где был штаб революционеров. Хотя я и не имел никакого отношения к 1-й роте, но пришли ко мне юнкера 1-й роты и стали просить меня, чтобы я пошел с ними в Городскую Думу. На это я мог ответить лишь одно: “Вы понимаете, о чем вы меня просите? Что у вас по расписанию в следующий час?” Говорят: “Тактика”. – “Ну, вот и идите в класс”. Но все же через некоторое время вся студенческая рота ушла без офицеров.
Положение было неопределенное. Где-то что-то творится, кого-то разоружают, арестовывают, носятся грузовики, наполненные людьми в солдатских шинелях вперемежку с вооруженными штатскими. У всех красные банты на шинелях, все – обвешанные пулеметными лентами. Какая-то стрельба на улицах. Слухи идут всевозможные. Приказаний из штаба округа никаких нет. Мы – люди не искушенные в делах революции, не знаем, что и делать, сидим и ждем. Офицеры в этот день из школы домой не едут. К вечеру опять приходит ко мне депутация от 1-й роты. Просят прийти к ним, так как без офицера они себя очень неуверенно чувствуют. Ответил, что никуда не пойду, а пусть лучше они возвращаются в школу. Подходит ночь. 2-я рота не ложится спать. Волнение от неизвестности. В 11 часов вечера решаем все идти со 2-й ротой в Городскую Думу, чтобы выяснить обстановку. Выстраивается вся рота с офицерами на местах, и двигаемся в городскую думу. От школы до думы довольно далеко. Приятная погода, слегка подмораживает, тихо. Около 12 часов 30 минут ночи вступили на Красную площадь. “А ну, песню!” – “Какую?” – “Какую хотите”. – “Песнь о вещем Олеге”. Припев всем известен: “Так за Царя, за Родину, за Веру мы грянем громкое “ура”!” Как нам потом рассказывали бывшие в Городской Думе, когда там услышали нашу песню, то такая паника поднялась! Когда рота подошла к дверям думы, то на крыльце стоял трясущийся от страха революционный командующий войсками подполковник артиллерии Грузинов. Грузинов был призван из запаса, а до войны он был земским начальником. Так вот этот командующий дрожащим голосом обратился к нам: “Господа, в чем дело? Почему вы пришли сюда?” – “Пришли мы сюда, чтобы посмотреть, что у вас тут творится”. – “Господа, может, вы голодны? Мы сейчас все это устроим!” – “Ничего нам не надо, просто мы пришли посмотреть, что у вас тут делается”. Грузинов пригласил нас войти в Городскую Думу. Несколько офицеров и юнкеров вошли внутрь дома. Зашел и я. Там был полный хаос. Какие-то люди в рабочих и солдатских костюмах волновались, суетились, разбирали оружие, грудами лежавшее на полу. Не знали, как с ним обращаться. Один учил другого, сам не зная. Командующий войсками Грузинов объяснил нам, что тут организуется боевой отряд, на случай выступления контрреволюционеров. Когда я проходил по залу, то вдруг раздался выстрел, и пуля ударилась в стену над моей головой. Я обернулся и увидел какого-то человека южного типа, с трясущимися руками и позеленевшим лицом, державшего в руках револьвер Кольта крупного калибра. “Ты что же, сукин сын, хотел убить меня?” – “Извините, господин офицер, он сам у меня выстрелил”. – “Я вот тебе покажу, как сам выстрелил!” Хотелось влепить ему затрещину, но он был так напуган выстрелом, а тут еще подбежали “товарищи” и набросились на него с руганью, что я плюнул и пошел дальше. Ознакомившись с положением вещей, увидели, что делать нам тут нечего. Но так как в школу идти было далеко, то обратились к командующему войсками, чтобы он указал нам место, где бы мы могли поспать до утра. Нам была отведена гостиница “Метрополь”, тут же, на Театральной площади, в ней мы заняли бильярдную и две гостиные. Одну гостиную, с голубой шелковой мебелью, заняли офицеры. Не раздеваясь, легли на голубые диваны и проспали до утра. Утром 2-я рота, забрав с собой и 1-ю, вернулась в школу.