Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Шрифт:
На улицах Москвы
Над Тверской и ее площадями вчера в течение нескольких часов кружил аэроплан с красным флагом».
«На набережной у Храма Спасителя толпа. На коленях бронзовой фигуры Александра III стоит, выпрямившись, рыжеватый рабочий в летнем пальто. Машет красным платком.
– Товарищи! Отсюда, с этого чугунного кресла на вас глядит то чугунное засилье веков, тяжелый, железный режим, то, что перековывало свободу нашу в цепи, что проповедовало рабство и держало Россию в кандалах… Товарищи…
Толпа, вздрагивая, слушает.
– Удивительное зрелище! – говорит офицер, мой спутник. – Социал-демократ на коленях жесточайшего абсолютиста. (…)
На Воскресенской площади стотысячная толпа. Порядок изумительный – единодушие
– “Вперед, вперед, рабочий народ”…
На них глядит со своего постамента первопечатник Иван Федоров, и, кажется, хочется ему соскочить вниз и понести в народ огненное слово!
Воскресшее слово: “товарищи” – перекатывается по площади.
В воздухе треск пропеллера… Аэроплан планирует над Кремлем, пишет восьмерку, показывая выкрашенный в красный цвет руль глубины.
– Наш, наш! Ура!
У Театрального сквера большая труппа татар и сартров.
– Аллах! Шюкюр Алла!
Молитвенно складывая руки, что-то шепчет мулла в чалме.
Нет сегодня ни татар, ни армян, ни евреев, ни поляков, нет национальностей – есть русский народ, один, могучий, грозный, железный… (…)
Баба в тулупе спрашивает кондукторшу трамвая:
– А наш-то? Где он, блаженненький?
– Наш-то? К Вильгельму, должно, поехал чай кушать!
Вздрагивающими, нервными, рвущимися шрапнелью кликами Самодержавная Москва приветствует Свободную Россию.
Первопрестольная приветствует Державный народ Русский».
Не менее интересный «репортаж» с московских улиц записал в дневник Н. П. Окунев:
«Сегодня с утра раздача в булочных хлеба по карточкам (на человека 1 ф. печеного, или 3/4 ф. муки) и картина поразительная – нет таких ужасающих хвостов, которые были и вчера весь день, и вообще много вооруженных солдат (если это только для предотвращения хулиганства со стороны темных сил, а если для разбития вчерашних иллюзий, то очень плохо). Телефон работает, он и вчера останавливался лишь периодически, но зато опять не вышли газеты и не идут трамваи. Что делается на белом свете: на войне, в Петрограде и даже в Москве, – строго говоря, никому правдиво не известно. Одно только несомненно – водопровод, освещение, банки, торговля и занятия в присутственных местах – идут своим порядком (пока).
В первом часу дня пошел “куда все идут”, т. е. к Думе. И, начиная еще от Лубянской площади, увидел незабываемую картину. По направлению к Театральной и Воскресенской площадям спешили тысячи народа обоего пола, а в особенности много студентов и учащихся. С высоты от Лубянского пассажа вдаль к Охотному ряду темнела оживленной массой, может быть, стотысячная толпа. И между пешеходами то и дело мчались в разных направлениях грузовые и пассажирские автомобили, в которых стояли солдаты, прапорщики и студенты, а то и барышни, и, махая красными флагами, приветствовали публику, а та, в свою очередь восторженно кричала им “ура”. Лица у всех взволнованные, радостные – чувствовался истинный праздник, всех охватило какое-то умиление. Вот когда сказалось братство и общность настроения. А я, стар уж, что ли, стал, чуть не плакал, сам не зная от чего, но, во всяком случае, не от “сжигания старых богов” и не от любви к новым, которых, по совести сказать, ни я, да и многое множество москвичей пока достоверно не знает. Опять на площадях кружки и среди них чтение каких-то листков. Но за общим гулом трудно разобрать, что там в них. Впрочем, ясно слышал теперь, что в Ставке было уже назначение в диктаторы, не то Алексеева, не то Протопопова, и что Щегловитов арестован новым Правительством. Сейчас идет разговор, что все московские войска подчинились новому Правительству, но с другой стороны, ждут и привоза для разгона революционно настроенного народа. Если бы последнее случилось, то начались бы междоусобица и погром, а затем расстрелы тех, которые сейчас за новое правительство, как кара за нарушение присяги, воинского долга. И над всем этим волнующимся морем голов сияет великое солнце. Что оно – радуется этому движению или подсмеивается над ним, как над несбыточной мечтой? И сколько оно на своем веку перевидало таких “революций”, и сколько еще увидит!
Пошел в 2 ч. дня опять на “фронт”. Одни уходят, другие приходят. Мороз трещит вовсю, и как только попадешь в тень от зданий, то чувствуешь его и оставляешь “позицию”, так делают все, а если бы было тепло, то собрание народа было бы, может быть, в пять раз больше. Но и теперь его столько, сколько никогда не бывало. Настроение не падает, разъезды “революционных” солдат и студентов не прекратились и вызывают со стороны народа крики “ура”, маханье шапками и платками. Необычайные картины: у солдат в одной руке ружье или шашка, а в другой красный флаг; или так: солдат
“Одетых” же городовых – нигде, нигде не видно. Революция все-таки уже в полном ходу, и пока, благодаря Бога, в бескровном виде. Все дело, конечно, в солдатах. Говорят, что к 2-м часам насчитали предавшихся Временному правительству 40 000 чел., но будто бы Кремль окружен войсками, преданными старому строю. Вот на этой почве возможно страшное столкновение. В ожидании этого ли или вообще от невозможности в такой исторический день усидеть на своем месте, все магазины, склады, конторы и присутствия к трем часам дня позакрывались. Кто спешит по домам, кто “на позиции”, т. е. к Думе, на Красную площадь, к казармам. Где интереснее – не знаю, но толпа невольно тянет к себе, и пойду в нее опять, пролью новые слезы и от страха за будущее сына и всех сыновей России, и от надежды на лучшее для всех будущее. Да здравствует единение народа в пользу скорого мира и порядка в нашей стране! Долой старых безумных, бессовестных правителей, и да заменят их люди энергичные, мудрые и честные!
Еще сказание о сегодняшнем дне. 5 часов вечера. Сейчас был опять “на фронте”, толпы и энтузиазм растут. Говорят, что Кремль от “правительственных” войск очищен, без выстрелов. Сам я, проходя Красной площадью, видел и там многотысячную толпу, а также солдат, идущих в Кремль и приветствовавшихся народом. Шли в Никольские ворота, а Спасские закрыты. Жутко что-то! Удержат ли наши вожаки такое положение вещей. Кажется, несколько пушечных выстрелов вызвали бы панику, и тогда неизвестно, кто на чьей стороне очутится. Многим теперь и тут и там страшно. Про Мрозовского (Командующего войсками) и Шебеко (Градоначальника) говорят, что они арестованы».
Военный патруль в дни Февральской революции
А вот ярый монархист-черносотенец протоиерей Иоанн Восторгов увидел происходившее у него глазах совсем под другим углом зрения:
«Швейцар доложил рано утром, что пока все спокойно. Вышел в 10 ч. утра реализовать сахарные купоны. По Пятницкой к Кремлю почти сплошно движется по тротуару толпа фабричных рабочих, беженцев, беженок и множество откуда-то появившихся жидов и жидовок. Толпа сосредоточенно молчит, идет себе и идет… Ни шутки, ни возгласа, ни мальчишек… Так я видел в детстве шли стихийно на сотни десятин и верст переселяющиеся зайцы, в другой раз суслики, в третий раз мыши, и наконец в четвертый раз в Киеве, пред наводнением от ливня шли в чердаки крысы. Безмолвно, словно очарованные… Чем? Грядущим бедствием – ответ подсказала мне память, воспоминание о массовом стихийном, вне волям проявляющимся следствиям бессознательных велений мировой необходимости. Зрелище неоцененное для наблюдателя, изучающего биологические проявления мировой жизни… И подумал я: как плоска, бедна количественно и, главное, качественно современная наука, неспособная не только прочесть, но и заметить, как ясно сказывается уже готовое будущее на этих якобы сознательных людях, и животных, несущихся по течению какого-то не то вихря, не то потока будущих событий…
Бесспорно, эти люди шли, думая, что идут по воле… А со стороны видно было, что воли-то нет у них… Что есть высший приказ. И что остановить камень не в их власти. Они проделают все, что надо, и сами никогда, в большинстве, не дадут себе отчета, что они сделали и делали. Большинство шло, как мне казалось, как в неполном гипнозе, иные будто уверяя себя, что они ясны и трезвы, иные конфузливо – как бы смутно задавая себе вопрос – чего я иду? – а некоторые как щепка по вешней воде… Но все необычайно серьезно, как серьезные исполнители серьезной, роковой игры… Жутко было наблюдать эти первые ряды исполнителей “толпы”, “народа” “Le antras” [51] …
51
И прочих (фр.). (Прим. публикатора)