Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах
Шрифт:
Итак, я комсорг ЦК ВЛКСМ завода им. Сталина.
21-го должно было быть общезаводское комсомольское собрание. Оно сорвалось. В этот день пришло на завод из райкома назначение меня комсоргом ЦК ВЛКСМ.
В субботу ездил к Леониду. Ночевал у него, в воскресенье на обратном пути заехал на Басков переулок. Вечером поехал в театр. Смотрел «Слугу двух господ».
С понедельника начал глубоко изучать организацию завода, работу актива, беседовал с секретарем райкома, парторгом ЦК ВКП(б) Смоловиком, директором завода, с парторгом и начальниками цехов. Ходил в общежитие, проводил по цехам митинги, брали соцобязательства к 25-летию комсомола.
Вчера на завод приезжал секретарь горкома партии Бадаев. Я был в президиуме на общем собрании. Бадаев выступил с докладом «Обстановка сегодняшнего дня и наши задачи».
Домой прихожу поздно. Устаю, но много делаю полезного. День проходит плодотворно. Ребята меня любят, ликуют, радуются моему возвращению в комсомол. Атмосфера создается благоприятная. Сегодня был на совещании райкома о займе.
Снова над городом черные тучи. Предстоит последняя решающая схватка. В Сталинграде она началась, в Ленинграде кончится. Теперь немного осталось, но осталось самое страшное, как мне кажется.
Ничего, борись, крепись, ты же сильный, а выживешь, будешь молодец, тебе дадут отдохнуть и спасибо скажут за работу, за борьбу, за волю твою; суждено погибнуть – значит судьба у тебя такая. Ничего не попишешь. Главное, не терять почву под ногами. Оставаться спокойным до конца, а нервы как у женщины стали. Сердце как у старика. Глаза суровые и ласковые. Вид у меня внушительный, говорят, мол, этот парень кремень, а никто не знает, что на душе порой бывает.
Скоро начнется заключительный акт этой трагической пьесы. Если мое сердце вдруг остановится прежде, чем опустится занавес, – не обессудь, читатель, – стало быть, мой челнок переполнился и опрокинулся.
Интересное времечко впереди. Погорячей Севастополя и Сталинграда будет. Опять зарычали пушки. Белые ночи темнеют от порохового дыма.
Черемуха отцвела. Стало тепло. На улице Комсомола цветет яблоня.
Завтра еду в горком, послезавтра в подсобное хозяйство. ‹…› На огород ходить некогда.
Бронь под вопросом. Все скоро разрешится. Союзники зашевелились. Пора им. Давно пора. Ленинградцы ждут событий.
Н. А. Бернгардт [16] . «Хочу и буду членом Ленинградской партийной организации!»
16
Николай Александрович Бернгардт – инструктор райкома партии (ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 11–13).
«Ну еще по одной, уж больно жизнь хороша ‹…› Задача интересная отправить два вагона “спецназначения” ‹…› Чуть свет иду в Ярский райком ‹…› Меня из дому так не провожали ‹…› Вологда. Поезд стоит 5 часов ‹…› Путь между Череповцом и Ефимовской изрядно поврежден ‹…› Волховстрой ‹…› В Ленинград дорога закрыта. Пелла, Назия и Мга заняты немцами ‹…› Решил идти пешком ‹…› Путилово ‹…› Силы на исходе ‹…› Вот пристань ‹…› Поезд мчится в Ленинград…»
22 июня [1941 года]
Любуясь красотой Петергофского парка, роскошных дворцов, причудливых золотых фонтанов, невольно хочется сказать:
– Честь и слава вам, нашим отцам и старшим братьям, кровью и жизнью своей завоевавшим нам счастье и радость жизни.
‹…› Мы в ресторане. Огромный выбор всевозможных вин, холодных и горячих закусок. Сегодня воскресенье, можно разрешить себе выпить. Раздается звон хрусталя, в красивых бокалах не буржуазный напиток, а предмет широкого массового потребления – русская московская водочка…
– Ну, еще по одной, уж больно жизнь хороша.
Чокнулись. Наступила тишина, и вдруг отчетливый ясный голос диктора возвестил:
– Слушайте, слушайте, передается важное правительственное сообщение. В 12 часов 15 минут у микрофона выступит глава советского правительства В. М. Молотов.
«Гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз».
Прощайте, Митя, Ваня, вас ждут в частях. Явка в первый день мобилизации…
Пулей лечу в райком. В кабинете сидит слегка взволнованный Алексей Михайлович. Он один. Я явился первый и первым получил задание обзвонить все организации, дать указание обсудить на массовых митингах речь Молотова.
15 августа [1941 года]
Задача интересная – отправить два вагона «спецназначения» в Удмуртскую АССР с группой семей ответственных работников райкома. Срок выезда – 16 августа. Возвращение?! Ну как отказать. Отказать А. М. Григорьеву – это невозможно, я его безумно уважаю. Но ради чего я поеду, отправлять мне некого, эвакуироваться самому – это преступление. Немцы наступают, обратный путь может быть закрыт. Но я оставляю здесь свою любовь, свою родную Зинульку. Опять разлука, и, может быть, навсегда. Положение отчаянное. Но я дал слово другу, гатчинскому парню, секретарю райкома Григорьеву. Я сам гатчинец. Эти ребята не подводят. Еду.
16 августа [1941 года]
Все поставлены на ноги. Отцы укладывают последние вещи, снаряжают в дорогу своих жен и детей. Заняты по горло, а я ношусь как угорелый. Оборудую вагоны, запасаю лимонад – ведь дети захотят пить; бак с водой, топоры, гвозди, молоток, веревки – все надо, но им не до этого.
До отъезда два часа, у меня ничего не готово. Звоню директору, прошу дать увольнительную Зинаиде. Пришла, плачет, разводит сырость, а время идет. Пришла бабка-соседка на помощь и тоже ревет. Вот помощники. Сели, выпили по рюмке портвейна и отправились на вокзал. ‹…› Все прощаются, и слезы градом льются по лицам. «Ты приедешь?» – спросила Зина. Крепко поцеловав, я ответил «да».
Подошел Алексей Михайлович. Он сильно взволнован.
– Вернешься? – спросил он, крепко пожимая руку.
– Хоть мертвым, но буду здесь. Не снимайте с партучета. Хочу и буду членом Ленинградской партийной организации, – ответил я и вскочил в вагон тронувшегося состава. ‹…›
Сотни вопросов. Как доедем? Не опасен ли наш путь? И т. д. Часам к 11 угомонились, усталые ребятишки спят. Так как до Тихвина дорога может быть неспокойная, решил: спать не буду. ‹…›
18 августа [1941 года]