Повседневная жизнь паломников в Мекке
Шрифт:
В самолете атмосфера уже напряжена до предела. По испуганным лицам благочестивых паломников не скажешь, что оттенки зеленого, в который выкрашен салон, и изречения из Корана, начертанные на стенах, приносят им ощутимое успокоение. Они охвачены ужасом перед авиакатастрофой и страхом перед Богом. Тут с ревом начинают работать двигатели, и самолет тяжело вздрагивает всем корпусом перед тем, как выехать на взлетную полосу. Божьи странники задерживают дыхание, словно готовятся прыгнуть в неизвестность, и не осмеливаются пошевелиться до тех пор, пока слова, звучавшие еще на заре ислама, не нарушат молчания подобно тому, как свет истинной религии нарушает темную ночь джа-хилии— неведения язычества: «Слава излившему на нас Свою милость, которую мы не смогли бы стяжать сами! Мы возвращаемся к нашему Господу!» Замогильный голос, произносящий эту
Хадж больше не является прерогативой пожилых людей. Хвала Аллаху, который прислушался к молитве Мухаммеда и сделал путешествие более легким, сегодня на призыв отзывается и молодежь, и старшее поколение. Они все здесь, сжимают свой ихрам. Магрибинки, растратившие молодость в феминистских обществах, вновь ощущают легкое дуновение ислама, уносящего их одиночество и возвращающего их в лоно семьи, на кухню, к материнству, к дороге в Мекку. Одетые в просторные платья, с покрытыми платками головами, они смеются над своим прошлым. Молодые неженатые турки, уставшие, как они говорят, не столько от четырнадцати часов работы каждый день в своих мастерских, сколько от одиночества и его спутников — алкоголя и драк, едут в Мекку, надеясь вернуться к состоянию чистоты.
Кое-кто из жителей Магриба отправляется в хадж, чтобы показать, что ничто не сможет преградить им дорогу к Богу. Принявший ислам швейцарец, весьма расстроенный из-за того, что на таможне его избавили от запасов сыра, погрузился в Коран. «Велика важность — сыр, — шепчет ему сосед-француз. — Лучшая пища — это наша вера».
Постепенно возникает нечто вроде мужского клуба. Общаются только мужчины. Они переговариваются, спорят, обсуждают турагентства. Один житель Марселя рассказывает, что агентства по организации поездок какого-то из приморских городков требуют 500 франков только за одну визу, полученную к тому же своими хлопотами, хотя обычно эта услуга предоставляется бесплатно. Чтобы не принимать участия в «этом мошенничестве», он решил оформлять документы в Париже. «Вот где сегодня собирается ислам», — вещает он. «Это все магометанские евреи (яхуд Мухаммед)», — решительно заявляет какой-то студент — обличитель святош. «Эх, кабы только так», — замечает беззубый старик. Он не слишком верит в то, о чем говорит.
Обыкновенно «Саудия» предоставляет пассажирам сервис, достойный крупных международных авиакомпаний. Но в период паломничества за ту же цену предлагается минимальное обслуживание, причем не слишком удовлетворительное.
То, что в разгар сезона паломничества в Мекку «странников к Милосердному» (вуфуд ар-Рахман),как их прелестно называют жители Саудовской Аравии, нещадно обирают все кому не лень, и то, что это так мало волнует авиакомпанию с хорошей репутацией, не удивляет нас, но оставляет надежду на то, что братство уммы все-таки позаботится о мусульманах.
Пассажирам не предлагают ни напитков перед завтраком, ни привычной карты меню. Правда, поскольку большинство здесь — мусульмане, то их не слишком волнует качество пищи. Многие из них неграмотны и бедны. Им подают легкую закуску — и дело сделано. Точнее, провернуто. Нас удивило высказывание стюарда по поводу этой внезапной экономии: «Ты ведь едешь в Мекку, чтобы наполнить сердце, так? Сердце — а не глаза и не желудок!»
«Когда желудок сыт, он просит голову спеть», — говорит магрибская поговорка. Или помолиться. Обед закончен, наступает время полуденной молитвы, ибо «пренебрегающий молитвой в полдень теряет плоды своих благих дел».
Туалет подвергается настоящему штурму. Возникает негласный договор, по которому целый ряд кабинок, уже
«Братья мои, укажите мне направление на Мекку!» [34] Вот в чем вопрос. Стюардов, кажется, меньше всего заботит волнение паломников. Что касается стюардесс, то создается впечатление, будто они испарились. Паломники перешептываются, высчитывают разные направления, иногда даже совершенно противоположные. «Господь пребывает везде, а земля круглая», — рассуждает один сенегалец. «Давайте молиться в направлении полета», — возражает марокканец. «Давайте молиться, сидя на своих местах», — с простодушной властностью заключает алжирец. Договорились. Не вставая с кресел, паломники пытаются головой и торсом изобразить ритуальные поклоны — способ, оправданный словами Мухаммеда. Однажды к нему пришел человек, страдающий от геморроя, и рассказал о сложностях, с которыми ему приходится сталкиваться, когда он молится обычным способом. «Молись стоя, — ответил пророк — Если не можешь стоять — сиди. Если не можешь сидеть — ложись на бок». Пуристы, глухие к этим словам, продолжают молиться на коврике. Самолет превращается в летающую мечеть.
34
34 Речь идет о кыбле — направлении на Мекку с Каабой, к которой должен обратить лицо правоверный во время молитвы.
«В самолете есть имам?» Вопрос, как пожар, охватывает ряды и вызывает едва ли не панику. Сначала, как это всегда бывает, когда вспышка гнева поражает группу людей, возникает глухой ропот. Рабочий-марокканец рассказывает своему сонному соседу, что имам одной из парижских мечетей предостерегал его, как бы тот не потерял всю благодать от своего хаджа. Это оттого, говорил он, что самолет перед посадкой в Джидде по техническим причинам должен сделать несколько кругов, и во время этого маневра он пересекает микат — священную границу Мекки. А ведь никто не имеет права зайти за нее, не выполнив тщательным образом ритуал ихрама. Если же это происходит, то хадж считается нарушенным. Мусульманин из Магриба, услышав эти известия и придя в ужас оттого, что он невольно может переступить запретную черту, шепотом передает страшную тайну на ухо ближайшему соседу. Не стоило бы преждевременно распространять смущающие и пугающие слухи… Еще немного, и разразится бунт на высоте десяти тысяч метров над уровнем земли… греческой земли.
В самолете имама нет. Стюарды, которых, наконец, начинает пугать излишняя активность пассажиров, спрашивают, в чем дело. «Да неправда это! — восклицают они, — самолет не заходит на священную территорию! Представьте только, какой тогда разразится скандал! По-вашему, король, он что, дурак?» «Король — только Бог», — выкрикивает женский голос с непонятным акцентом. «Все правильно, — раздувает огонь пакистанец, — да только пилот-то — американец. Он что захочет, то с нами и сделает!»
Из-за этого «своевременного» замечания вот-вот начнется беспорядок. «Братья мои, я целый год копил деньги, чтобы обнять эту землю и вдохнуть запах пророка. И я не хочу все испортить еще до прибытия. Пойдем к пилоту!» Старики в углу жалуются на то, что все, того и гляди, пойдет прахом, и их мечты потерпят духовное банкротство.
Какой-то турок с совершенно убитой физиономией (и не столько из-за того, что самолет нарушит священную границу, сколько из-за страха перед авиакатастрофой) на весьма приблизительном французском пытается донести до собратьев по вере, что «Аллаху ведомо больше нашего. Он сильнее американца. Он создал пилота и самолет, как ранее создал осла или козу. А в аэропорту мы сможем совершить омовение» — и так далее и так далее.
Тем временем туалет берут штурмом. Тех, кто слишком задерживается внутри, поторапливают ударами кулаков в дверь и призывами «делать дела» быстрее. «Ты что, рожаешь?» — с иронией интересуется алжирец у своего товарища. Двое братьев-малийцев успели из двух натянутых простыней соорудить нечто вроде палатки, где переодевается в ихрам их мать. Происходящее вокруг волнует пассажиров куда больше, чем молитва.
К несчастью, ни большинство паломников, ни члены экипажа, которые уже выходят из себя, кажется, не в курсе недавней фетвы,разработанной знаменитыми улема, которые утверждают, что Джидда — начало отсчета сакрализации.