Повседневная жизнь первых христиан. 95–197
Шрифт:
Угощение во время «трапезы любви» было простым и умеренным, рассказывает Тертуллиан. Никакой расточительности или развязности нравов. Приглашенные, мужчины и женщины, возлежали по античному обычаю, строго соблюдая дисциплину и благопристойность, как то требовалось на религиозном собрании. К трапезе приступали, усердно помолившись Богу. Ели умеренно, дабы утолить голод. Пили, как подобает воздержанным людям, даже ночью не забывавшим о поклонении Богу. Вели беседу, как люди, знающие, что Бог все слышит 54.
Трапеза открывалась молитвой и заканчивалась благодарственным молебном. Мытье рук в конце трапезы имело религиозный смысл. В эпоху Империи греки заимствовали у римлян обычай использовать салфетки,
С наступлением ночи зажигали светильники и приглашали участников трапезы подняться, дабы пропеть во славу Божию гимн на текст из Священного Писания, вероятнее всего, псалом. Использование Псалтыри для молитвы восходит к самым началам христианства. Таким образом, трапеза заканчивалась, как и начиналась, молитвой.
Тертуллиан не говорит про обычай давать сотрапезникам подарки ( apophoreta), однако мы знаем об этом по другим источникам 56. Чаще всего это были отборные части угощения, которые сотрапезник уносил в корзине или салфетке и съедал дома. Такие подарки со временем стали заменять саму трапезу, превращаясь в особую разновидность помощи нуждающимся.
Окончание «трапезы любви» еще более контрастировало с практиковавшимися в ту эпоху помпезными приемами почетных гостей, сопровождавшимися угощением, по поводу которых Марциал сочинял свои эпиграммы, а Ювенал — сатиры. К концу такого приема гости окончательно забывали о добрых нравах и правилах приличия. Христиане же возвращались по домам, «храня целомудрие и скромность, как люди, побывавшие скорее на уроке, нежели в застолье» 57.
Даже мученики превращали свою последнюю трапезу, которая разрешалась осужденным (так называемую «вольную трапезу»), в агапе, дабы ознаменовать накануне последнего испытания свое братство и взаимную поддержку, в которых они стремились превзойти друг друга 58. Вполне вероятно, что присутствие епископа или диакона придавало этому последнему преломлению хлеба церковное и литургическое значение.
Ночное литургическое бдение в субботу вечером открывалось благословением светильника. Этому могла предшествовать «трапеза любви». По мнению Тертуллиана 59, этот обычай был заимствован из иудаизма. Апостол Павел, очевидно, проводил в Троаде при свете большого количества светильников одну из первых вечерних христианских служб 60. Светильник, зажженный в субботу вечером, символизирует собой Воскресение Христово, провозглашая, что воскресший Христос отныне будет светом миру. Такое христианское истолкование темы света на Востоке и в Африке, возможно, явилось ответом на культ солнца у язычников.
До наших дней дошел один из старейших гимнов вечернему свету:
Лучезарный свет славы, бессмертного и блаженного Отца Небесного, о Исус Христос. Мы на закате солнца любуемся светом вечерним, воспеваем Отца и Сына и Святого Духа Божия. Ты, вовеки достойный воспетым быть голосом чистым, о Сын Божий, дарующий Жизнь. Даже вселенная славу твою возвещает 61.Деление недели на семь дней является компромиссом между еврейской неделей и неделей астральной, вавилонской по своему происхождению, которая была принята в странах Востока. Греки делили время на периоды по десять дней, а римляне — по восемь. В различных названиях воскресенья отразились различные влияния. Англичане и немцы сохранили название, бывшее в ходу во времена Юстина, — «день солнца» (соответственно, Sunday, Sonntag). Французы, итальянцы и испанцы используют христианское название, появившееся в конце I века: «день Господний» (соответственно, dimanche, domenica, domingo), тогда как на Востоке и в России говорят: «пасхальный день» или «воскресенье» («Воскресение Христово») — название, появившееся в III веке 63. Воскресенье — первый день недели. В протестантской Церкви Франции до сих пор поют: «В этот первый день недели к кому, как не к Тебе, идем мы!»
Плиний Старший пишет: «Вавилоняне отсчитывают дни по восходам солнца, афиняне — по его заходам, жители Умбрии — от полудня до полудня, римские понтифики и те, кто установил гражданский день, а также египтяне и Гиппарх — от полуночи до полуночи» 64. Галлы и древние германцы, подобно современным евреям и мусульманам, принимали за начало дня заход солнца.
Было бы абсурдно представлять себе первых христиан, загнанных в катакомбы, праздно гуляющими по воскресеньям, облачившись в свои лучшие наряды. Они отмечали воскресенье примерно так же, как в наши дни празднуют субботу евреи в Риме или Париже: в полном безразличии к окружающему их миру. Их собственные религиозные обряды накладывались на обряды по римскому календарю.
Во времена Юстина, когда у язычников набирал силу культ Митры, римляне посвятили первый день недели, до того считавшийся днем Сатурна-Кроноса, богу Солнца — Гелиосу, и день стал называться dies solis, «день Солнца» 65. Юстин провел, возможно, по контрасту, параллель между мистериями Митры и евхаристией 66. Воскресенье, «день солнца», следующий за еврейской субботой, является преимущественно христианским днем, в который христианские общины Азии, Греции и Рима собирались для исполнения обряда евхаристии. Уже у Плиния Младшего в одном из писем имеется упоминание «определенного дня, в который христиане имеют обыкновение собираться на рассвете, чтобы попеременными хорами петь гимн Христу как богу» 67.
Юстин утверждает еще более определенно: «В день, который называется днем солнца, все обитатели городов и деревень собираются в одном и том же месте» 68. Очевидно, христианский философ здесь говорит о едином для всей Церкви установлении, хотя применительно к такому городу, как Рим, оно едва ли соблюдалось в полной мере, поскольку в ту эпоху наверняка не было культового помещения, в котором могли бы собраться все христиане столицы Империи.
Жизненно важное значение, которое христиане придавали «дню Господнему» ( dies Domini), нашло свое отражение в протоколе допроса верующих Абитены (современный Тунис). Последних можно было бы назвать «мучениками воскресенья». Арестованные за участие в незаконном собрании, они были приведены к проконсулу, который обвинил их в нарушении императорских эдиктов и в совершении обряда евхаристии в доме одного из них. Сатурнин ответил ему:
«Мы должны совершать богослужение в день Господний. Таков наш закон» 69.
Подошла очередь Эмерита.
— Бывают ли в твоем доме запрещенные собрания? — спрашивает проконсул.
— Да, мы проводим богослужения в день Господний.
— Почему ты позволил им прийти к тебе?
— Это мои братья, я не мог запретить им.
— Ты должен был это сделать.
— Я не мог этого сделать: мы не можем жить, не совершая обряд причащения.