Повседневная жизнь публичных домов во времена Мопассана и Золя
Шрифт:
На следующий день, около семи часов утра, агент полиции нравов явился в отель Дюгесклен и попытался арестовать некую девушку по имени Мари Данс. В ужасе г-жа Данс открыла окно своей комнаты, расположенной на третьем этаже, и бросилась вниз, получив в результате тяжелейшие телесные повреждения.
В конце недели, в субботу 9 сентября, некая девушка Р. попыталась покончить с собой в полицейском отделении на улице Люцерн. Не сумев задушить себя фартуком, она нанесла себе несколько ударов ножом; к счастью, острие ножа было круглым, так что раны оказались неглубокими. В этом состоянии ее отправили в тюрьму Сен-Жозеф".
В Марселе на набережных полиция вела себя так, что девушки предпочитали бросаться в грязные воды порта, нежели позволить себя арестовать. Одна девушка попыталась покончить с собой. Прохожие вытащили ее, появился полицейский, растолкал всех и сбросил ее обратно в воду: "Пусть дохнет, это шлюха". Девушку спасли, но позже она повесилась в туалете в полицейском участке.
Чтобы выполнить норму, полицейские не стеснялись арестовывать обычных женщин, ведущих честную жизнь, которым в результате приходилось ночевать в участке без малейших шансов на получение помощи. Такая практика вызвала сильное возмущение в обществе. Например, 10 апреля 1877 года в парижской хронике всплыла такая история. Агент по имени Грас встретил около полуночи на площади Сорбонны некую девушку по имени Б. Он остановил ее и объявил, что арестовывает ее. Она возмутилась, объяснив,
После ареста женщина проводит ночь в полицейском участке, на следующее утро ее отвозят в префектуру. В участке в одни и те же камеры загоняют всех проституток без разбора по категориям. Выдержать ночь в участке и не потерять сознание практически невозможно. Вот как Мирёр описывает некий марсельский участок, который ему довелось посетить: "Неубранная комната размером десять на пять метров. Войти можно через дверь, на ней тяжелые замки, толстые решетки, она обита железом. В комнате стоят деревянные кровати, почерневшие от времени и грязи, привинченные к полу; они занимают почти все пространство комнаты. Напротив двери есть окно, оно забрано толстыми железными прутьями, прикрыто дополнительным решетчатым навесом. Пол деревянный, выкрашенный в красную краску, постоянно покрыт дурно пахнущей влагой. На оштукатуренных известью стенах похабные надписи. В одном углу — отхожее место, в другом — душ, огороженный каменной кладкой, для подготовки к медосмотру… В комнате находятся около двух десятков женщин всех возрастов, кто одет в грязные лохмотья, кто в изысканные шелка, все они подавлены, почти все полураздеты, бледны, со всклокоченными волосами, со взглядом, одновременно похотливым, молящим и уставшим; почти все босы, на некоторых запачканные кружева, на других даже украшения, блеск которых только подчеркивает их несчастье; некоторые стоят, некоторые сгорбившись сидят на краю кровати".
На следующее утро после ареста, не выспавшись, не умывшись, они предстают перед полицейским комиссаром, а затем перед административным судом. Максим дю Кан, который испытывал к проституткам одно лишь презрение, как-то раз присутствовал на таком суде: "Некоторые ухмыляются, некоторые выглядят сонными, самые закоренелые развратницы стараются вызвать к себе жалость, рыдают… Есть и запутавшиеся дети… они постоянно пьяны, алкоголь как будто у них в крови, поэтому они постоянно что-то говорят, не могут остановиться. Бесполезно взывать к ним, угрожать им, кричать, чтобы они замолчали, — их тягучий голос продолжает звучать, они говорят бессвязные слова, роняют их, словно бы это были капли в водяных часах". Комиссар назначает срок наказания. Теоретически после принятия закона Жиго девушка имела право подать на решение комиссара апелляцию, однако апелляционная комиссия практически всегда либо подтверждала решение, либо ужесточала наказание. Впрочем, довольно многих оправдывали — некоторые в течение своей карьеры были оправданы до сорока раз. Если бы это было не так, полицейская система перестала бы работать, так как в среднем одну девушку арестовывали два раза в год. Назначались наказания в виде помещения в тюрьму Сен-Лазар на срок от трех дней до двух недель в зависимости от тяжести проступка: приставание к приезжим на вокзале, уклонение от медосмотра, оскорбление агента полиции при исполнении им служебных обязанностей, посягательство на общественную нравственность, использование фальшивых документов, пьянство… Из префектуры девушки отправлялись в тюрьму. В конце XVIII века их конвоировали только ночью в экипажах, затем их стали отправлять в тюрьму пешком под конвоем солдат прямо по городским улицам, так что "на них могли глазеть все, кому не лень, девушки же не стеснялись привлекать к себе внимание самыми скандальными способами: хохотали во всю глотку, приставали к своим конвоирам; часто случались побеги, иногда девушкам помогали их сутенеры, иногда их отпускали сами солдаты". Поэтому с 1816 года проституток снова стали перевозить в экипажах. Сначала их содержали в участке Сен-Мартен, затем в Сальпетриере, затем в замке Венсенн, затем в Пти Форс и, наконец, в Сен-Лазаре, где были обустроены тюрьма и следственный изолятор. В 1836 году тюрьму разделили на три отделения: для обвиняемых и осужденных, для проституток, состоящих на учете в полиции, и для несовершеннолетних. Тысяча сто заключенных-проституток в течение дня занимались шитьем и кройкой, то есть тем же, что и обычные заключенные, от которых они, однако, были изолированы. Они жили в тяжелых условиях: помещения не отапливались, белье менялось два раза в месяц, кормили их ситным хлебом и овощным супом. Содержали их в камерах, где вместо стен были решетки, их письма вскрывались и рецензировались. В комнатах для работы стояла невыносимая влажность, над ними надзирали монахини, которые вслух читали религиозные трактаты. Паран-Дюшатле, впрочем, считал, что эта система слишком либеральна и что нужно ввести более строгий военный режим, который бы дал проституткам понять, что они находятся в учреждении для наказаний, а не в доме отдыха. Для этого он предлагал использовать в тюрьмах английское изобретение — колесо-топчак, то есть клетку-барабан на оси, внутри которого находились люди, приводившие его в движение ходьбой, как белка в колесе. Паран-Дюшатле не смущало, что предлагаемая им вещь — не что иное, как орудие пыток; более того, он писал: "Что до меня, то я двумя руками "за" введение колеса, я требую, чтобы его начали использовать; я поддерживаю его использование, так как это очень эффективное репрессивное средство против проституток; я одобряю все это, так как мне кажется, что это хорошо". К счастью, предложение Паран-Дюшатле не было принято.
Административный арест как мера воздействия практикуется и в провинции. В Марселе, Лионе, Руане проститутки отбывают наказание в переполненных тюрьмах и исправительных домах. Местные власти применяют к ним административные меры не- мыслимой степени жестокости. В восьмидесятых годах XIX века суды выносили следующие приговоры:
— административный арест на срок от пятнадцати суток до месяца за а) появление в неустановленных местах; б) появление на улице в запрещенные часы; в) нахождение в состоянии опьянения на улице и за ночлег на улице и под заборами; г) просьбу предоставить убежище в воинской части; д) прогуливание в общественных местах с целью привлечь к себе внимание путем "пристального разглядывания мужчин"; е) стук в окна частных домов и кабаре; ж) нищенство, выпрашивание милостыни; з) уклонение от посещения врача в течение двадцати четырех часов после того, как это предписано сделать; и) регулярное уклонение от медосмотров; к) появление на улице без головного убора или в декольте; л) уклонение от отъезда из Парижа после получения на руки паспорта;
— лишение свободы на срок от двух до трех месяцев за а) оскорбление врачей при исполнении ими служебных обязанностей; б) уклонение от посещения диспансеров и занятие проституцией в случае, если известно, что нарушительница больна; в) брань в общественных местах; г) появление в окне в обнаженном виде; д) приставания к мужчинам "в чересчур настойчивой манере с целью склонить их к разврату против их воли".
Эта жестокость, сопровождающаяся заключением под стражу и изгнанием из города, где проститутка была арестована, распространяется одновременно на нищих и бродяг; после падения Коммуны ситуация усугубляется. Власти, в неясном страхе перед "классами — источниками опасности", оправдывают свои действия угрозой распространения сифилиса. Смертельный ужас перед этой болезнью сплотил врачей, моралистов и юристов. Их тактика состояла в том, чтобы заключить в узкое пространство носителей болезни, сиречь проституток, и тем самым оградить общество от опасностей как медицинского, так и морального плана. В конце семидесятых годов XIX века пришлось признать, что эта политика так называемого "регламентаризма" потерпела полный крах: бордели вымирали, число нелегальных проституток неуклонно росло, а применяемые вслепую репрессии становились все менее и менее эффективными.
Полиция, нужно это признать, никак не соответствовала поставленной перед ней цели. Полицейские говорили: "Без юридического произвола невозможен никакой контроль за публичными девками". Да, действительно, полиция питала большую страсть как к произволу, так и к… коррупции. В 1857 году г-н Дютаста, начальник службы безопасности, пишет: "Действия инспекторов сопровождаются самыми тяжкими злоупотреблениями. Некоторые полицейские чиновники совершенно не стесняются участвовать в прибылях людей, эксплуатирующих женщин, и защищать их интересы, более того, порой они сами склоняют женщин к разврату и отправляют их к сводням, за что получают от последних компенсацию". В этом плане много объясняет кадровая политика отделов нравов. Агенты — это и бывшие солдаты, которые не желают заниматься настоящей работой, это и просто не весть откуда взявшиеся авантюристы, друзья других агентов, соблазненные возможностью легкой наживы, и, как пишет Фьо, "грязные комедианты от любви на свежем воздухе". Вплоть до 1854 года на службу принимали людей с неснятой судимостью. Агенты получали оклад и премии: 3 франка за розыск проституток, "пропавших без вести", то есть тех, кто в течение трех месяцев не являлся на медосмотр, 15 франков за обнаружение тайного дома свиданий, 25 франков за обнаружение дома свиданий, где клиентов обслуживают несовершеннолетние. Общественное мнение резко протестовало против этой системы, и в 1863 году премии отменили. Но инспекторы занимались и другой прибыльной деятельностью — они поставляли в бордели кадры, конкурируя с "обычными" кадровыми агентствами. Так, в Монпелье был скандал, связанный с инспектором, который набирал "персонал" в странноприимных домах и среди домашних слуг. В результате кампании, проведенной газетой "Пти Меридьональ", его уволили. Агенты "покровительствуют" известным женщинам, выходящим на панель, порой за бесплатный секс, порой просто за наличные деньги. В 1872 году г-н Фресс, начальник полиции Бордо, признается: "Самый грозный бич полиции нравов — коррумпированность ее агентов. Находясь в постоянном контакте с публичными домами и их сотрудницами, им очень сложно устоять от того, чтобы не вступить в сговор с ними, так что мне приходится вести подлинную войну против собственных подчиненных".
В Париже в 1866 году некоего полицейского инспектора изобличили в том, что он содержал собственный дом свиданий, после чего он передал управление одному своему родственнику и попытался втридорога продать его. Полиция также часто закрывала глаза на нарушения правил содержания в богатых борделях, за что также получала деньги. Некоторые сдавали свои полицейские удостоверения "внаем" знакомым, которые "развлекались" с проститутками и обирали их. Гюйо, который не стесняясь писал обо всем этом, приговорили к штрафу в 3 тысячи франков и лишению свободы на шесть месяцев; в приговоре значилось, что обвиняемый "изобразил значительную часть агентов полиции нравов как подонков, вышедших из грязи, которые железными сапогами топчут парижские улицы, которые обирают подконтрольных им женщин, проводя три четверти своего времени в их постели, которые собрали свое состояние, занимаясь сутенерством, которые предаются исключительно пьянству и разврату, ведут звериный образ жизни и утрачивают всякое понятие о морали на следующий день после своего назначения на пост".
В 1881 году, не выдержав девятого вала протестов и агитационной кампании в прессе, во главе которой стоял "Фонарь", префект Андриё вынужден был распустить отдел нравов. А начиная с 1877 года во Франции переняли эстафету борьбы против рабства от англичан, среди которых ее начала Жозефина Батлер [22] . Главной целью было искоренить рабство в обществе, прекратить издевательства над проститутками, запретить полиции вести их учет, одновременно улучшив санитарное состояние общества, а вместе с ним и моральное [23] . Поэтому бывших агентов полиции нравов перевели в медицинские службы. Ни к чему хорошему это не привело, так как они лишь укрепили таким образом свою власть над проститутками. Андриё в своих "Воспоминаниях префекта полиции", по прошествии многих лет от описываемых нами времен, с иронией говорит об этих поддельных миссионерах, которые под прикрытием защиты интересов свободы и добродетели и под предлогом защиты проституток от произвола старались проводить в жизнь свои политические идеи… короче, на самом деле все они были просто левые экстремисты! "В то время как в Великобритании идеи человечности, свободы и уважения к женщине властвовали над умами добродетельных членов движения за свободу женщин, и руководили ими, даже когда они совершали ошибки, то в Париже все было не так, и французские сторонники этого английского движения старались проводить свои политические идеи, заботясь об общественном благе и полностью игнорируя истину… Да, случаи, о которых рассказывали в газетах, были ужасны, но не стоит преувеличивать их масштаб. Полиция нравов совершенно не занималась многим из того, в чем ее обвиняли".
22
Жозефина Батлер (1828–1906), английский пионер образования для женщин, борец за избирательные права для женщин, борец против детской проституции, сторонница американского движения за запрет рабства (аболиционизма).
23
Подробнее о французских сторонниках аболиционизма и их идеологии касательно проституции см. у Корбена.
На некоторое время число арестов упало и наказания стали не столь жестокими, но с 1885 года все возобновилось с новой силой. Эту тенденцию следует связывать как с ослаблением влияния движения за запрет рабства во Франции, так и с ростом масштабов страха перед венерическими болезнями. Любопытно, как верно подметил Ален Корбен, что "эта смена политики совпадает с изменениями в политике пенитенциарной, причем в масштабе всей планеты; а это подтверждает тот факт, что проститутки являлись жертвами усиленного государственного контроля, закручивавшего гайки все туже и туже и подавлявшего сопротивление во всех его формах". Полиция продолжала поддерживать сторонников регламентаризма. Заметив, что с начала семидесятых годов XIX века посещаемость борделей резко упала, а число нелегальных проституток резко увеличилось, полиция принялась поддерживать бандерш путем ослабления правил содержания борделей, стремясь тем самым облегчить работу себе — ведь она совершенно не собиралась отказываться от старого рецепта: "Чтобы контролировать порок, нужно сконцентрировать его".