Повседневная жизнь современного Парижа
Шрифт:
…В 1986 году многих коммерсантов улицы Сент-Круа-де-ля-Бретонри в 4-м округе полиция обязала снять со входов флаги с радугой — символом гомосексуалистов. Местные жители были озабочены деградацией квартала и обилием бутиков с товарами для геев и потребовали от полиции решительных действий. Полицейские раздавали точные и болезненные удары протестующим продавцам и покупателям и доходчиво объясняли: «Мы не хотим здесь пидоров». Теперь на парижских гомосексуалистов и лесбиянок никто осуждающе не смотрит, столичный мэр Бертран Деланоэ не скрывает свою нетрадиционную ориентацию, и специализированные бары и дискотеки можно найти почти во всех округах. В одну из них — «Катманду» на улице с романтическим названием дю Вьё Коломбье (улица Старой голубятни) я двадцать лет назад увязалась за парой приятельниц. Мои спутницы недавно в очередной раз разочаровались в мужчинах и решили попытать счастье в иной ипостаси, а мне представилась возможность посмотреть на веселье настоящих лесбиянок.
Заведение это было самым известным местом встреч женщин нетрадиционной ориентации. Открыла его в 1969 году уроженка Ханоя Элула
Эта дискотека закрылась в конце 1980-х годов. На смену ей пришли новые модные заведения — огромный клуб под вокзалом Монпарнас, «Клуб 79», «Ле Куин», «Режин» на улице Понтье возле Елисейских Полей, «Les Bains Douches» на улице Бур-л’Аббе, «Le Bataclan» на бульваре Вольтер, «Le CUD Ваг» на улице Одриетт, «The Eagle» на улице Ломбар. В последние годы у парижского бомонда в моде клубы обмена сексуальными партнерами, называемые клубами эшанжистов. Один из них, «Шандель» («Свечи»), посетил 48-летний журналист Фабрис Гэжно и опубликовал об этом статью.
«Мне 48 лет и мое существование было отмечено множеством „ист“. Онанист в 13 лет, гитарист в 15, марксист в 18, найт-клуббист в 20, журналист в 22. Красивая сорокалетняя блондинка и успешный стилист Софи решила, что мне не хватало последнего „ист“ — эшанжист. Она недавно открыла эту практику, сводившуюся к тому, чтобы спускаться раздетыми в темные винные погреба и делать со многими то, что со времен Адама и Евы большинство из нас проделывали вдвоем. Предложил Софи испробовать эти разнообразные удовольствия развязный любовник Сначала она сказала „нет“, потом „может быть“ и… очутилась в „Шандель“ — самом знаменитом клубе эшанжистов Парижа: с паркингом, ресторанами, баром, площадкой для танцев и комнатами любви. Софи так увлеченно об этом рассказывала, что мой журнал поручил мне немедленно пойти и провести расследование. Вот так я и оказался в роли эшанжиста.
21.30. Встреча в центре Парижа на улице Терез. Софи раскрыла мне тайну Сезама: костюм и хорошо начищенные ботинки. Джинсы здесь не в чести. Софи выше меня на голову: 7 сантиметров каблук, обтягивающая красивую задницу юбка и верхняя часть туалета от „Перлы“, почти не прячущая грудь и спину. Мы заходим в „предбанник“, где, как в банке, ждем 30 секунд. Камера проверяет, что мы пара (одиночек отсюда изгоняют), и изучает с ног до головы. Мои сверкающие ботинки с успехом выдерживают экзамен, дверь открывается, и нас встречает молодая дама в розовой распашонке. Она записывает наши имена на красной картонке, которую следует передать бармену — на ней он будет отмечать выпитое. Перед тем как начать ужин в одной из двух зал ресторана, Софи идет поздороваться с одним из друзей, хозяином здешнего бутика аксессуаров, одежды и мебели. В прошлый четверг, после сеанса чувственной гимнастики в погребе, один деловой человек из Таити подарил своей спутнице набор мебели Бенетти. Чек после шока. Здесь, в китчевом декоре, женщины обмениваются идеями между двумя обменами другого рода. Дамы из лучшего общества: банкиры, адвокаты, врачи, жены или любовницы звезд. Коммерсант объясняет мне, что именно поэтому плохо одетый сюда никогда не пройдет. „В прошлую пятницу они не впустили пятьдесят пар, среди которых — телеведущий в джинсах и кроссовках!“ Рок-звезда, один из его коллег, приходящий сюда со своей женой (куда, наконец, смотрит полиция?!), два известных телеведущих, полусумасшедший молодой писатель — все зажигают „Свечи“ и плюют на то, что могут быть узнаны. Это своеобразный шах и мат: „Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты здесь“ и обратное. Круговая порука.
В ресторане, оформленном под корабль, с иллюминаторами и капитанским мостиком, играет пианино. Шампанское для нас, минеральная вода для наших соседей по столу. По словам этих марафонцев коитуса „позднее им нужно быть в форме“. Мой сосед — шестидесятилетний директор одной из мультинациональных фармацевтических фирм. Его спутница — красивая и очень молодая марокканка, откроет рот позднее и в другой обстановке. Мы говорим обо всем, за исключением причины нашего здесь присутствия, как если бы между представителями бомонда все и так ясно. Но я должен знать и спрашиваю. Франсуа приходит сюда несколько раз в неделю — настоящий „наркоман“. Этот холостяк объясняет мне, что любовь вдвоем его не удовлетворяет, либидо уже не то. Сеанс в „Свечах“ разжигает угасающий огонь. „В близости от всех этих тел я чувствую себя молодым и красивым!“ В баре с нами знакомятся
— Меня сломил мой последний роман. Поправляю здесь физическое и психическое здоровье, убеждаюсь, что еще нравлюсь. В „Свечах“ нет нужды в долгой подготовке. Берешь, потребляешь и забываешь.
— Немного грустно, нет?
— Почему? Я лишь хочу обрести уверенность и повеселиться…
Повеселиться. Вот, кстати, и Софи, она объявляет мне о приходе известного комика. Мишель, преподаватель философии, садится между мной и Ниной. „Для нашего общества слова ‘жизнелюб’ и ‘жить’ ничего не значат, потому что большинство людей довольствуются уже тем, что живы. Я за свободную жизнь без табу!“ Позднее человек из общества франко-израильской дружбы произнесет перед нами горячую речь об израильском государстве. „Свечи“ горят мириадами огней! Я оставляю этот сюрреалистический дебош, чтобы войти в сады удовольствий (или ада, согласно Церкви. Все зависит от ракурса). Угадываю в полумраке тонкий силуэт знаменитого рокера. Странно видеть его без брюк, с девушкой на коленях перед ним. Две руки берут меня за пояс. Я узнаю сладкий запах духов Нины. Снято!
…Мы расстались с Софи на тротуаре около четырех часов утра. Мольер наблюдал за нами с высоты своего пьедестала, и готов поклясться, что автор „Тартюфа“ нам подмигнул».
Эта пикантная статья была опубликована в пристойном французском журнале для дам. Что точно — ни секс, ни эротика никогда не станут для парижан сюжетом-табу. Лишним подтверждением этому — Музей эротики в районе Клиши. Моя подруга Долорес в этом музее побывала и с восторгом делилась впечатлениями. «Ольга, там все, все про это!О, мы испанцы, с нашим пуританским воспитанием и страхом, въевшимся со времен Франко, никогда не создадим ничего подобного в Мадриде. Экспозиция — чудо! Представляешь, в одном из залов установлен экран, на котором демонстрируются фильмы… ты понимаешь, но снятые в тридцатых годах прошлого века. Я сперва удивилась: музей (пусть и эротики) и откровенная порнография. Обратилась за разъяснением к смотрителю. А он, невозмутимый, ответил: „Мадам, этот фильм настолько стар, что перешел из категории порнографии в категорию кинематографически-исторического образца чувственности наших предков“. — Долорес заливается звонким смехом: — „Ах, хитрец! Хотел меня провести! Не вышло. Порнография она и есть порнография!“».
Глава одиннадцатая ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ, РАВНОДУШИИ, СОБАКАХ И ДОМАХ ПРЕСТАРЕЛЫХ
Проходя по парижским улицам, кишащим оживленными, весело переговаривающимися между собой людьми, сложно поверить, что по последним подсчетам более половины парижан одиноки. Одиноки состоятельные старички и старушки в сытых западных предместьях, одиноки в своих мансардах приехавшие из провинции студенты, одиноки заядлые холостяки в центре Парижа, одиноки неустроенные эмигранты из северных округов и предместий. Одиночество идет рука об руку с равнодушием. Разговорившись об этом с моей приятельницей Орелией Буркар, я была удивлена ее бурной реакцией. Эта красивая молодая женщина-искусствовед до недавнего времени жила с родителями. После их отъезда из Парижа поселилась в желанном для всех молодых квартале Марэ, в студио с высоченными потолками. Фотографии обожаемых родных наклеила в туалете: «Не смейся, пожалуйста. Скажи, где еще можно спокойно на них любоваться по нескольку раз в день?»
«В Париже все друг другу безразличны, — горячится Орелия. — Мы роботизированы нашим гигантским городом. В метро выдрессированные пассажиры становятся точно перед дверьми нужного им вагона, который через несколько остановок окажется как раз перед нужным им переходом на другую ветку. Все экономят время и энергию! А на улицах?! Мы же не видим друг друга, все в себе, в делах. Три года назад я писала диплом и допоздна работала в библиотеке Центра Жоржа Помпиду. Как-то вечером на меня в нескольких шагах от выхода набросился пьяный клошар. Колотил с такой силой, что выбил зуб. Думаешь, хоть кто-нибудь остановился, чтобы защитить студентку? Никто! А когда я пришла в соседний комиссариат с просьбой задержать этого психопата, чтобы он не покалечил других женщин, полицейские что-то промямлили, нехотя записали мои показания и никуда и не пошли. В Париже всем на всех наплевать!»