Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века
Шрифт:
Жесткий режим «бироновщины» при Анне Иоанновне в этом смысле ничего не изменил – скорее, наоборот: плохая «социальная репутация» правления Анны в немалой степени обусловлена репрессиями именно против представителей господствующего сословия. Из 128 важнейших судебных процессов периода «бироновщины» 126 были «дворянскими», к «шляхетству» принадлежала почти треть осужденных Тайной канцелярией в это время. [435] Анна хорошо помнила, что именно природные русские вельможи и дворяне пытались ограничить ее власть, но при этом не насаждала какие-то «немецкие», а скорее возрождала петровские порядки, где приоритет отдавался не столько защите интересов «шляхетства», сколько государственным потребностям. Царствование Анны Иоанновны стало новым этапом в ужесточении контроля над духовенством в виде ограничений на пострижение в монашество, увеличения государственных повинностей и подготовки в 1740 году секуляризации церковных вотчин. «Шляхетству» было не легче: в 1734 году Анна повелела сыскать всех годных к службе дворян и определить их в армию, на флот и в артиллерию. Они стали ответственными плательщиками
435
См.: Черникова Т. В.Указ. соч. С. 157.
Среди бумаг московского губернатора Б. Г. Юсупова мы обнаружили черновик записки, где автор выразил настроения «шляхетства» в конце царствования Анны: «Нихто в покое не живет и чрез жизнь страдания, утеснения, обиды претерпевают». Манифест о 25-летнем сроке службы не выполнялся – после полученной отставки «ныне, как и прежде, раненые, больные, пристарелые ‹…› расмотрением Сената определяются к штатцким делам». Вельможа был убежден: «Без отнятия покоя и без принуждения вечных служеб с добрым порядком не токмо армия и штат наполнен быть может, но и внутреннее правление поправить не безнадежно», – ведь отставным «свой дом и деревни в неисчислимое богатство привесть возможно». [436] Царедворцу повезло – этот документ не попал в ведомство Ушакова.
436
РГАДА. Ф. 1290. Оп. 2. № 32. Л. 1–2 об.
По нашим подсчетам, аннинское царствование оказалось самым неспокойным для правящей элиты; массовые замены должностных лиц имели место и в 1736-м, и особенно в 1740 году. За 10 лет состоялись 68 назначений на руководящие посты в центральном аппарате (в среднем 6,8 в год) и 62 назначения губернаторов (6,2 в год) – чаще, чем в любое иное правление в XVIII веке. При этом 29 процентов руководителей учреждений и 16 процентов губернаторов за эти десять лет были репрессированы или уволены и оказались «не у дел». Каждый четвертый из 179 членов «генералитета» (лиц I–IV классов по Табели о рангах) в 1730 году «выпал» из этого круга; почти половина (81 человек) побывала либо под судом, либо судьями над своими вчерашними коллегами; почти четверть (40 человек) знала, что такое конфискация имений, поскольку либо теряла их, либо получала в награду в качестве «отписных» из казны. [437]
437
См.: Meehan-Waters B.Autocracy and Aristocracy: The Russian Service Elite of 1730. New-Brunswick, 1982. P. 148, 158, 242.
Менее знатные дворяне были недовольны тяжелой службой, переложением на них ответственности за выплату податей их крепостными. Но дела Тайной канцелярии показывают, что все эти сугубо российские проблемы не связывались с «иноземным засильем» и не порождали «патриотического» протеста: из 646 «дворянских» дел только в восьми осуждение «немцев» явилось основанием для привлечения к ответственности. [438] Нельзя сказать, что все подследственные дворяне или чиновники являлись политическими преступниками или страдальцами за убеждения. Да и дела о конфискации имущества в царствование Анны свидетельствуют, что имения и дворы отбирались не у «патриотов», а по тем же причинам, что и ранее, и впоследствии: за невыполнение подрядных обязательств по отношению к казне, долги по векселям, «похищение казны». Трудно считать жертвами «бироновщины», например, московского «канонира» Петра Семенова, продававшего «налево» гарнизонные пушки, или разбойничавшего на Муромской дороге помещика Ивана Чиркова. [439]
438
См.: Черникова Т. В.Политические процессы 30-х гг. XVIII в. в России: Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 1989. С. 11–12.
439
См.: РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. № 35293. Л. 7 об; № 51926. Л. 8. Списки конфискованных имений с указанием причин см.: Там же. Ф. 248. Оп. 5. № 234. Л. 599–604, 896–913.
Дело советника Монетной канцелярии Тимофея Тарбеева показывает, что чиновник явно не одобрял действий фаворита и сожалел, что «бестолковой Бирон отнял у государыни силу». Но его сослуживец Филипп Беликов еще больше терпеть не мог своего российского начальника – графа Михаила Головкина, который «разорил нас, сабака, совсем»: отдавал противоречивые приказания, предпочитал прислушиваться к мнению тех, «кто больше плутает», и не выплачивал вовремя деньги; однако жаловаться на графа чиновник боялся – «задавят». На следствии Беликов усердно «топил» и Тарбеева, и секретаря Монетной канцелярии Якова Алексеева, не то чтобы осуждавшего, но удивившегося, обнаружив, что «государыня любит Бирона», и поделившегося своим открытием с сослуживцами. Казенные бумаги Тайной канцелярии дают нам редкую возможность увидеть эпизоды личной жизни императрицы глазами простодушного секретаря: «Государыня де изволила итти во дворце в церковь положа руку свою на плеча графа Бирона и изволила говорить тихо»; в дворцовом селе Хорошево летом 1731 года «таким же образом изволила с ним итить и
440
Там же. Ф. 7. Оп. 1. № 583. Ч. 1. Л. 259.
Наибольший резонанс среди проявлений недовольства получило дело Артемия Волынского – последний большой политический процесс царствования Анны. Волынский в 1738 году был назначен кабинет-министром при поддержке Бирона. Он стремился стать главной фигурой среди советников императрицы, но, на свою беду, замечал «непорядки» и расстройство государственной машины. «Конфидентами» Волынского стали в основном «фамильные», но образованные люди: архитектор Петр Михайлович Еропкин, горный инженер Андрей Федорович Хрущов, морской инженер и ученый Федор Иванович Соймонов, президент Коммерц-коллегии граф Платон Иванович Мусин-Пушкин, секретарь императрицы Иван Эйхлер и секретарь Коллегии иностранных дел Жан де ла Суда. Компания собиралась по вечерам в доме Волынского на Мойке: ужинали, засиживаясь до полуночи; беседовали, согласно дошедшим до нас обрывочным сведениям, «о гражданстве», «о дружбе человеческой», о том, «надлежит ли иметь мужским персонам дружбу с дамскими» и «каким образом суд и милость государям иметь надобно».
Интеллектуальные разговоры подвигли министра на сочинение проекта, который он сам на следствии называл «Рассуждением о приключающихся вредах особе государя и обще всему государству и отчего происходили и происходят». Отдельные части проекта обсуждались в его кружке и даже «публично читывались» в более широкой аудитории. Сам проект до нас не дошел. Волынский доделывал и «переправливал» его до самого ареста, затем черновики сжег, а переписанную набело часть отдал А. И. Ушакову – этот пакет сгинул в недрах Тайной канцелярии. Но из обвинительного заключения и показаний самого Волынского можно составить представление о предполагавшихся преобразованиях.
Волынский предлагал: расширить состав Сената и повысить его роль за счет перегруженного делами Кабинета; при этом упразднить пост генерал-прокурора, чтобы не чинить сенаторам «замешение»; назначать на все должности, в том числе и канцелярские, только дворян, а на местах ввести несменяемых воевод; для дворян ввести винную монополию, для горожан восстановить в городах магистраты, для духовенства устроить академии, куда тоже желательно привлекать дворян; сократить армию до 60 полков с соответствующей экономией жалованья на 180 тысяч рублей; устроить военные поселения-»слободы» на границах; сочинить «окладную книгу», сбалансировать доходы и расходы бюджета. [441]
441
См.: Готье Ю. В.Проект о поправлении государственных дел А. П. Волынского // Дела и дни. 1922. № 3. С. 23–27; РГАДА. Ф. 6. Оп. 1. № 200. Л. 10; № 201. Л. 7 об., 15; № 203. Л. 3 об., 13 об.-14 об.; № 221. Л. 17, 19.
Проект трудно назвать крамольным – скорее, наоборот, он находился на столбовом пути развития внутренней политики послепетровской монархии. Сократить армию безуспешно пытался еще Верховный тайный совет; при Анне предпринимались попытки «одворянить» государственный аппарат (устройство дворян-»кадет» при Сенате) и сбалансировать бюджет; позже, уже при Елизавете, была введена винная монополия и восстановлены магистраты.
План Волынского носил сугубо бюрократический характер; речь о выборном начале не заходила даже в тех случаях, когда предполагалось расширить права и привилегии «шляхетства». В этом смысле он находился в тех же рамках петровской системы, которые пыталось несколько раздвинуть «шляхетство» в 1730 году. Но, похоже, аннинское десятилетие отучило даже просвещенных представителей кружка Волынского ставить подобные вопросы. На первый план выходил не способ преобразований, а фавор определенной «партии», интриги и заговоры. Дворецкий опального Василий Кубанец выдал не только его служебные преступления (министр был крупным взяточником), но и его «конфидентов», обвинив хозяина в намерении «сделать свою партию и всех к себе преклонить; для того ласкал офицеров гвардии и хвастался знатностью своей фамилии, а кто не склонится, тех де убивать можно». Еропкин и Соймонов на пытке подтвердили показание слуги о намерении Волынского произвести переворот; о таких планах министра ходили разговоры также в дипломатическом корпусе. [442] Но сам он, признавшись во многих служебных проступках и взяточничестве, даже после двух пыток категорически это отрицал: «Умысла, чтоб себя государем сделать, я подлинно не имел». Следствие так и не смогло ничего выяснить про заговор; не были обнаружены и связи Волынского с гвардией.
442
См: РГАДА. Ф. 6. Оп. 1. № 199. Л. 67 об.; Корсаков Д. А.А. П. Волынский и его «конфиденты» // РС. 1885. № 10. С. 43, 50–51; Есипов Г. В.Депеши прусского посланника при русском дворе Акселя фон Мардефельда 1740 г. // ДиНР. 1876. № 2. С. 103–104.
В результате Анна повелела «более розысков не производить», и в обвинительном «изображении о преступлении» ничего не говорилось о якобы готовившемся захвате власти. Императрица колебалась: Волынский, безусловно, заслужил опалу; но допустить на десятом, «триумфальном» году царствования позорную казнь толкового министра?! Бирон использовал всё свое влияние: «Либо я, либо он», – угрожая уехать в Курляндию. Наконец Анна Иоанновна уступила. 27 июня 1740 года на Сытном рынке столицы состоялись казнь Волынского, Еропкина и Хрущова и «урезание языка» графу Мусину-Пушкину. Соймонова, Суда и Эйхлера били кнутом и сослали в Сибирь на каторгу.