Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи
Шрифт:
Вступление
«…Япония рассталась с феодальным строем, но дух феодализма все еще жив в наиболее благородных его проявлениях: в преданности вассала своему господину и в привязанности господина к своему вассалу. Что касается повседневной жизни людей, их традиций, привычек, предпочтений, то они остались почти такими же, какими были сто лет назад, и влияние европейской культуры на них практически не отразилось», — писал в 1882 году французский исследователь Б. Госсерон.
Это суждение не вполне соответствует истине. К 1882 году Япония вовсю продолжала усваивать западноевропейский образ жизни, а в крупных городах были заметны изменения в социальных институтах и нравах людей. С тех пор как император Муцухито, пришедший к власти в 1868 году, задумал превратить Японию в великую державу, способную сравняться с Европой и Америкой
Следует отметить, впрочем, что Япония, оставаясь в добровольной изоляции до 1639 года, отнюдь не игнорировала окружавшие ее страны Запада, более того, следила за ними с определенной тревогой. Сами страны-колонизаторы пока не интересовались своим соседом, зато наиболее передовые японцы были прекрасно информированы о том, что происходит в Европе, и знали всё о политике, которую та вела в отношении Азии. Японцы не упускали случая воспользоваться кое-какими научными достижениями Запада. Например, в 1543 году увеличилась поставка ружей голландскими купцами, что существенно повлияло на способы ведения войны местными феодалами. Замки пришлось укрепить, так как слабые деревянные заборы уже не могли сдерживать атаки всадников-самураев, облаченных в железные латы. В начале XVII века англичанин Уилл Адамс, которого сёгун Токугава Иэясу насильно удерживал в Японии, познакомил местных плотников с искусством европейского кораблестроения.
В XVIII веке японские ученые заинтересовались книгами по медицине, попавшими к ним из Голландии, и сёгунат учредил специальную школу переводчиков. С 1744 года многие крупные государственные деятели, среди которых был Аоки Коньё (1698–1769), стали учить голландский язык, для того чтобы общаться с иностранцами, приехавшими в Японию для торговли и по закону страны не имевшими права покидать пределы маленького острова Дэсима. Именно Аоки Коньё удалось достать научные труды по экономике и перевести их. В 1757 году Сугита Дзэнпаку (1733–1817) начал осваивать азы европейской медицины, в частности хирургию, и проводил вскрытия. В 1771 году он перевел книгу по анатомии. В это же время еще один известный японский ученый, Хирага Дзэннай (1723–1779), ботаник и геолог, ставил эксперименты с электричеством и изучал овцеводство (овцы тогда были неизвестны в Японии). Развивалась литература. Оцуки Дзэнтаку в 1783 году опубликовал Рангаку-кайтэй(«Ключ к европейской науке»), а двумя годами позже — Банкоку-дзусэиу(«Описание мира») и Камо-дзацува(«Заметки о голландцах»). Появились труды, посвященные военному делу, например Кайкоку-хэйдан(«Речь о военных нуждах одного острова») в 1787 году. К концу XVIII века был составлен японско-голландский словарь, а в начале XIX века Ино Сукэй (1745–1818) выпустил карту Японии и всемирный атлас с указаниями широты и долготы. В 1808 году официальные переводчики сёгуната, находящиеся в Нагасаки, получили указание помимо голландского выучить русский и английский языки, чтобы переводить научные труды. Немецкому врачу Францу фон Шибольду (1796–1866) позволили переехать из Нагасаки в Эдо, чтобы преподавать медицину и хирургию.
В период восстановления императорского могущества Японии приходилось считаться с Западом, и иногда сами сёгуны довольно любопытным образом оказывались участниками происходящих в мире событий. В I860 году в Сан-Франциско прибыл военный корабль. Он был куплен голландцами, но управляли им японские офицеры (капитан Кимура). Этот и подобные случаи красноречиво говорят об успехах, достигнутых японскими учеными в освоении европейской техники. В 1862 году сёгунат отправил в Голландию молодых аристократов для изучения судостроения, а затем правительство оплатило обучение своих студентов в Англии, Франции и России. Граф де Бовуар, возвращавшийся с Явы, в своих заметках оставил запись о том, что на корабле с ним вместе плыли молодые японцы, посланные своим правительством на учебу в Англию и во Францию: «Из нашей культуры они успели перенять только черный сюртук, под полами которого спрятаны длинные мечи, что придает их обладателям довольно нелепый вид». Впрочем, в этот же день молодых студентов смешали с «шестью офицерами и двенадцатью унтер-офицерами нашей армии и составили из них японский полк».
В достижениях европейской техники был заинтересован не только сёгунат, но и даймё (главы княжеств или кланов), преследовавшие собственные интересы. В 1863 году в Англию прибыли пятеро студенов из феода Тёсю, и среди них — Ито Хиробуми (1841–1909) и Ину Каору (1835–1915), ставшие впоследствии выдающимися государственными деятелями. Перед тем как отправиться за границу, эти студенты были тайными членами общества сопротивления проникновению иностранного влияния. В свою очередь, клан Сацума также послал в Европу студентов и, кроме того, нескольких представителей на проходившую в 1867 году в Париже международную выставку. Перед тем как допустить европейцев в Японию, следовало узнать о Западе как можно больше, но пока эти односторонние контакты были немногочисленны. «Только после утверждения власти нового императора, — читаем мы у барона Суэмацу, — страна окончательно приняла европейский образ жизни и мышления, да и то не обошлось без сопротивления». В одном из своих первых выступлений император призвал учиться мудрости и опыту других народов и отбрасывать те обычаи своей страны, которые уже устарели. Были приглашены опытные преподаватели из Америки, Великобритании, Франции, Германии, а в Европу из Японии хлынул поток студентов и чиновников в поисках «того, что может быть полезным для родины». Так началась великая и трудная работа по преобразованию Японии на базе европейского опыта.
В середине XVI столетия, задолго до знакомства жителей Страны восходящего солнца с западной наукой, на острова вместе с первыми христианскими миссионерами проникли некоторые идеи европейской культуры. Проповедники — испанцы и португальцы — сначала пользовались предоставленной свободой и гостеприимством населения, но вскоре по донесениям, присланным из Китая и Филиппин, сёгуны узнали, что приход миссионеров обычно предваряет появление войск колонизаторов. Настороженность возрастала, тем более что новообращенные японцы готовы были принести клятву верности Риму, а не сёгунату. Но хотя число приверженцев христианства увеличивалось, особенно на острове Кюсю, они с трудом усваивали нравы и обычаи Запада и гораздо лучше запоминали советы миссионеров по конкретным вопросам, например, по вооружению или строительству укрепленных замков. Христиане-японцы не торопились расстаться с привычным образом жизни: все, чего сумели добиться проповедники, так это внушить им веру в то, что синтоизм — их национальная религия — не способна даровать продолжение существования после смерти. В этом смысле христианство почти не затронуло того, что составляло основу традиций страны. Культурное влияние христианства оказалось ограниченным, и в Японии эпохи Мэйдзи оно оставалось всего лишь «модой».
После окончания периода неустойчивости страх перед всем иноземным принял вполне конкретные выражения в призыве «Сонно Дзёи» («Власть — императору, изгнание — иноземцам!»); в недоверии к сёгунату, который обвиняли в сотрудничестве с иностранцами «из трусости»; в требовании аннулировать политические соглашения с внешним миром. Если предыдущий император, Комэй ТЬнно, являлся воплощением феодального духа Японии, то сменивший его Муцухито проводил диаметрально противоположную политику, по сути, продолжая дело сёгунов, с которыми боролся. Но согласно словам нынешнего императора, произнесенным 15 августа 1945 года и оправдывающим поражение страны в войне, это противоречие было только видимостью, следствием прагматизма, настраивающего японцев на то, чтобы «принимать неизбежное и терпеть невыносимое».
В начале XIX века члены феодальных кланов, управлявшие провинциями, все чаще и чаще оказывали сопротивление сёгунам, которых считали слишком консервативными, как бы парадоксально это ни звучало для нас сегодня. Они боготворили императора и жаждали возвращения его могущества, практически исчезнувшего за последние семьсот лет, призывали обратиться к тому типу государства и к той старой системе сёгуната, которая вернула бы им привилегии прошлого. Не имея возможности противостоять сёгунату в открытую, они препятствовали его попыткам сотрудничать с иностранцами, начавшими вести себя либо слишком смело, либо холодно и враждебно; выказывали непримиримую ксенофобию и требовали от императора восстановить свою власть. Однажды эта цель была достигнута: сёгунат упразднили, позиции императора окрепли, новая политика выражала интересы кланов, а самые могущественные из них— Тёсю и Сацума — получили неплохие доходы. Но борьба за власть обнажила разногласия внутри кланов, что ускорило политическую революцию и привело к реформам, о которых нельзя было и помыслить несколькими годами ранее. Бесчисленные правительства сменяли друг друга, верховная власть оставалась в руках императора, а детально разработанная конституция была принята в 1889 году.
Между тем император принял решение начать преобразования социальных институтов и модернизацию страны в целом, хотя такие действия не соответствовали тайным надеждам крупных феодалов, ставших советниками и министрами, на возвращение к «старым добрым временам». Разумеется, не обошлось без открытых возмущений: недовольные действиями правительства самураи, чьи ожидания не оправдались, поднимали бунты в 1874 и 1877 годах. Ряды повстанцев, состоящие в основном из представителей родов Тёсю и Сацума, щеголявших в национальных одеждах (что не сочеталось с европейским вооружением, купленным, кстати, у иностранцев), были разбиты императорскими войсками. Сам император, воспользовавшись ситуацией, поспешил с проведением реформ, а непоколебимая решимость остальной части населения поставить достижения Запада на службу Японии вылилась в очередной популярный лозунг — «Фукоку Кёхэй» («Процветающая страна с сильной армией!»).