Повседневный сталинизм
Шрифт:
26-летнему Михаилу Звереву, помощнику бухгалтера на одной московской фабрике, отказали в выдаче паспорта на том основании, что его отец был священником, хотя младший Зверев с 1929 по 1931 г. служил в Красной Армии и давно не поддерживал контактов с отцом. Н. Гельд-Фишман отказали на том основании, что ее первый муж был расстрелян в 1930 г. (подробности не уточнялись), хотя она вышла замуж второй раз еще в 1923 г. Пункт о «недавно прибывших» вызывал всевозможные недоразумения. Два брата и сестра Коротковы, бывшие беспризорники, родились в Москве. Государство отправило их в Воронеж учиться на ткачей, потом они работали сначала на воронежской фабрике, а после ее закрытия — на московском текстильном комбинате. Им отказали в выдаче паспортов как недавно приехавшим в Москву. Был еще более нелепый случай: юноше, направленному из Ташкента на учебу в Ленинградскую консерваторию, — одному из сотен студентов, посылаемых в столицу из национальных республик в рамках программ выдвижения национальных кадров, — не выдали паспорт на том основании, что он не ленинградец [23] .
23
Все эти случаи см.: Там
Как всегда, практика ходатайств и покровительства приходила на помощь, смягчая на деле суровость закона. Во всех случаях, описанных выше, были поданы письменные и устные ходатайства в секретариат Калинина, и результатом подобных ходатайств нередко становилась отмена первоначального решения. Система покровительства действовала еще эффективнее. Один мемуарист рассказывает, как графу Николаю Шереметеву удалось избежать кары за свое дворянское происхождение. Его жена, актриса Вахтанговского театра, неизменно выручала его из беды, обращаясь к одному из своих могущественных патронов:
«...ОГПУ арестовывало Николая Петровича десять раз. И ни разу не сидел он в тюрьме больше, чем десять дней... Никак не могли советские власти примириться с тем, что живой граф Шереметев ходит на свободе по улицам пролетарской столицы. Но связи Цецилии Львовны были сильнее советских законов».
Эти связи продолжали действовать и в напряженный период паспортизации — хотя молодого чекиста, выдававшего Шереметеву паспорт, так обозлил тот факт, что в верхах защищают классового врага, что он швырнул документ ему под ноги, прошипев: «Бери, бери паспорт, барское отродье» [24] .
24
Елагин Ю. Укрощение искусств. С. 53-54.
При царском режиме административная ссылка в отдаленные районы страны была признанной мерой наказания. После революции систематическое ее применение не практиковалось вплоть до конца 1920-х гг., когда высылке подверглись члены левой оппозиции (в том числе сам Троцкий, высланный в Алма-Ату, а через год вообще из Советского Союза), члены неких «контрреволюционных организаций и групп» и бывшие помещики, все еще жившие в своих поместьях [25] . Но все эти операции были ничтожны по своим масштабам по сравнению с массовой ссылкой кулаков, начавшейся вместе с коллективизацией в 1930 г. За 1930—1931 гг. из сельской местности были высланы почти 400000 семей, или около 2 млн чел. Высылка кулаков производилась еще раз в 1932-1933 гг., правда, в меньших масштабах [26] .
25
Deutscher I. The Prophet Unarmed. Trotsky: 1921-1929. Oxford, 1959. P. 390-394; ГАРФ. Ф. 3316. On. 2. Д. 188; On. 16a. Д. 430.
26
Цифра взята из: Земсков В. Н. Судьба кулацкой ссылки (1930-1954) // Отечественная история. 1994. № 1. С. 118. Отметим, что она превосходит цифру из работы В. П. Данилова 1991 г., приведенную в: Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. С. 99. Данная цифра не включает сотни тысяч кулаков, которые были отнесены к категории более опасных (в этом случае их отправляли в лагеря) или менее опасных (в этом случае их просто раскулачивали и (по идее) переселяли на худшие земли в той же области). Приблизительную оценку численности этих последних категорий см.: Fitzpatrick S. The Great Departure: Rural-Urban Migration in the Soviet Union, 1929-1933 // Social Dimensions of Soviet Industrialization / Ed. by W. G. Rosenberg, L. H. Siegelbaum. Bloomington, 1993. P. 23-25.
Вопрос «Кто такой кулак?» всесторонне обсуждался в печати [27] . Теоретически кулаками являлись зажиточные крестьяне, эксплуатировавшие других крестьян. На практике «эксплуатация» оказывалась весьма зыбким понятием, особенно если крестьяне, которым грозило быть записанными в кулаки, могли прочесть, какие при этом применяются критерии, и принять меры, чтобы не соответствовать им. Помимо этого, с точки зрения бедняка, кулак мог выглядеть благодетелем, источником ссуд и помощи в трудные времена, а вовсе не эксплуататором. Дополнительная сложность заключалась в том, что социально-экономические положение многих крестьянских дворов относительно друг друга изменилось после революции. Семьи, считавшиеся среди местных крестьян по-настоящему кулацкими, после 1917 г. утратили большую часть своего благосостояния, а бывшие некогда бедняцкими — стали процветать благодаря своим связям с советской властью. И все-таки именно первую, а не вторую группу режим стремился лишить каких бы то ни было надежд. Многие сельские активисты считали, что после революции кулаков следует рассматривать не столько как экономическую, сколько как психологическую категорию озлобленных и антисоветски настроенных бывшихэксплуататоров на селе.
27
О разных подходах к нему см.: Lewin М. The Making of the Soviet System. New York, 1985. P. 121-141; Viola L. The Second Coming: Class Enemies in the Soviet Countryside, 1927-1935 // Stalinist Terror; Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. С. 39-44.
Кампанию раскулачивания инициировал в декабре 1929 г. Сталин, призвавший к «ликвидации кулачества как класса». У крестьян, попавших в разряд кулаков, отбирали землю, скот, инвентарь и выселяли их из домов; многих ОГПУ высылало в отдаленные районы [28] . Формальные критерии редко принимались во внимание. Главное значение имело то, кого местные власти и прибывшие им в помощь активисты-коллективизаторы считаликулаком. Часто это были зажиточные крестьяне, особенно принадлежавшие к сельской верхушке и не слишком расположенные к советской власти, но и смутьяны всякого рода тоже входили в группу риска. Любой, кто по каким-либо причинам, был непопулярен в деревне, мог быть заклеймен как кулак. Там, где внутри деревни существовало разделение по национальному или религиозному признаку (например, на русских и украинцев или православных и староверов), одна национальная или религиозная группа могла приклеить ярлык «кулаков» другой.
28
О процессе раскулачивания см.: Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. С. 67-72. О различных административных категориях кулаков и применяемых к ним мерах наказания см.: Davies R.W. Socialist Offensive. P. 234-236.
Даже коммунистов несколько смущало бессистемное расширение понятия «кулак» в ходе раскулачивания. Для обозначения лиц, которые заслуживали той же участи, что и кулаки, но по своему экономическому положению не могли считаться настоящими кулаками, стали использовать понятие «подкулачник». Некий коммунист из глубинки, конфиденциально сообщавший главе партийной организации Западной Сибири, что в ряде колхозов его района власть оказалась в руках кулаков, специально добавлял в скобках, что использует это слово «в буквальном, а не в переносном смысле», т.е. имеет в виду настоящих кулаков [29] .
29
ГАНО. Ф. 47. On. 1. Д. 2005. Л. 35 (письмо Эйхе от секретаря райкома, 25 янв. 1933, с пометкой «лично»).
После раскулачивания умы коммунистов начало занимать понятие «бывший кулак». С одной стороны, идентифицировать кулаков стало легче: любой раскулаченный относился к ним по определению. Но с другой стороны — гораздо труднее, потому что многие крестьяне, потенциально принадлежавшие к группе кулаков, бежали, не дожидаясь ареста или ссылки. Теперь эти люди маскировались, надевая новые социальные личины; вот почему для режима было так важно обнаружить и изгнать их при проведении паспортизации городов. Но, конечно, многие скрытые кулаки, а еще больше детей кулаков, которых, по идее, ждала печальная участь родителей, все же ускользнули от преследования властей. В последующих главах мы встретим множество примеров того, как коммунисты опасались этих тайных врагов.
Между тем, на сосланных, большинство которых отправляли на Север, Урал, в Сибирь и на Дальний Восток работать на новостройках вроде Магнитогорска или осваивать целинные и залежные земли, ставилось новое клеймо [30] . Поскольку ссылка была административной, а не уголовной мерой наказания, ее сроки и условия не были определены. Ясно было одно: сосланные кулаки составляют теперь особую в правовом отношении категорию населения, подвергающуюся различным ограничениям и поражению в правах. Во-первых, они носили название «спецпереселенцев», затем — «трудпоселенцев» [31] . Через несколько лет в их ряды влились другие «социально-опасные» лица — «кулаки, бывшие торговцы, бывшие помещики и т.д.», отбывшие срок в тюрьме или Гулаге, которых ОГПУ, по вполне понятным причинам, не желало отпускать по домам [32] .
30
Распределение сосланных по роду занятий см.: Земсков В. Н. Судьба кулацкой ссылки. С. 127 (табл. 6). В начале 1935 г. в промышленности трудились 640000 сосланных кулаков: Ивницкий Н. А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932 гг.). М., 1972. С. 326. Сельскохозяйственные поселения ссыльных стали колхозами, и некоторые из этих «кулацких колхозов» приводили власти в замешательство, становясь куда более процветающими, нежели их соседи: Земсков В. Н. Судьба кулацкой ссылки. С. 125-126.
31
В 1934 г. Термин «спецпереселенцы» снова вошел в официальное употребление в 1944 г., в 1949 г. его заменил термин «спецпоселенцы»: Земсков В. Н. Судьба кулацкой ссылки. С. 118.
32
ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 2. Д. 188 (памятная записка ОГПУ, 1931). Из 936547 чел., классифицированных в 1941 г. как «трудпоселенцы», 93% составляли сосланные кулаки: Земсков В. Н. Судьба кулацкой ссылки. С. 129.
Срок кулацкой ссылки, как оказалось, не имел четко установленных пределов [33] . Естественно, политика режима в этой области была несколько противоречивой. После введения паспортного режима ссыльным, так же как высланным и лишенцам, паспортов не выдавали. Затем майским постановлением 1934 г. правительство вернуло гражданские права, включая право голоса, тем, кто «социально-полезным трудом» доказал свою ценность для общества. Можно было бы предположить, что в число гражданских прав входит и свобода передвижения, но в январе 1935 г., отвечая на запрос главы НКВД Ягоды, Сталин подтвердил, что в случае с сосланными кулаками это не так. Неделю спустя появилось публичное разъяснение по данному вопросу — и все равно весной на съезде колхозников по крайней мере один член партийного руководства проявлял признаки сомнения в справедливости такого решения [34] .
33
Это справедливо в отношении основного контингента, а не более мелких групп «социально-опасных» лиц, отправляемых на 3-5 лет поселения после отбытия срока в тюрьме или лагере. Впрочем, различие между ними было довольно незначительное, поскольку даже сосланных на определенный срок отпускали по истечении этого срока весьма неохотно и произвольно, если вообще отпускали. В 1936 г. Вышинский, всегда бывший приверженцем законности, предложил Сталину разрешить им возвращаться домой после отбытия срока: ГАРФ. Ф. 8131. Оп. 27. Д. 72. Л. 168-169, 194 (записка от 23 июля 1936).
34
СЗ СССР. 1934. № 33. Ст. 257 (закон от 17 марта 1934); 1935. № 7. Ст. 57 (закон от 25 янв. 1935); ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 2. Д. 1668. Л. 1 (записка Ягоды Сталину от 17 янв. 1935 с собственноручной резолюцией Сталина). О признаках несогласия зав. сельскохозяйственным отделом ЦК Я. Яковлева с официальным мнением см.: Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. С. 142-144, 269-270.