Шрифт:
Глава 1
Когда уходит вдохновение
Голубое око компьютера, не мигая, с немым укором взирало на Семена. В прямом смысле слова, поскольку на странице 52 были набраны всего лишь три верхних строчки, а дальше — голубое, девственно чистое поле, полная пустота. Экран словно бы взывал немедленно заполнить эту пустоту, и Семен не на шутку начал испытывать угрызения совести. Только этого еще не хватало ко всем прочим нерадостным ощущениям, которые он переживал в последнее время.
А ведь поначалу новая книга пошла так легко! Слово за словом нанизывалось на затейливый изящный сюжет, и он так торопился записать невесть откуда появляющиеся фразы, что пальцы иногда промахивались
И вдруг — облом! До финишной прямой еще писать и писать, а мысль испарилась, исчезла, унеслась неведомо куда, оставив его один на один с голубоглазым электронным чудовищем, которое настойчиво требовало пищи. Источник буйной фантазии Семена неожиданно иссяк. А именно его стараниями молодая очаровательная женщина загнана в угол, откуда ей нет выхода. А ведь он успел ее полюбить, наделить многими необыкновенными качествами, которыми должна обладать его любимая женщина, и сам же ее и погубил. Теперь она прозябает на задворках его незаконченного романа, а он, этакий Пигмалион-недоучка, не знает, какую долю ей уготовить. Оставить на произвол судьбы? Но тогда нужна неожиданная и эффектная концовка. Или попытаться спасти несчастную и вывести к свету? Но в том-то и беда, что путь ее спасения Семену был неведом.
Он отчетливо понял одно: вдохновение его покинуло. Впервые с тех пор, как он стал писать. Семен знал, что у писателей бывают периоды, когда они часами сидят за столом, мучаясь отсутствием вдохновения. Называется такое состояние творческим застоем или творческим кризисом. Но его до сих пор Бог как-то миловал. Наоборот, Семен буквально фонтанировал идеями, и у него была лишь одна забота — успеть зафиксировать их, облечь в слова, не упустить удачную мысль и все время развивать сюжет.
Семен тяжко вздохнул и открыл толстый ежедневник, подарок брата, с тиснением на синем переплете слова «Volvo». Кто-то из благодарных пациентов, видимо, владелец машины «Вольво», подарил брату эту фирменную тетрадищу. Семен записывал туда свои замыслы, удачные фразы, наброски к будущим своим книгам. Перелистывая страницы, Семен мысленно повторял: «Не то, не то…» Что-то он уже успел использовать, а все остальное для этого сюжета совершенно не годилось. Порыться, что ли, в других тетрадях, которых накопилось немало…
Семен в каком-то тупом оцепенении уставился в окно невидящим взглядом. Голова казалась абсолютно пустой. В животе неожиданно заурчало от голода. Проплыла вялая ничтожная мысль: «Поесть бы…».
Холодильник тоже не порадовал ничем приятным. Нельзя сказать, чтобы он был пуст. Кое-что на его полках имелось, но совсем не воодушевляло. Сплошь консервные банки, а это, как говорится, не фонтан. А у мамочки небось в это время на плите стоят кастрюльки, и она священнодействует над ними, поскольку любит вкусно поесть и обожает готовить. Вот такое счастливое совпадение, как говорят в надоевшей рекламе, — два в одном.
Семен решительно выключил компьютер и встал из-за стола. Раз уж такая непруха, лучше исполнить сыновний долг и навестить родительское гнездо. Он там не показывался уже неделю. Мама опять пошутит: «На запах пришел?..»
Он провел рукой по щеке — не мешало бы побриться. Бабушка, хоть и подслеповата, всегда замечает, когда он небрит. И выражает свое «фэ» укоризненным взглядом. Иногда и по щеке может легонько хлопнуть. Сугубо в воспитательных целях. Не признает она эту новомодную трехдневную щетину, которой щеголяют стильные мужчины. Особенно ее раздражали публичные люди — артисты, политики, телеведущие, которые, по ее мнению, должны были подавать совсем другой пример, а не демонстрировать свои неухоженные мохнатые рожи, как будто они предстали на всеобщее обозрение после трехдневной беспробудной пьянки. Или не ночевали дома. Что тоже неприлично. Семен-то из опыта знал, что щетина ему идет, женщины посматривали на него с интересом. Да и демократичная мама советовала ему завести бородку — для солидности. А то вид у него какой-то совсем мальчишеский. Это при его-то высоком росте и фигуре вполне зрелого мужчины! Но нарываться на бабушкино пренебрежительное хмыканье почему-то не хотелось. И Семен стал собираться к своим любимым дамам, как на любовное свидание. Он не даст им повода заподозрить, что с ним происходит что-то неладное. Пусть думают, что он по-прежнему энергичен и успешен, как и полагается модному писателю.
У выхода из подъезда он столкнулся с соседом по лестничной клетке — Колькой, мрачным мужиком, который волок на поводке бультерьера. Отвратительная поросячья рожа пса оскалилась острыми зубами, и Семен в который раз подивился несоответствию свиного рыла и страшных зубов бойцовского пса. В довершение к природному перекосу в создании этой собачьей породы шерсть у бультерьера тоже была по-поросячьи светлой и короткой, как щетина. Сквозь нее просвечивала розовая кожа. Совершенно свиная. Если бы Семен не был воспитан в культурной семье, то непременно плюнул бы вслед этому чудовищу. Чтобы Колька не видел. Тем более что хозяин был под стать своему питомцу — маленькие заплывшие глазки черными сверлящими точками недоверчиво взирали на каждого, кого он встречает на своем пути. Он соседей не любил, хотя это не мешало ему иногда заявляться посреди ночи просить взаймы. Как раз два дня назад в час ночи позвонил в дверь Семена. Тот через глазок увидел его перекошенную рожу, но дверь все-таки открыл, зная наперед, зачем к нему пожаловал сосед. Колька лыка не вязал и стоял, пошатываясь, как будто его штормило.
— Дай тыщу, сосед, менты повязали. Со двора выезжал, двойную линию пересек, в бордюр на той стороне врезался. Блин, еще и бампер отвалился.
— Когда только успел? — удивился Семен, памятуя, что на улице уже глухая ночь. К тому же он подозревал, что в таком состоянии у Николая не получилось бы даже отличить дверцу машины от двери подъезда.
— Щас, минут десять назад, — коротко ответил Колька. — Дам тыщу ментам — отвалят на фиг. Не дам — права отнимут, потом получай их через суд. А мне завтра к Райке на дачу, харчи отвозить.
— А менты где? — Семен перегнулся через перила, с любопытством оглядев два доступных его взору лестничных пролета. Хотелось, чтобы это ночное приключение выглядело поинтереснее — и менты бы стояли на страже порядка с автоматами наперевес, ожидая небольшую награду за проявленную лояльность.
— Машину стерегут, — разочаровал его сосед вялым голосом и шмыгнул носом.
Колька выглядел хуже некуда. Лицо серое, в испарине, дышал он, как загнанная лошадь. Его передергивало, корежило, того гляди начнутся судороги. «Как бы не помер на пороге!» Семен дал соседу денег, чтобы тот откупился от ментов и поскорее уехал бы на свою дачу. И пса бы увез, можно будет спокойно проходить мимо их квартиры, не рискуя жизнью.
И сейчас, пропуская соседа и псину, Семен подивился живучести Кольки. Морда вполне ничего, как всегда, просит кирпича. А ведь позавчера Семен с ним мысленно уже попрощался… Жалел он только об одном — Колька на даче никогда надолго не задерживался.
Собачьи зубы щелкнули в пяти миллиметрах от ноги Семена. Колька хмуро поздоровался. Визит к Райке явно не поднял ему настроения. О деньгах он тоже не вспомнил. Но Семен особо не беспокоился, деньги сосед всегда возвращал, хотя и не сразу. Наверное, привыкал к ним и с трудом отрывал от себя. Однажды, отдавая очередной долг, он мрачно изрек: