Повторный брак
Шрифт:
Проснувшись утром, оба отчетливо поняли, что хотели бы так просыпаться каждый день, чувствуя тепло друг друга.
— Мне кажется, я ждала тебя всю жизнь, — призналась Маша, положив голову ему на грудь. — И стук твоего сердца мне такой родной, как будто я слушала его всегда. А ты что чувствуешь?
— Я тебя тоже ждал. И даже искал. И наконец нашел, хотя потерял всякую надежду найти тебя, единственную, в толпе этих чужих и чуждых людей.
Семена немного смущал собственный высокопарный стиль, но он не мог иначе. Хотелось все время говорить ей необыкновенные слова, но
Уже за завтраком Семен признался Маше в том, что пишет книги и даже считает себя писателем. При этом он добавил, что писателем считают его и те многочисленные читатели, которые раскупают его книги и ждут от него новых произведений. Так что, как ни крути, он — настоящий писатель. В подтверждение этому он сказал ей название своего самого популярного бестселлера. Она, к приятному удивлению Семена, слышала о нем и несказанно удивилась, что ее любимый и есть тот самый писатель Семен Лодкин, о котором ей говорили ее подруги.
— Извини, дорогой, но я твоих книг не читала, поскольку читаю другую литературу. Но теперь непременно примусь за твои сочинения.
Она сдержала свое слово: целую неделю Маша просидела над его книгами, не высказывая до поры до времени своего суждения. Семен волновался, как перед важным экзаменом.
Наконец приговор был вынесен:
— Ну что, любимый мой Семен Лодкин, я тебе со всей ответственностью заявляю, что ты великий беллетрист! Литератор! Но не писатель. Понимаешь?
Обескураженный, Семен в недоумении слушал Машу.
— Не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Сдается мне, что похвалы в твоих словах нет. Но я не обижаюсь. Просто попытаюсь тебе объяснить, что я так устроен, такая у меня натура — я не могу не писать, не фиксировать состояние человека, его окружение, среду. Я должен писать, потребность у меня такая. Это как потребность есть, спать… Понимаешь?
— Не совсем. Поскольку у меня такой потребности нет. Но тебе нужно знать мое мнение? Хотя о литературе, как и о сельском хозяйстве, говорить все горазды и давать советы тоже каждый считает возможным. Но я не каждая. И мой совет такой: меняй издательство. Тебе нужно расти, развиваться. А не писать на потребу не очень взыскательного читателя.
— Мне нужен менеджер. Человек, который занимался бы моими делами. — И Сема с надеждой посмотрел на Машу. Она ничего не ответила и загадочно улыбнулась.
Встречи с Анной и наблюдение за ее жизнью наконец сдвинули с мертвой точки роман Семена. Большим подарком он считал возвращение к ней Сергея. Роман стал богаче на одного персонажа, да еще какого!
Сергей старался не показывать своей тревоги за жизнь Ани, он фонтанировал шутками, его остроумные высказывания вызывали смех у всех присутствующих. После недельной поездки в Швейцарию оба выглядели как молодожены, побывавшие в свадебном путешествии. По этому случаю в очередное посещение Лодкиным своей
— А Женевское озеро вам понравилось? — жадно расспрашивала Маша расшалившихся молодоженов.
— Просто супер! — горячо воскликнула Анна. — Мы туда каждый день ходили. Стояли на бережку, любовались озером и вершиной Монблана. Такая красота! Как подумаешь, что учила про нее в школе на географии, а тут вживую видишь, такой восторг охватывает! А еще мы там столько хлеба извели! Каждый день в супермаркет заходили, закупали хлеба и молочных продуктов, как доктор прописал, — она радостно посмотрела на Семена.
— О хлебе я ничего не говорил…
— Так мы не себе, а чайкам, гусям и лебедям. Их там уйма у берегов плавает. Вот мы их и подкармливали. Шуму-то, шуму было! Крыльями хлопают, орут на разные голоса, чайки чуть ли не на головы садятся, перед глазами такие виражи выделывали, что даже страх брал. Вдруг промахнутся да в глаз клюнут?
— Очень весело было, — подхватил Сергей. — На нас народ приходил посмотреть. А один француз подошел и таким жалобным голосом просит у Ани: «Мадмуазель, не дадите ли мне кусочек хлеба?»
— Бомж, что ли? — удивленно спросила Маша.
— Нет, турист. Тоже хотел покормить птичек, но ведь не все такие догадливые и запасливые, как мы! — похвалился Сергей. — Кстати, до чего у них вкусный хлеб! И всегда свежий, с корочкой. Я его столько бы ел!
— У бедных птичек отнимал! — укорила его Аня. — И в итоге пузо себе наел. После этого хлеба еще в ресторане трескал так, как будто в Москве его держали на голодном пайке.
— Так ведь вкусно очень! — оправдывался Сергей. — Мы еще в арабский ресторан ходили. Там порция ягненка на всю тарелку. Уж мы его ели, ели, чувствую — больше не лезет, а на тарелке по-прежнему здоровенный кусок. А за соседним столиком американец сидел. Посмотрел он на мои муки и говорит:
— Сэр, вам не обязательно съедать все до крошки. Это в России не принято оставлять еду на тарелке, чтобы хозяев не обидеть. Я бывал у вас, знаю. А тут наоборот — хозяин рад, что вы еще полпорции не одолели, значит — действительно сыты. — Спасибо американцу, а то я бы там лопнул.
— А потом принесли большое блюдо с выпечкой, арабские сладости, а мы не можем ни кусочка съесть! Вот обида была! — с сожалением вспоминала Аня.
— А в карманы? Что же вы растерялись. Я бы напихала в карманы! — Маша живо представила разнообразные вкусности, которые ее друзьям пришлось оставить в ресторане, и у нее потекли слюнки.
— Да там официанты беспрерывно снуют, никак нельзя было момент улучить. Ну, ничего, зато музыки арабской наслушались вволю, приятные мелодии — тягучие, релаксирующие. Мы там совсем расслабились, сидели и сидели, никаких сил встать не было. А они нам все чаи носят, травяные, за счет ресторана. Понравились мы им. Хорошо посидели, правда, Анечка?
— Было бы еще лучше, если бы мы при этом не объелись. А то потом желудок в горло упирался. Я боялась, на мне платье по швам лопнет, — засмеялась Аня.