Повышение по службе
Шрифт:
Здоровенное – с ворону – насекомое басовито прожужжало над самым ухом; с древесного ствола на него прыгнул, растопырив мохнатые лапы, полосатый паук. Промахнулся. Насекомое умчалось. Что-то внятно хлюпнуло внизу, под слоем мертвой древесины – примитивная жизнь кишела и там. По осклизлому бурелому я выбрался на то, что условно назвал поляной (древесные стволы торчали здесь пореже), еще раз сопоставил скорость моего движения с расстоянием до края леса, вздохнул и пустил сигнальную ракету.
Единственную.
В индивидуальном аварийном комплекте только одна и есть. Знаю-знаю: в одиночку вообще не положено удаляться от лагеря за пределы прямой видимости. Но если твой друг внезапно заболел, а ему позарез нужно расставить по этому гнилому лесоболоту ловушки на мелкую фауну, то как не нарушить инструкцию? Все нарушают. Вот только аккумуляторы взрываются не у всех…
Ракета пошла как надо: сначала с жутким свистом взвилась на тысячу метров, оставляя за собой коричневый, фосфоресцирующий в темноте – жаль, сейчас не ночь – след, и в верхней точке грохнула так, что я не зря заранее зажал уши. Наверное, в радиусе трех километров все пауки попрыгали с деревьев от испуга. Там и сям зашевелился валежник – очевидно, грохот не сильно понравился затаившимся в мокрых берлогах местным земноводным гадам – вчерашним рыбам, завтрашним саламандрам. Вообще-то почти все эти твари из породы «ни рыба ни мясо» считаются неопасными, мелковаты они, чтобы одолеть человека, но кто может знать, чем кончится дело, если эта безмозглая дрянь по-бульдожьи цапнет тебя за лодыжку? Не заражением ли крови?
Словом, ракета пошла – и ушла, и жахнула, и оставила за собой след, уже понемногу поплывший вглубь материка под несильным бризом с моря… По идее мне осталось только ждать, когда кто-нибудь прилетит и заберет меня из этого земноводного «рая». Ага, как же!..
Совсем не факт, что мои друзья-коллеги увидят и услышат мою ракету, – это я знал прекрасно. Половина людей в разгоне, каждый добывает свое, а вторая половина описывает и систематизирует находки, то и дело ломая головы над какой-нибудь очередной загадкой натуры – чаще всего без особого успеха. Они ругают этот мир за то, что слишком уж он похож на верхнедевонскую Землю, а все равно находят что-нибудь необъяснимое… А кто-то непременно занят бытовыми надобностями экспедиции, ему тоже нет интереса смотреть в небо и держать уши открытыми… Короче говоря, я понимал, что, пуская ракету, несколько увеличиваю свои шансы, но не более того. Шансы – это еще далеко не определенность, а я всегда считал себя реалистом, от беспочвенных фантазеров меня мутит.
Средних размеров – в руку длиной – многоножка, вся в мелькании лапок-жгутиков, шустро вытекла из валежника и замерла передо мной, подняв переднюю часть туловища, как кобра. Жвалы ее мне не понравились. Я от души пнул тварь ногой, заставив ее совершить небольшой полет. Шмякнувшись о древесный ствол, многоножка предпочла унести ноги. Это правильно. Даже без оружия я все-таки ощущал здесь себя царем природы. Особенно в отлив. Нет, во время прилива я никакой не царь, меня запросто свергнет с престола и сожрет любой крупный хищник из тех, что заходят сюда с моря подкормиться мелочовкой… но я не собирался ждать прилива. Успею уйти от него, не успею – идти все равно надо. Планида моя такая. Если в лагере видели ракету, меня отыщут. А если не видели, то сидеть на месте и вовсе глупо.
Жаль только, что мой радиомаячок остался в «бабочке». И зачем я, идиот, выложил его из кармана? Мешал он мне? Не говоря уже о рации, оставшейся там же. Или я не знал, что инструкции по поведению на иных планетах напоминают военные уставы именно тем, что оба вида этой литературы, фигурально выражаясь, написаны кровью?
Знал ведь…
Предаваться самоуничижению, оставаясь в зоне опасности, – занятие довольно бессмысленное, и я честил себя на все корки лишь потому, что моему продвижению это в общем не мешало, а поддерживать здоровую злость, наоборот, помогало. Мешала не ругань – мешал ландшафт. Перед каждым шагом я тщательно выбирал, куда поставить ногу, затем ступал, переносил на нее тяжесть, и мокрый насквозь валежник не хрустел, а пищал под моим весом. Под ним булькало и пузырилось. Я пробирался вдоль упавших мертвых стволов, покрытых такой скользкой слизью, что пройти по ним не рискнул бы и самый отчаянный эквилибрист, я обходил ямы и завалы и в целом приближался к берегу леса-водоема. Правда, очень уж медленно приближался…
Помощь не шла. Обыкновенный разгильдяй почему-то воображает, что окружающие его люди уж никак не разгильдяи, а потому его непременно выручат вопреки всякой логике… Прошел час, и я окончательно уверился: помощь не придет, никто не заметил сигнальную ракету, и рассчитывать мне придется только на себя. Из этого умозаключения я сделал вывод: знаешь, Стас, ты, конечно, разгильдяй, но разгильдяй необыкновенный. Премиум-класса.
Мысль не грела.
Пот щипал глаза не хуже мыла. Очень хотелось пить. Дважды я зачерпывал горстью тухлую соленую воду и обтирал ею лицо. В третий раз едва успел отдернуть руку – из бочажка к ней метнулась голая пятнистая зверюга с алчно разинутой пастью, усаженной ненормальным количеством мелких зубов. Одна из тех тварей, которые «ни рыба ни мясо», сдуру вздумала обогатить мною свой рацион. Я шуганул ее, с неудовольствием подумав, что было бы, повисни она у меня на руке, как бульдог. Пришлось бы колотить земноводной тварью о ближайшее дерево, деликатно намекая, что человек ей не по зубам, так что пора бы тритону-переростку включить мозг – уж какой есть – и разжать челюсти… Вот уж всю жизнь мечтал вправлять мозги тритонам!
Шаг… Еще шаг…
Сказать по правде, я изрядно устал, только не хотел себе в этом признаться. Ошибки в общем направлении движения быть не могло, но сколько я уже прошел? Вряд ли более километра. Значит, до твердой почвы осталось как минимум столько же. Если бы я еще мог двигаться по прямой! Но нет – то и дело приходилось забирать то вправо, то влево, обходя совсем уж ненадежные места, и дважды я возвращался, упершись в лагуну. Скрипя зубами, что, по правде говоря, мало помогало делу.
Добраться до сухой безжизненной земли, прежде чем меня застигнет прилив, – вот и все, чего я хотел. Неужели это так много?
Прилив, кажется, уже начинался – пока очень медленно, как это обычно и бывает. Потом вода начнет подниматься гораздо быстрее. Подлая луна гнала с моря водяной горб, не желая считаться с моими намерениями. Наверное, она ждала, когда намерения превратятся в жаркие молитвы и жалкие мольбы, чтобы вволю потешиться над ними.
Я заскрипел зубами и наддал, если можно так выразиться. Какое-то время я умудрялся держать фантастическую скорость не менее полутора километров в час, и мне казалось, что вон за той группой древовидных хвощей уже желтеют сложенные твердым песчаником скалы… берег…
А потом я поскользнулся.
Надо было сразу падать – тогда, наверное, я остался бы цел. Но я замахал руками и постарался восстановить равновесие – точнее, это сделал мой мозжечок или, может быть, спинной мозг, а уровень мыслительных способностей того и другого человеческого органа хорошо известен. Треск и хлюпанье под ногами, последние судорожные попытки за что-нибудь ухватиться, острая ослепляющая боль…
Когда я пришел в себя, то сразу понял: дела плохи. Я лежал в теплой тухлой воде посреди все того же осклизлого бурелома, правая голень застряла между двумя лежащими мертвыми стволами и искривилась так, словно там был еще один сустав. Перелом обеих берцовых, ясное дело. Хорошо еще, что вроде бы закрытый…
Я попробовал вытащить ногу и едва не потерял сознание от боли. Накатила чернота, но все же рассеялась понемногу. Тогда я попытался сесть, что получилось не сразу, и, бережно придерживая ногу обеими руками, умудрился извлечь ее из плена. Шина… Шина на голень… Нужны две недлинные ровные палки и чем примотать…
Куда только девалась духота? Меня колотил озноб. Палки я нашел, достал из аварийного комплекта нож и кое-как довел их до ума. Разрезал штанину на полоски. Медленно, с темнотой в глазах и разными словами, выпрямил голень и худо-бедно сумел наложил шину.