Шрифт:
Глава 1
Разгильдяй премиум-класса
Скверно, если твоя машина вдруг ни с того ни с сего взрывается. Хуже этого только одно: если она взрывается именно в тот момент, когда ты в ней находишься.
Судьба – или дурная случайность? – выбрала для меня еще не самый скверный вариант. Я находился не внутри, а в стороне, поэтому меня не убило на месте, а только швырнуло вперед, впечатав лицом в осклизлый древесный ствол.
Хорошо, что у здешних деревьев толстая и мягкая кора…
Я потер нос, невнятно выругался и оглянулся на то, что осталось от моей «бабочки». Осталось в общем довольно много, сильнее всего пострадала кабина, потому что как раз под ней помещался аккумулятор, который, собственно, и рванул. А без питания, как известно, не заработает ни двигатель, ни антиграв. Не умеют они работать без питания, вот в чем штука… И теперь искалеченная машина не висела над слоем гниющего валежника, как ей полагалось, а ушла в него больше чем наполовину и, кажется, намеревалась провалиться еще глубже. Когда начнется прилив, она утонет просто и без затей.
Хотя нет – раньше.
Дерьмо эти новые аккумуляторы. Да-да, я все знаю: они легкие и емкие, энергии в них хватает минимум на сутки активного полета, реклама не врала, – но это уже третий известный мне случай взрыва. И главное, ни с того ни с сего.
Случись такое на Земле, я погнал бы такую волну, что «Глобал электрик» была бы рада откупиться, не доводя дело до суда. Но здесь?.. Где мои свидетели? Где записанные независимо от меня показания приборов, неопровержимо доказывающие, что изделие эксплуатировалось в допустимых режимах и допустимых же природных условиях? Увы, не наблюдается ни того ни другого. Жив остался – вот и вся моя выгода, она же награда. Радуйся.
Радуешься?
Ну, в какой-то мере, в какой-то мере…
На Земле, отклеив физиономию от дерева, я мог бы еще допустить – чисто теоретически, – что мою малютку грохнули каким-нибудь оружием. Но то на Земле, а не на Реплике. Местные формы жизни никогда не разовьются до такой степени, чтобы выдумать специальное оружие для уничтожения летающих машин. Времени у них не хватит отрастить мозги.
До лагеря было не так уж далеко, километров шесть по прямой. Но два из них мне предстояло пройти по здешнему лесу. Опасно? Не очень. Но и не сказать чтобы совсем безопасно. И уж наверняка крайне утомительно.
Два километра по той несусветной дряни, что называется здесь лесом за отсутствием на Реплике привычных землянину лесов… Если повезет, то часа за три доберусь до твердой почвы.
Леса-водоемы, вот что это такое. Как утверждают биологи (и геологи с ними согласны) – почти точная копия тех верхнедевонских или нижнекарбоновых зарослей, какие существовали у нас на Земле в то время, когда до первого динозавра еще оставалось двести миллионов лет. Тем эти мокрые заросли и интересны биологам. Но здесь динозавров не будет…
Ветер дул с моря. До начала прилива оставалось около двух часов, и мешкать не стоило. Я с неодобрением посмотрел на крупную бледную луну, чей серп напомнил мне сейчас лезвие бердыша, стряхнул с рукава черно-красную пиявку, наметил направление и двинулся в путь. С одного поваленного ствола на другой, с другого – на третий… Здоровенные стволы с толстой,
Потому что местное солнце уже понемногу превращается в красный гигант. Процесс этот нетороплив, но неуклонен. Через пятьдесят миллионов лет на планете не останется ничего живого, а еще спустя такой же срок выкипят и океаны. Дольше других продержатся термоустойчивые глубинные бактерии, но в конце концов сварятся и они. Мир без перспективы – и уж конечно, без понимания, что ее нет. Мир, где жизни местами нет вообще, а кое-где она так и прет сдуру.
Не повезло планете…
Глупый в общем-то мир. Интересный лишь тем, что очень уж он оказался похожим на палеозойскую Землю…
И силой тяжести.
И плотностью атмосферы.
И ее составом – с поправкой на девонский период.
И наклоном орбиты.
И средним уровнем инсоляции.
И крупным – даже более крупным, чем наша Луна, – спутником.
Ну и жизнью, конечно. Недаром в нашей экспедиции из шестнадцати научников всего три геолога, причем один из них гидролог, а биологов аж целых восемь! Им тут непочатый край. Прилечь некогда. Цокают языками, таращат глаза, как ночные лемуры, и аж повизгивают от восторга.
Роб Тернер, открывший этот мир буйной и мокрой жизни, пришел в неописуемый восторг и без особого взлета фантазии окрестил планету Палеоной, но название не прижилось. Зато после того как по причине взрыва Бетельгейзе траектории субпространственных каналов в этом секторе Галактики исказились до неузнаваемости и ни один звездолет не мог пробиться сюда в течение двадцати лет, то есть ровно столько же времени, сколько мечтал о доме Одиссей, планету стали называть Итакой. Некоторые земляне, живущие в убогих городишках с тем же названием, аж возгордились. Еще позднее планету переименовали в Реплику – в смысле, копию Земли, созданную, вестимо, позднее оригинала по уже имеющемуся образцу. Не такое уж плохое имечко. Хотя, по-моему, какую кличку планете ни дай, лучше или хуже она от того не станет.
За десять минут я одолел метров сто. Уже хотелось отдышаться. Дрянной желтый стручок, торчавший прямо из зеленого ствола, вдруг взорвался с негромким хлопком, выбросив сизое облако спор. Я чихнул и мысленно высказал пару ласковых в адрес палеозоя. Скользко. Жарко. Влажно. Кислорода в атмосфере хватает, а дышать все равно трудно. Солнце жарит, пот ест глаза. Стоило бы назвать планету Сауной. А тут еще допотопной флоре приспичило размножаться, как будто в этом есть великий смысл…
Врать не стану: геологу на Реплике тоже интересно, пусть даже интерес этот чисто академический. Никогда тут не возникнут поселения вокруг шахт и рудных карьеров, потому что колонизировать эту планету никто не станет. Здесь пока не найдены уникальные месторождения, ради которых можно было бы решить, что игра стоит свеч. Богатые ценным сырьем планеты есть и поближе. Да, найти кислородный мир – редкая удача, но много ли с него толку, если это обреченный мир? Он нам не нужен. Человечеству хочется продолжить себя в вечность, а не на какие-то жалкие миллионы лет. От скромности мы не умрем.