Пойди туда, не знаю куда. Книга 1
Шрифт:
Лесу очень это приятно, он подозревает, что человек разумен и хочет пообщаться с ним, но человек не умеет его слышать. Для этого нужно быть очень внимательным и видеть то, что видит лес, потому что свет для леса – почти то же самое, что звук для человека… Только охотники, которые идут по следу, достигают такого внимания, чтобы лес с ними мог заговорить.
– Сколько раз в лесу плутал, – подумал Федот, – всегда по следу выходил! Да неужели и в этот раз след домой не выведет!?
Встал на след и пошел разматывать его вспять. След был четкий, шлось стрелку легко. И надежда все чаще садилась ему на плечо.
Надежда любит
И все, о чем жалел Федот, что вместе со своим ружьем не взял и пороху: «С одним ножом в пути потруднее будет!»
Ружье без пороху бесполезно, хоть и красивое оно. А ружье-то было хорошо! И глаз, и руку радовало. Охотник ружье не так видит, как обычный человек. Он его руками и всем телом смотрит. Он сначала смотрит, как ружье в ладонь ложится, как курки взводятся, как в руке висит на ходу, как в плечо ложится, прикидисто ли. Прикидистое ружье взлетает к плечу быстро, и мушка у него при этом оказывается прямо под целью. А у неприкидистого она смотрит мимо цели, и из ружья нельзя сразу стрелять, его еще дослать в цель надо.
Ружье было не заряжено, но стрелок решил проверить, каково оно в руках, прикидисто ли, хорошо ли по уходящей цели. Увидел впереди у тропы камушек, взвел курок и прицелился. Ружье словно само к плечу взлетело, и мушка прямо прилипла к камню. Потянул за спусковой крючок, чтобы проверить, легкий ли спуск, ожидая, что раздастся щелчок. Но ружье с треском выкинуло вспышку, и камень разлетелся в пыль!
– Вот незадача! – подумал Федот. – Видать, заряжено было. Последний заряд зря израсходовал, а как бы он в пути пригодился! И как не заметил, что ружье заряжено?! Смотрел ведь точно, что на полке пороху не было…
Тут вошел он в лес и уже с опушки почуял дичь. Снова взвел курок и взял ружье наизготовку. На первой же поляне взлетела перед ним из густой травы тетерка и быстро пошла между деревьями. «Трудный выстрел», – подумалось у Федота, но ружье вдруг прыгнуло к плечу, и раздался выстрел. Тетерка упала…
Тут Федота пробрало до испарины: ружьишко-то оказалось и впрямь непростое! Не обманул старый колдун! С таким ружьем можно хоть всю жизнь дорогу домой искать, голодным не останешься.
Присел стрелок на поваленное дерево и сидел, пока не успокоился. И прибыла его надежда в силе, так что он почувствовал, что под ее весом плечи его поднялись и расправились. Но прибыло и удивление. От удивления родился у него вопрос: как такое возможно в этом мире?! И он чувствовал, как вопрос этот возится в его душе, устраиваясь поудобнее, раздвигая другие вопросы, делая их незначительными.
– Видать, долго мне с этим вопросом жить, – понял охотник.
Поднял тетерку и не нашел на ней следа от пули. Удивление его усилилось, а от этого вопрос стал больше и тут же начал выпихивать из души все, что могло от него отвлекать.
Сел охотник и принялся гладить ружье, рассматривая его заново. И увидел его новыми глазами. То, что до этого лишь слегка царапало его внимание, вдруг проявилось. Насечки на стволе и ложе были не просто сценами из охотничьей жизни, а изображали странных существ, охотящихся на небывалых зверей. Стенки у ствола были слишком тонкими, сам ствол слишком узким, а ружье слишком легким. И на плече оно сидело словно живое, точно кошка устраивалось. И даже будто грело слегка…
Он еще раз решил проверить, как прикидывается ружье, и оно снова неимоверно быстро прыгнуло к плечу, буквально заставляя его глаз искать зверя поверх мушки. Зверя, конечно, не было. Но охотник повел стволом, переводя с дерево на дерево, и вдруг крошечная мушка ожила и засветилась желтовато-золотистым, словно кошачий глаз, и потянула вбок.
И только охотник пошел за ней, деревья вокруг стали смутными, зато прямо перед мушкой все осветилось и начало приближаться, словно увеличиваясь. И приближалось, пока на каком-то очень далеком дереве охотник не увидел белку. Белка держала в передних лапах орех. И как только она поднесла его ко рту, охотник выстрелил и залился смехом, видя, с каким недоумением белка разглядывает свои пустые лапы.
– Что же ты такое? – спросил охотник ружье, гладя его руками, и почувствовал, что это неправильный вопрос.
Тогда он позволил вопросу родиться самому. И он родился:
– Кто ты такая?
И ружье точно замурлыкало, гладясь о его руки.
– Если бы была звездная ночь, смогли бы мы сбить звездочку с неба? – родился у стрелка следующий вопрос, и он почуял, как тело ружья напряглось, словно перед прыжком. И прозвучало в его голове без слов:
– Я тебя никогда не брошу…
Избушка
Люди очень хотели забыть своих богов, и первыми им удалось забыть голод и холод. Никто даже не помнит, какие у них были имена… Прирученный и одомашненный Дед Мороз – это проявление жестокого юмора, которого не лишено человечество. Чтобы забыть бога, его надо сначала осмеять! А затем выдрессировать, как собаку, быка, коня…
Только охотники еще знают, как идти голодным, пока не догонишь добычу, и помнят, что наши предки имели имена для множества оттенков холода. Но даже они уже не помнят этих имен. Хотя для них коченеть – это не то же самое, что происходит со ждущим автобус на стоянке. Коченеть – это когда пальцы больше не могут расстегнуть пуговицу в ширинке, чтобы согреть там руку перед стрельбой…
Если кто-то говорит, что ночевал в стогу, и не говорит, как это холодно, и что стог совсем не греет, даже в августе, он солгал. И тот солгал, кто якобы построил шалаш в лесу, и шалаш защищал его от дождя и ветра. Кто-то даже рассказывает, что спал у костра, но не рассказывает, что это был не сон, а битва с холодом. Разве что он ночевал в пуховом спальнике. Но тогда костер ни при чем…
Для городского человека переночевать у костра – это романтика и испытание сил, которые у него совсем не растрачены. Поэтому ему время от времени просто необходимо израсходовать эти силы, чтобы они не застаивались. Как выпустить дурную кровь. Но он так этого боится, что призывает себе в союзники огонь или траву и дерево. Только охотник знает, что, пока ты рассчитываешь на союзников, ты обречен.