Поймать балерину
Шрифт:
Стоя в лодке, он пошатнулся и выпал за борт, нелепо взмахнув руками.
Без звука.
И так же, беззвучно, камнем пошел на дно.
Его и не спасали.
В нашей лодке не было матросов, да и мужчин всего несколько человек. Остальные – женщины и дети.
Все испуганные, дрожащие от холода и страха.
А
Я оставила попытки успокоить вдову Борчек и устало откинулась на деревянную обшивку лодки.
Закрыла глаза, заново переживая кошмар этой ночи и грустно усмехаясь своей наивной вере в то, что жизнь моя поменялась к лучшему.
Нет, она просто готовила удар. Очередной.
Хотя, совсем недавно мне казалось, что все налаживается.
Каюта , которую мне предоставили в безвозмездное пользование супруги Дин, была невероятно милой и уютной.
Мне удалось буквально на следующий день после переезда в первый класс переговорить со стюардом и решить вопрос питания. Моих скромных сбережений хватило на завтраки и обеды, а на ужины я всегда была приглашена за стол супругов Дин, оказавшихся на редкость милыми, добродушными людьми.
Мадам Дин нашла во мне компаньонку и подругу-единомышленницу в своей страсти к театру и высшему свету. А месье Дин, похоже, был безумно рад моему присутствию уже только потому, что я отвлекала его жену и позволяла ему спокойно общаться с другими богатыми мужчинами – пассажирами первого класса. Он пропадал то в курительной комнате, то в зале для игры в карты, то просто общался на всякие важные мужские темы , стоя или сидя на палубе.
Мадам Дин, конечно, утомляла, но я спокойно сносила ее постоянный щебет, считая это совсем небольшой платой за прелести путешествия первым классом.
Вообще, поездка стала приносить сплошное удовольствие. Морской болезни у меня никогда не было, свежий соленый ветер только радовал, хотелось вдыхать его полной грудью, радоваться свободе и независимости. Наверно, все же, суфражистские настроения, гуляющие в свободном Париже, каким-то образом проникли в мою голову…
По крайней мере, днем я радовалась жизни и не вспоминала про Париж и все, что с ним было связано.
А вот по ночам приходили странные сны.
Какие-то жуткие переплетения сюжетов, где я танцевала на сцене Оперы, причем, почему-то «Умирающего лебедя», хотя никогда бы не согласилась делать этого наяву, потому что Павлова уже станцевала его , и любое сравнение было бы не в пользу нового исполнителя…
Тем не менее, я танцевала, летала по сцене, слышала аплодисменты, которые возносили меня буквально к галерке…
А потом оттуда неожиданно раздавался издевательский свист, выкрики про стройные ножки…
И я падала вниз, сердце обрывалось, и ветер свистел в ушах…
Меня ловили. Практически у самого пола. И держали.
Я
– Ты – плохая танцовщица, Анни. Никудышная.
– Нет! – я начинала вырываться, но руки Артура становились крепче, а голос громче.
– Тебя взяли только потому, что я попросил! Ты – неблагодарная! Я столько для тебя сделал!
– Нет! Нет!
Я уже билась в его объятиях, но никак не могла выбраться! И такое негодование, такая обида поднимались из глубин души, что слезы наворачивались на глаза, и я плакала, не выдержав, горько, навзрыд.
Артур вытирал слезы с моих щек, и пальцы его почему-то были грубые. Царапали.
Я открывала глаза и вместо Артура видела… Даниэля.
Он держал, так же, как и всегда, крепко и больно. Но удивительно, боль от его пальцев казалась благословением после жестоких объятий Артура.
– Не плачь, бабочка, – спокойно говорил он, – я не дам тебе плакать. Я буду убивать за каждую твою слезинку.
Я молчала, парализованная ужасом, как всегда рядом с ним, и не могла ничего сделать.
А Даниэль все гладил, гладил меня по лицу, и глаза его, светлые, прозрачные глаза убийцы, темнели от едва сдерживаемого желания.
– Ты всегда будешь моей, бабочка, – говорил он.
Я открывала рот, чтоб сказать «нет»…
И отвечала: «Да».
Затем Даниэль наклонялся ко мне, и сон превращался в тягучий сладкий кошмар, который я хорошо помнила и в реальности.
Я просыпалась, вся мокрая от пота, дрожащая, вставала, пила воду, пытаясь прийти в себя…
Проклятый Дикий Даниэль!
Он даже посередине Атлантики умудрялся добраться до меня!
Я выдыхала, приходила в себя и засыпала уже без снов совершенно.
Ну а днем ночные кошмары отступали, и все казалось пустой блажью.
А будущее мое – счастливым.
Мадам Дин не уставала меня нахваливать за изящность, изысканность и дороговизну нарядов, светлые волосы и красивую улыбку, и постоянно обращала мое внимание то на офицеров корабля, то на других молодых и не очень молодых месье, явно желающих оказать мне знаки внимания.
Но я в этом вопросе была строга.
Мужчины – очень настойчивые. Им только дай малейшую возможность поверить, что ты – легкая добыча, как тут же начнут преследовать…
А мне и без того в жизни досталось от них, хотя я никогда легкой добычей не была.
У меня хватало сообразительности осознать, что в замкнутом пространстве корабля я могу быстро заполучить плохую репутацию, и это обязательно отразится на моем будущем.
Потому я вежливо улыбалась на замечания мадам Дин, но и только. В конце концов, устав от ее приставаний, обмолвилась, что переживаю личную трагедию, гибель жениха, очень достойного человека… После этого мадам Дин перестала меня сватать и начала усиленно жалеть.