Поймать звезду
Шрифт:
– Ты говорила, два бомжа. Которые за балериной гонялись, – напомнил Вадька.
– Мы заперли их в шкафу! Сами они выбраться не могли – мы ручки проволокой связали! – энергично кивнула Кисонька, в доказательство предъявляя свисающий с массивной круглой ручки намертво перепутанный моток проволоки. – Значит, их кто-то выпустил!
Евлампий Харлампиевич на руках у Катьки вдруг коротко гоготнул, вытянул шею и ткнулся широким красным клювом в середину мотка.
– Глядите! – воскликнула Катька, приглядываясь, что такое заинтересовало ее любимца. Она запустила пальцы в тугие завитки проволоки… и вытащила наружу зазубренный обломок ногтя!
– Молодец, Харли! Это, безусловно, улика! – похвалил гуся Вадька, внимательно разглядывая лежащий на Катькиной ладони довольно широкий серпик, покрытый завитками бледно-фиолетового, синего и серого лака. У той, кто распутывала накрученный близняшками проволочный узел, были длинные ногти и сложный маникюр.
– Вот если бы некоторые так договоры с клиентами подписывали, как гусь улики находит… – продолжал ворчать Сева.
– Значит, Настя говорила правду – ее действительно хочет убить Ритка. Из-за Одетты с Одиллией. И Жизели, – не обращая на него внимания, сказала Кисонька и брезгливо потрогала ноготь. – Теперь достаточно выяснить, на каком пальце у той обломан ноготь – и мы все докажем!
– Ничего мы не докажем, – пожал плечами Вадька.
– Но она же выпустила бомжей! Чтоб мы не могли их допросить! Наверняка караулила, пока мы с Муркой уйдем…
– Ну и что? Шла, услышала крики, обнаружила, что какие-то хулиганы заперли двух дядечек в шкаф – и выпустила, – пожал плечами Вадька.
– Вот если найдем трупы этих бомжей, тогда другое дело, – вмешалась Катька и с кровожадной ухмылкой уточнила: – Задушенных. И в их посиневшие шеи впились еще штук пять Риткиных обломанных ногтей! А что? Знаешь, как бомжей душить тяжело? – с видом знатока сообщила Катька.
– Все равно, странно это, – пряча обломанный ноготь в свернутый из кусочка газеты пакетик, пробормотал Вадька. – Убивать из-за этой… партии? Глупо. – Он в очередной раз пожал плечами. – Если та Ритка – хорошая балерина, а партию у нее забрали потому, что она с их… как ее… Зоей Павловной поссорилась… то проще пойти и извиниться, а не подъемник подпиливать и бомжей нанимать!
– А может, ей как раз проще бомжей и подъемник – чем извиняться? – вмешалась Катька, и в голосе у нее звучало если не сочувствие, то… некоторое понимание.
– Ты бы точно полгорода перебила, лишь бы не признаваться, что у меня на компе игрушку запорола!
– Я не трогала! – привычно набычиваясь, огрызнулась Катька.
– Кого – комп или полгорода? Кроме тебя никого не было – не мама же лазила, она даже не знает, где включать! – столь же привычно рявкнул на нее Вадька и повернулся к Кисоньке. – Вы с Муркой у этой Насти не спрашивали, может, она парня у кого отбила или наследство от дядюшки из Америки ждет?
– Вот наследство было бы очень кстати. Чтоб гонорар нам заплатить. А то мы даже не знаем – есть у нее деньги или нет? – продолжал гнуть свое Сева.
– Вадим, ты совершенно уверен, что за парня убить можно, а за партию в балете – нельзя? – возразила Кисонька, но в ее голосе не чувствовалось уверенности. Сама бы она за парня убивать не стала – подумаешь, этот отпал, на его место тут же двое найдутся. Хотя… если речь пойдет о Большом Боссе… – Видел бы ты Настю – как она о балете говорит! – с еще меньшей уверенностью продолжила она. – Я не знаю, но, если Ритка такая же фанатичная, может и убить!
– Так сходим, посмотрим? – предложила Катька. – И на ту и на другую… Где тут балерин показывают? – спросила она, оглядываясь по сторонам так требовательно, точно ожидая, что весь наличный состав труппы сейчас прибежит прямо в декораторскую и выстроится перед ней в три шеренги.
– Договор… – снова заикнулся Сева.
– Посмотрим, может, и с договором решим, – прежде чем он успел закончить, торопливо вмешался Вадька. – Мы Саляма в машине оставили, понадобится – вызовем.
Кисонька согласно кивнула – и полезла под балдахин бутафорской кровати, где были припрятаны ее вещи. Разумнее всего тут же переодеться… Но ребята так нетерпеливо переминались, поджидая ее, что она просто сунула блузку и джинсы под мышку и двинулась через декораторскую к двери, в которую ушла Настя под охраной Мурки.
Искать пришлось недолго – издалека снова звучала музыка. Они нырнули в темный коридор – впереди, то появляясь, то пропадая, мелькали пятна света и слышались приглушенные голоса. Навстречу еще сильнее дохнуло холодом, по полу, как путеводная ниточка, потянулся тонкий световой лучик…
– В носу не ковыряй! – вдруг требовательно сказал во мраке громоподобный, непонятно, то ли женский, то ли мужской голос.
– И не ковыряю я вовсе! – испуганно прошептал Вадька, отдергивая палец от носа – они что тут, в театре, в темноте видят как кошки?
– Что встали, побежали быстрее, действие задерживаете! – раздраженно потребовал голос.
– Куда? – пискнула Катька.
– Из правой кулисы в левую, быстро, быстро! – уже окончательно рассвирепев, заорал голос.
Вадька невольно шарахнулся назад – где правая кулиса, где левая, куда бежать, и главное, зачем? Налетел на Севу, они вцепились друг в друга, окончательно перестав соображать, где они и что от них требуется. В кромешной тьме прямо перед Вадькой медленно расцвела ажурная, словно вырисованная тончайшим карандашом ветка, мерцающая сине-серебристым мертвенным огнем – и съездила его по физиономии. С сосредоточенным топотом мимо стремительно пронеслась толпа призраков. Последний походя проехался такой же светящейся веткой по Евлампию Харлампиевичу. Гусь грозно расправил крылья и гневно зашипел. Призрак испуганно взвизгнул – и умчался.
«Раз гусей боится – значит, не живой! – панически подумал Вадька. – Тьфу, не настоящий!»
Загадочные светящиеся ветви одна за другой замерцали впереди, выхватывая из темноты… то покосившийся крест, то тяжелую могильную плиту. Белые призрачные фигуры беззвучно скользили меж заброшенных могил.
Раздраженный голос заорал:
– Как бежите! Диагонали проваливаете! Подравнялись все – линию даем!
– А что, призракам положено строем летать? – все еще подрагивающим голосом спросила Катька… и тут глазами дракона наверху вспыхнули огни.