Поющие в интернете (сборник)
Шрифт:
Трое отдыхавших, дабы не ярить Сергея сверх меры своим коллективным присутствием, отлеживались в отведенном для них флигельке. Лежали молча, лишь изредка постанывая. Поскольку по настоянию хозяина и по добровольному согласию у прислужников были ампутированы языки. Не из опасения, что регулярно избиваемые люди могли кому-либо проговориться о своей тяжелой участи, которая никак не сообразуется с рядом положений Уголовного кодекса Российской Федерации. И повара, и шофер, и горничные, и охранники прекрасно все знали. Да и от нечастых гостей Сергей ничего не скрывал. Просто данная операция исключала возможность случайного произнесения кем-нибудь из этой четверки
Конечно, Сергей избивал своих «отцов родных», что называется, от чистого сердца. То есть пребывая в состоянии аффекта, а не руководствуясь холодным и расчетливым рассудком, бездушным и потому наиболее опасным для жертв возведенного в систему насилия. Пользовался он лишь кулаками да каминной кочергой, не запрещая при этом несчастным пассивно защищать жизненно важные органы ладонями, локтями и предплечьями. Правила, которые сформулировал Сергей, были достаточно гуманны: если меня не убил и не изуродовал отец, то и с ними следует поступать точно так же.
У наивного читателя, поверхностно знакомого с реалиями современной жизни, может возникнуть вполне естественный вопрос: почему же эти несчастные, вместо того, чтобы сбежать из пыточного дома, безропотно сносили глумление хозяина? Ведь не только же сытная еда и крыша над головой были тому причиной? Конечно, не только! Бывшие бомжи, как уже было сказано выше, происходили из «бывших порядочных», что делало их париями в сообществе вольных асоциалов, большинство из которых имело не только криминальное прошлое, но и патологическое настоящее. Поэтому кулаки и кочерга Сергея для четырех «отцов родных» были не так страшны, как повинующиеся лишь безусловным рефлексам стаи изгоев.
Конечно, Сергей тоже не был психически здоров. То есть, здоров не в полной мере, на чем категорично настаивает психиатрическая наука, базис которой был заложен в конце XIX – начале XX века немецкими корифеями. Протекающие в нем нервные процессы квалифицируются как Эдипов комплекс, характеризующийся ненавистью к родному отцу и тайным вожделением к матери. К счастью, в живых уже не было не только отца Сергея, но и его матери.
Поэтому до кровосмешения дело не дошло. Да и не могло дойти ни при каких обстоятельствах, поскольку вопреки теории господина Фрейда Сергей не испытывал к своей забитой матери абсолютно никаких чувств. В душе не было даже жалости.
Однако он не женился. Боялся жениться. Потому что не был уверен в том, что сможет дать счастье гипотетическому сыну, который в результате брака может появиться на свет. Конечно, Сергей, чья свирепая злоба в последние годы в полной мере компенсировалась избиением четырех специально нанятых для этого людей, непременно постарался бы всем сердцем полюбить сына, привязаться к нему всей душой. Вероятно, лет пять-семь такая любовь давалась бы без труда и ничем не омрачалась. Но впоследствии, как это следует из теории передачи наследственных признаков, в сыне все больше и больше начали бы проступать ненавистные черты деда: разнузданность, тупость, эгоизм, склонность к спиртному и скабрезным солдафонским анекдотам, буйность нрава, отсутствие интеллекта, лживость, предательство, неблагодарность, завистливость, распутность, безжалостность, вероломство, вороватость, физическая и моральная нечистоплотность, лицемерие, жадность. Чего доброго после лицея он вдруг пошел бы в военное училище. Последствий этого шага Сергей даже не мог себе
Поэтому Сергей не рискует. Его вполне устраивает нынешнее свое бессемейное положение. Любовь? Во-первых, кто сказал, что любовью человека способна одарить лишь жена? Может быть, это и справедливо на первых порах, пока в безоблачную жизнь супругов не начнет вторгаться отупляющий быт, способный вытравить в человеке любые, даже самые возвышенные чувства. Ведь быт терзает богатых людей не меньше, чем бедных. Просто одни устают от беготни по рынкам в поисках самых дешевых продуктов, других терзает монотонность совсем иных процессов.
А, во-вторых, у Сергея достает средств на то, чтобы решать свои сексуальные проблемы не с помощью суетливых проституток. Секс, если его дарят бескорыстно, то есть не по таксе, обходится гораздо дороже. Все совершенно справедливо: тебе дарят, и ты даришь. Даришь не как плату, а в знак благодарности, признательности, пребывая в прекрасном расположении духа, которое называется как минимум влюбленностью. Чаще же это настоящая любовь, стремительная, двухнедельная, а оттого и более острая. При этом ощущаются и разряды тока от первого прикосновения, и все, что положено ощущать любимым. Порой возникает и горечь разлуки, которая, впрочем, быстро сходит на нет под натиском стремительного времени.
Стараясь соблюсти максимальную деликатность, я спросил у Сергея, как он представляет свое отдаленное будущее, когда, уйдя от дел, он останется один. То есть без семьи. И без друзей, которые к тому моменту будут либо нетранспортабельны, либо уже закончат свое земное существование. Да и кому перейдет вся его недвижимость, и главное – его дело?
Сергей, отхлебнув бурбона, грустно усмехнулся. И зло глянул на выжидательно возникшего в дверях «папашу», к вечеру уже изрядно заклеенного пластырем: «Да вот с этими и доживу, что останется». «Позвольте, – удивился я, – но разве ваши прислужники при столь напряженной физической нагрузке дотянут до вашей старости?» – «Нет, конечно, – задумчиво ответил Сергей. – Этих я скоро поменяю. Куплю им по квартирке, отвалю деньжат за честную службу и найму новых. Потому что мой отец всегда должен быть сорокалетним. С ним мне и умирать не страшно будет».
– Но ведь от старости до смерти могут пройти долгие годы. Не скучно ли вам будет с абсолютно чужими людьми? – поинтересовался я.
– Да вы что? Это же самые родные для меня люди. К тому же меня горничные любят. Будут для меня самыми лучшими мамками. Не только за мою щедрость, а очень уж много у нас с ними общего. Этих я нипочем не отпущу. Буду ездить в коляске, в смысле, в конной, писать мемуары, которые, уверяю вас, потрясут основы. Мне много чего есть сказать.
– Ну, а ваше состояние, его куда? – не смог я сдержать неделикатного вопроса, который у меня, как у небогатого человека, постоянно вертелся на языке.
– Дом отдам под сиротский приют. Собственно, в завещании я это уже и написал. Не обижу, естественно, и всех, кто за мной тогда будет ухаживать. Ну, а дело… – Сергей, нахмурившись, задумался, – а дело передам в руки какого-нибудь своего конкурента. Родственные капиталы должны сливаться. Это ведь как ненависть и любовь, между которыми лишь один шаг. И я его когда-нибудь сделаю.
Сергей порывисто встал, давая понять, что разговор закончен. И неистово позвонил в колокольчик. На пороге с готовностью возник свежий «отец», еще не заклеенный пластырем.