Поющие в интернете (сборник)
Шрифт:
Однако в доме Андрея все же существовало исключение из этого незыблемого закона тотального безумия. В семи или девяти комнатах, в которых обитал сам хозяин, не было ни световых, ни шумовых эффектов. Понятно, что входить в господские покои без звона традиционного валдайского колокольчика никто не имел права. К нарушавшим это правило Андрей применял повторное кодирование, после чего человек пугался уже двух каких-либо предметов и явлений. В самом крайнем случае человеку внушался ужас к взаимоисключающим, антагонистическим вещам. Так, мне показали человека, который не переносил ни света, ни темноты. Несчастный, чтобы не сойти с ума, был вынужден беспрерывно оглушать свое сознание опием. Надо сказать, что этого зелья было в доме предостаточно.
Андрей
Что же касается грядущих проектов Андрея, то о них он предпочитает не распространяться, поскольку каждый из них находится в антагонистических отношениях с рядом статей уголовного кодекса. И предварительная огласка грандиозных планов может сорвать их реализацию за счет активного противодействия правоохранительных органов.
Четыре бессмертных отца царя Эдипа
«Твари, подъем!» – этот дикий отцовский крик посреди ночи сохранился в сознании Сергея как первое детское воспоминание. Да иного и быть не могло, потому что такой полууставной командой отец, скончавшийся десять лет назад от алкоголизма, поднимал свое семейство регулярно. То есть с той же самой частотой, с какой напивался до бесчувствия. А напивался он не реже четырех раз в неделю, благо этому не препятствовала жизнь в богом заброшенном гарнизоне и служба в оставленном высшим командованием на произвол судьбы батальоне внутренних войск.
«Твари, подъем!» – и в ночной квартире стремительно пробуждалась неестественно бурная жизнь. Старшие братья пытались спрятаться от грозных отцовских сапог то под кроватью, то под столом, то в гулком барачном коридоре. Мать, прикрывая собой младшенького Сереженьку, металась по постылому жилью дурной растрепанной птицей, издающей то всхлипывания, то гортанные звуки. Что приводило отца, которого от пьянства могла частично отвлечь лишь утиная охота, в еще большее неистовство.
Бог миловал, Сергей не нажил естественного в данной ситуации заикания. Чему, несомненно, способствовала пробудившаяся в очень раннем возрасте яростная злоба к обидчикам, среди коих первое место занимал, естественно, родной отец. Однако энуреза избежать не удалось. Более того, он преследовал мальчика не только в детстве, но и перекочевал во взрослую жизнь. Это было обидно, но при наличии большого количества денег и немых слуг, не вызывало никаких проблем.
Сергей, которого природа, вопреки пьяному зачатию, а может быть, и благодаря ему, щедро наградила нечеловеческой способностью адаптироваться к любым формам жизни, уже в пятнадцать лет начал делать комсомольскую карьеру. Потому что это был единственный способ побега из кошмара богом забытого гарнизона. Не сомнительные компании с портвейном и острыми выкидными ножами стали его повседневностью, а пламенные общие собрания и заседания бюро школы, где не по годам смышленый юноша жег сердца однокашников пламенными речами о самом главном, придумывал эффектные мероприятия по повышению идеологической грамотности и борьбе с любыми проявлениями чуждых веяний, зорко следил
В шестнадцать он был уже первым секретарем комсомольского бюро школы, с семнадцати до восемнадцати руководил комсомольской ячейкой фабрики по производству бензиновых паяльных ламп, с восемнадцати до двадцати внедрялся в армии в ряды компартии. А затем, после демобилизации, не тратя время на поездку в ненавистный родной городишко, сразу же обосновался в горкоме ВЛКСМ областного города в качестве инструктора по идеологии с параллельной заочной учебой в высшей партшколе.
Через три года наступило горячее время перестройки. Будучи уже третьим секретарем, Сергей, никогда не бывший догматиком, прекрасно сориентировался в новой исторической ситуации, которая вместо административного господства над народными массами сулила финансовое могущество. И бывший пастырь советской молодежи вместе с тысячами своих коллег встал в новую колею, из которой выпихнуть человека, осознавшего свою новую избранность, могли лишь исключительные обстоятельства.
Короче, жили в ту пору весело: весело открывали кооперативы, благотворительные фонды, не облагаемые налогом, весело налаживали связи с зарубежными компаньонами, весело пили доселе неведомые напитки, весело ежемесячно меняли секретарш, весело обогащались. Причем это искрометное веселье, зиждившееся на определенном социальном статусе, на стартовом комсомольско-партийном капитале, на ничейном богатстве Советского Союза, не омрачалось не то чтобы заказными убийствами, но даже и конкуренции-то тогда, по сути, не было. Всего было навалом: подходи и бери.
Затем, правда, спустя лет пять, лошади уже начали скидывать неловких седоков под копыта бешено мчавшейся по необозримым российским просторам орды, звенящей золотыми нагрудными цепями, верещащей пейджерами и мобильниками, полощущей на ветру, словно штандартами, полами малиновых пиджаков. То есть стали и душить, фигурально, конечно, выражаясь, друг друга, и дырявить черепные коробки, а также минировать автомобили, подключать к бассейнам высокое напряжение, подкладывать в постель спидоносных телок, закапывать живьем в ближнем Подмосковье, etc.
Сергей, как и положено хозяину жизни, прошел все эти ступени развития общества. И в конце концов приобрел искомое могущество и значительную устойчивость собственного бизнеса. Его даже допустили в круг избранных, которым позволено делать взносы в общак, предназначенный для содержания председателя одного из думских комитетов.
Однако дикий крик «Твари, подъем!» не отпускает его и поныне. Нет-нет да и приснится их убогая комнатенка и страшный отец.
Поняв, что никуда от этого воспоминания уже не деться до конца дней своих, Сергей года четыре назад решил использовать этот сильный раздражитель для скрашивания своего досуга, уже довольно давно ставшего монотонным. Поскольку те примитивные развлечения, которые предлагают состоятельным господам толпы шоуменов, хозяев кабаков, казино и публичных домов, модные театральные режиссеры и бездушная голливудская киноиндустрия, – все это адресовано совсем уж кретинам, годовой доход которых не превышает сотни штук баксов.
Поэтому Сергей стал культивировать у себя в особняке образ покойного отца. Подыскал четверых совершенно безответных бомжей, не обремененных алкоголизмом, которые были из прежних, из порядочных. Вымыл их и одел во все чистое. То есть в форму советского капитана внутренних войск образца семидесятых. И постригли их по образу и подобию незабвенного папаши. И тем же самым «Тройным» одеколоном спрыснули, чтобы злость вползала в сердце Сергея не только через глаза, но и через ноздри.
Эти люди стали ему прислуживать, выполняя немудреную домашнюю работу типа принеси, подай, унеси, убери. Конечно, не все сразу, а по очереди: каждый из них дежурил сутки, а потом отдыхал. Но не потому, что работа была такая уж тяжелая. Тяжелы были хозяйские кулаки, которые он то и дело пускал в ход при возникновении малейшей ассоциации с его чудовищным детством.