Поющие золотые птицы[рассказы, сказки и притчи о хасидах]
Шрифт:
Купец сдержал слово. «Познакомься с этой многоуважаемой женщиной, доверься ей, и она кое–что сделает для тебя», — представил Купец своему помощнику высокую, тощую, с крючковатым носом и хитрыми глазами Старуху, одетую во все черное. Юноша повторил Старухе ту же историю, что поведал давеча своему покровителю. «Дай мне два динара на расходы, и я принесу тебе желанную новость», — сказала Старуха и, сунув деньги в карман юбки, проворно исчезла, словно
Прошла неделя, и старая сводница явилась с торжествующим лицом. «Меня приняли во дворце Султана. Я уговорила Царевну купить товар в этой лавке. Она прибудет сегодня», — сказала Старуха и вновь пропала.
Сердце Юноши затрепетало. Он вновь увидит возлюбленную и вновь попытает счастья. В полдень к лавке подъехала роскошная карета. Из нее вышла прекрасная Царевна, охраняемая двумя стражниками–евнухами. Царевна вошла в лавку, евнухи стали у входа. Пока царственная покупательница перебирала шелка, Купец взял стальной ключ, а Юноша занял привычное место за ширмой. Послушные пружине, золотые птицы пришли в движение, а вдохновленный новой надеждой влюбленный чудно засвистал. Смотрит Царевна на поющих золотых птиц и не может оторвать глаз от дивного зрелища. Вот кончился завод пружины, замерли обитатели серебряной клетки, и смолк голос за ширмой. Юноша бросился из своего укрытия навстречу Царевне и пал перед ней на колени, заставив встрепенуться суровых стражников. «О, возлюбленная! Узнала ли ты меня?» — вскричал он. Царевна замешкалась с ответом, слишком многие искатели любви промелькнули, не оставив следа в ее памяти. Не желая обидеть находчивого поклонника, и, пробормотав невнятно «Кажется, припоминаю», дала знак стражникам, и вся процессия удалилась. Только пыль столбом за каретой.
Юноша поднялся с колен. Горько ему. Даже золотые птицы не пробудили в Царевне любовь. «Кто страдает — тот помнит, а кто не помнит — тот заставляет страдать.» — подумал он. А назавтра вновь явилась бойкая Старуха и потребовала у Юноши десять динаров за труды: второй раз заманить в лавку Царевну — задача посложнее. И пришла Царевна, и все повторилось, как накануне. «В чем же секрет золотых птиц? Ведь я воочию дважды видел и слышал, как пение их пробуждает и возрождает любовь!» — лихорадочно думает Юноша и не находит ответа. Вновь и вновь он воскрешает в памяти молодого богача с девушкой и мужчину и женщину средних лет. И тут блеснула догадка: тот, чьей любви домогаются, должен не только слышать пение птиц, но в сей же момент глядеть на того, кто любви его жаждет. «О, горе мне!
И вот опять стоит на пороге неугомонная Старуха. «О, несчастный Юноша! Молись, чтобы Царевна по душевной доброте своей согласилась прийти сюда в третий и последний раз. Трудненько мне будет убедить ее. Приготовь сто динаров», — сказала корыстная посредница, и унесла с собой последнее, что было у ее подопечного. И когда вновь пришла дочь Султана, и началось обычное представление, обезумевший от безответной любви Юноша кинулся навстречу Царевне — в последний раз увидать прекрасное ее лицо. И свершилось чудо. Царевна глядит на поющих птиц, переводит взгляд на Юношу, и прекрасный лик ее светится любовью. Не веря своим глазам и ушам, ошеломленный счастливой переменой, Юноша оглядывается на серебряную клетку: золотые птицы поют. Сами поют!
После свадьбы не долго правил старый Султан, но в могилу сошел со спокойным сердцем. Бывший Юноша унаследовал престол. И прожили новый правитель и его горячо любимая и любящая супруга долгую и счастливую жизнь, покуда не пришла к ним смерть–разлучница, что разъединила их души в этом и соединила вновь в ином мире.
Этими высокопарными словами Шломо закончил рассказ.
— Простите, у меня глаза на мокром месте, — сказала Голда, жена раби Якова, — Какие чувства, какая любовь! И долгая счастливая жизнь в награду. О большем нельзя и мечтать, — умиленно закончила благодарная слушательница, шмыгнув носом и поднеся к глазам мокрый от слез платок. Раби Яков не удостоил ни взглядом ни замечанием впечатлительную свою супругу. Он пристально глядел на рассказчика. Хасиды замерли в тревожном ожидании суда цадика.
— Горе тебе, о, Шломо! — произнес раби, — уж в который раз я слышу из твоих уст непотребные небылицы, которые не годятся для хасидских ушей. Где наша праведность, где нравоучение, где еврейских дух, наконец? — вопрошал цадик, глядя с притворным гневом на Шломо. И хасиды уставились на рассказчика, некоторые с непритворным гневом.
— Но ведь это любовь, Яков! — не выдержала Голда. Тут раби снисходительно взглянул на жену.
А Шломо понял, что большинству слушателей сказка понравилась, и учитель не сердится, и поэтому он сидел себе, широко улыбаясь, довольный собой.