Позади Москва
Шрифт:
Пятница, 29 марта
Когда человек стоит у последнего рубежа, когда на исходе надежда и выдержка, лишь великие и простые чувства – любовь, печаль, сострадание, отчаяние – смогут помочь ему найти в себе силы, чтобы перешагнуть этот рубеж.
Гибель вышестоящего командира – это, в общем-то, довольно стандартная вводная для любого военнослужащего. На это ориентируют даже зеленых рядовых. «Командир отделения убит. Ваши действия?» Офицеров уже серьезно учат, как действовать в ситуациях, когда нет связи или когда убит командир. Штабных офицеров – более чем серьезно. Когда погибает старший или высший офицер, это аукается на подчиненных ему войсках. Какое детское слово… Когда целиком или почти целиком погибает штаб, сформированный из квалифицированных специалистов по управлению войсками, оснащенный средствами связи, знающий театр военных действий, сработавшийся, наконец… Войскам приходится очень тяжело. «Потеря управления» – это худшее или одно из самого худшего, что может случиться на войне. И никакие параграфы в написанных кровью должностных инструкциях, никакая учеба в мирное время не может это изменить.
К 29 марта – двенадцатому по счету дню войны – погибли уже многие командиры высокого ранга. Убитые в своих постелях воскресным утром пришедшими к ним домой чужаками. Убитые на маршах во главе колонн, накрытых ракетно-бомбовыми ударами, наводимыми из космоса. Который десятки лет был наполовину нашим и который мы променяли на «со вкусом кокоса», если считать уже до самого низа… Убитые в бою, пусть и за сотню километров от пунктирной, непрерывно перемещающейся линии, символизирующей на электронных картах сиюминутное положение выявленных элементов вражеских сил и средств.
Когда десяток «Страйкеров», оставив позади несколько горящих машин, врывается на едва занятые русскими мотострелками позиции, не прикрытые ствольной артиллерией и минами, уже перепаханные ударными самолетами, гибель очередного штаба батальона в полном составе является понятной и даже ожидаемой. Когда управляемая бомба GBU-12 с двухрежимной системой наведения, сброшенная оставшимся невидимым «Спиритом», пробивает два метра железобетона и выжигает основной командный пункт дивизии, это понятно. Больно, но понятно. Бывает хуже.
Ключевые офицеры Оперативного управления штаба Центрального фронта и собственно командующий фронтом были убиты взрывом мощной мины, установленной непосредственно за дверью кабинета совещаний Главного командного пункта. Дверь, разумеется, была стальной, но конструкция мины предусматривала поражение «живой силы» даже при непробитии: важнее было даже частичное нарушение целостности двери. Впрочем, установивший ее полковник Российской армии об этом не знал: ему было сказано, что мина имеет направленное действие, пробьет до одного дюйма брони, после чего поражение людей в закрытом помещении будет обеспечено вторым компонентом тандемного боеприпаса. Эта часть инструкции соответствовала маркировке на корпусе мины – понятной пиктограмме в виде серии широких фосфоресцирующих стрелок. Но она не соответствовала правде. Мина не имела индекса, не состояла на вооружении ни одного государства, но была произведена израильской государственной компанией IMI. Что сыграло бы свою роль, если бы тот агент, который должен был ее установить, был раскрыт. Но все прошло по плану. Опоздавший на совещание полковник быстрым шагом вошел в приемную, торопливо ответил на приветствие дежурного офицера, приблизился к его столу и рассыпал бумаги из папки, которую держал в руке. Нагнувшегося за ними дежурного он застрелил двумя выстрелами из малошумного пистолета. Промахнуться с такой дистанции было невозможно, а даже малый калибр пуль обеспечивал при попадании в голову гарантированную гибель жертвы. На камеры под потолком, уже выдавшие картинку на пост охраны, он не обратил никакого внимания. Подойдя к внешней двери вплотную, поставил на пол старомодный «дипломат», в котором находилась мина, переданная ему пять месяцев назад и хранившаяся с тех пор в его личном сейфе. Открыл наружную дверь, установил чемоданчик ребром вперед, раскрыл «книжкой». Несмотря на то что секунды шли, проверил ориентацию мины, оттянувшей ему все руки. Движение тревожной группы с поста охраны до кабинета совещаний занимало не менее трех полных минут, с ближайшей промежуточной точки дежурства – минимум две. Задыхаясь от сердцебиения, полковник достал из кармана маленький кольцевой ключ, внешне похожий на тот, какими меняют сменные фильтры в домашних системах очистки воды. Наложил его на выступающую из корпуса мины деталь, провернул в отмеченном полукруглой стрелочкой направлении. Услышал явственный щелчок внутри корпуса. Согласно инструкции, с этого момента у него была одна минута ровно, чтобы покинуть зону поражения, находясь с тыловой части активированной мины. Именно поэтому он не собирался открывать внутреннюю дверь, ставить даже закрытый «дипломат» внутрь и пытаться уйти. Представили себе зрелище?
Принеся мину на Главный командный пункт еще вчера, он потратил полный день, чтобы отработать все детали плана. Сформированного только «в целом», как концепция, и безнадежно проигрышного без инициативы in situ. Было просто парадоксом, что он думал и действовал «урывками» на фоне требуемой от него части работы по управлению войсками воюющего фронта, работы самой настоящей. Это было несмешным, но парадоксальным, вот такой вот каламбур. Последние три года службы в штабе Центрального военного округа полковник получал в дополнение к «окладу денежного содержания» по полмиллиона долларов в год. Целиком переводимых на его счета в трех разных банках, располагавшихся собственно на территории США, на Каймановых островах и на французской Корсике. Всего-то за несколько минут риска в день. В момент, когда он получил от своего бессменного куратора мину и инструкцию, в ноябре прошлого года, его плата была рывком повышена до двух миллионов долларов в год. Самых настоящих, реальных: даже будучи невыездным, он имел возможность в этом убедиться – онлайн-банкинг позволяет очень многое. Было бы обидно, что он не может ими пользоваться, если бы не перспектива. Перспектива для него лично, противопоставленная перспективе обреченной страны в целом.
Сейчас, принеся мину под эту конкретную дверь в этот конкретный момент, обеспечив успех подрыва нейтрализацией единственного дежурного в приемной и наконец повернув этот ключ, полковник обеспечил безбедное существование себе и своей семье навсегда, на всю жизнь. 20 миллионов уже не долларов США, проиндексированных по разному обменному курсу для граждан, для не-граждан и так далее, а новых «амеро», введенных в обращение двое суток назад. Даже если бы он еще колебался, единственное полученное текстовое сообщение на никогда не используемую вторую SIM-карту его «запасного» телефона решило бы все. Он был бы дураком, если бы отказался. Оговоренные им, гарантированные ему приложения к этой сделке означали все. Вообще все – в самом объемном значении этого короткого и простого слова. Жизнь и безопасность – полный иммуннитет от любых преследований для него, и жены, и родителей, и детей. А эта сумма, в дополнение к уже полученным средствам, – мягко говоря, комфортабельность этой жизни. Причем в приличной стране на его выбор: хочешь в европейской, хочешь в азиатской, хочешь в самих США. Жизни, ни в какое сравнение не идущей с жизнью «в этой стране». Пусть полковнику платили за его мозги неплохо и еще лучше обеспечивали тем, что военному нельзя перевести в деньги напрямую, это все было ерундой. У него была хорошая машина, но не такая, какую бы он хотел; а купить «совсем такую» за уже заработанные им деньги было нельзя, это он понимал сам. У него был, разумеется, дом, но тоже не такой, какой он хотел бы. И главное, что не там расположенный. Но теперь все изменится. Он успеет. А охрана нет.
Чего предатель не знал, так это того, что мина вовсе не была израильской «тандемной специального назначения». Мина была, мягко говоря, «доработана» в тех местах, куда израильтян пускают только в виде гостей, с сопровождением. И только в периоды времени, когда «международные отношения» между двумя конкретными странами – гостями и хозяевами этой экскурсии – становятся особенно теплыми. Мина сработала не через минуту, а через четыре секунды ровно, пробив направленным взрывом стальную внутреннюю дверь в нескольких местах. Часть готовых осколков была отражена броневым листом, но это уже не имело значения. Вторая часть боеприпаса была химической. Вскрытая поворотом ключа герметичная капсула, отделенная от заряда взрывчатого вещества выпуклой броневой перегородкой, содержала несколько миллилитров GV1, одного из новых типов наиболее токсичной группы отравляющих веществ нервно-паралитического действия. Разбрызганное диспенсером на мельчайшие капли, оно распространилось на многие десятки метров во все стороны благодаря вызванным тем же взрывом возмущениям воздуха. GV1 превосходно впитывался даже через неповрежденную кожу, вдыхался с воздухом, а его летальная доза составляла для человека лишь около 5 миллиграмм. Из кабинета совещаний не было другого выхода, а у находящихся и внутри, и снаружи не имелось средств защиты и антидотов.
Полковник умер уже в коридоре, в десяти метрах от наружной двери, ведущей в комнату ожидания. Тот из бойцов караула, который остался рядом с его дергающимся в агонии, залитым пеной изо рта и носа телом, выжил, но он был единственным везунчиком. Остальные, держа оружие на изготовку и прикрывая друг друга, ворвались в заполненную невидимыми каплями комнату, в которой лежал убитый дежурный. Из-за закрытой двери, пробитой несколькими осколками, еще кричали люди. Дверь открывалась наружу, и открыть ее удалось без труда: пожара в тамбуре не произошло. Несколько офицеров и генералов были уже мертвы, а остальные умирали. Задыхаясь, дергаясь в спазмах рвоты, еще пытаясь дышать. Книжные описания врут: смерть при тяжелых отравлениях нервно-паралитическими отравляющими веществами вовсе не является мгновенной. И это самое страшное из всего.
Расследование было коротким, и произошедшее никогда не стало известным миру. Несостоявшееся применение чеченскими террористами химических боеприпасов против охраны Сосновоборской/Ленинградской АЭС в январе этого года было интерпретировано глобальными СМИ однозначно: в нем были виноваты сами русские. Которые позволили террористам украсть у себя химическое оружие либо даже вообще продали им его. Теперь, на фоне уже непрерывного, непреодолимого вала обвинений в сторону России и ее вооруженных сил, может ли быть иначе? Может ли в применении на русской территории запрещенного Конвенцией 1993 года химического оружия быть виноват кто-то иной, кроме русских? Не является ли это их собственной провокацией? Очевидно, что НАТО проводит миротворческую операцию чрезвычайно успешно – достаточно посмотреть на любую интерактивную карту. Скандал с пусть даже «точечным» использованием химического оружия не может быть выгоден никому, кроме России. Quid prodest [22] . Виновный ясен. Глупо ожидать чего-то другого.
22
Ищи, кому выгодно (лат.).
Центральный фронт еще дрался. Иногда с надрывом, иногда хладнокровно и зло, а иногда даже с азартом – да, такое тоже было. И не только Центральный. И не только фронт, но и разрозненные, сдавленные со всех сторон осколки соединений и частей. Группы и даже одиночки. И такое было тоже. Мужчины, готовившиеся к войне всю взрослую жизнь – а некоторые и дольше, если считать многочисленную плеяду суворовцев, – теперь делали свое дело. Иногда лучше, иногда хуже того, что от них ожидала страна. Иногда никак – из-за того, что вдруг вспоминали, что человеческая жизнь очень ценна, а своя – так вообще… И из-за того что не умели иначе, потратив годы времени на ерунду, вместо того, чтобы учиться воевать. Страна тоже потратила годы и даже десятилетия на ерунду: вот это дошло теперь если не до всех, то до очень многих. Почти до всех. Вдруг выяснилось, что отчаянно не хватает современного и даже не самого современного, но рабочего оборудования самой широкой номенклатуры. Бронетехники. Боеспособных самолетов и вертолетов. Пилотов, имеющих ежегодный налет в сотни часов, из них десятки – «на применение». Качественных перевязочных материалов. Зенитных средств всей их линейки – от разрекламированных «Триумфов» до банальных «Беркутов», «Двин», «Печор», «Панцирей», «Шилок», «Тунгусок», «Енисеев». До вообще нигде не рекламируемых, скучных средств управления: «Барнаулов-Т», «Байкалов», «Полян». Что страна производила вместо этого? Да уже практически ничего…