Шрифт:
Немного о себе
Каждый день моего детства был связан с мамой. Озабоченная и радостная, спокойная и печальная, она всегда была рядом. Она вела нас с сестрой через трудную жизнь, создавая на нашем пути теплое, незамерзающее течение. В последний раз я видел маму на запасных путях московского вокзала, у воинского эшелона. Я был подстрижен под машинку, но форму еще не получил. Это было в ноябре 1940 года, за полгода до начала войны. Мне было тогда восемнадцать лет.
Мама погибла во время блокады Ленинграда, летом 1942 года. Я был далеко от Ленинграда. Моя младшая сестра осталась одна.
Есть
Очень хорошо помню запах свежего кумача. Стою на сцене вместе с другими ребятами и, запинаясь от волнения, произношу слова Торжественного обещания: «Я — юный пионер СССР…» Потом мне повязывают красный галстук, и я вдыхаю в себя неповторимо радостный запах кумача. Тогда еще не было шелковых пионерских галстуков…
Помню морозный декабрьский день, когда весь Ленинград вышел на улицы и замер в скорбном молчании. Самый любимый ленинградцами человек — Сергей Миронович Киров погиб от руки врага… Еще помню приезд в Ленинград испанских детей — маленьких республиканцев. Мы встречали их в порту. Они спускались по трапу, держа у правого плеча сжатый кулак. И мы тоже сжимали кулаки и подносили их к плечу. «Рот Фронт! Но пасаран!..» Некоторых детей сносили с корабля на носилках: они были ранены.
Так надвигалась война. Сквозь время и сквозь страны она грозно и неумолимо приближалась к нашей земле, к нашей жизни. Моя юность связана с войной, с армией. Шесть лет я был рядовым солдатом.
Война была одна, но у каждого человека своя военная дорога. Не все дороги прошли через всю войну… Многие обрывались задолго до Дня Победы. Я был зенитчиком, и наша шестая батарея стояла под Москвой, у деревни Фуники. Враг был еще далеко от Москвы, а мы уже вели бой. Каждый день были налеты вражеской авиации. Рвались бомбы. Свистели осколки. Тянулись веселые огоньки смертоносных трассирующих пуль. Мы были на местах. Мы вели огонь. Когда сам стреляешь, не так страшно. Наша батарея стояла перед противотанковым рвом, и наши пушки были без колес — у нас не было возможности отступать и не было мысли об отступлении. С каждым днем фронт приближался. В самый критический момент немцы были от нас в нескольких километрах. И между нами и немцами не было ни одного пехотинца. В эти дни я подал заявление в партию.
Мы знали, что из-за леса вот-вот выползут немецкие танки. На брустверах наших орудийных двориков лежали ящики с бронебойными снарядами.
Неожиданно через наши головы ударили «катюши». Началось наступление наших войск.
И еще я писал стихи. Первое стихотворение написал еще в школе. На смерть Пушкина. Оно начиналось так:
Сто лет тому назад, На месте том, у Черной речки, Где редок мир людской. Коварный выстрел, роковой Раздался в тишине зловещей…Война превратила мои детские упражнения стихами в страсть. Я почувствовал, как велика сила поэзии, когда она вплотную соприкасается с жизнью.
Писал стихи, когда удавалось и где удавалось. Чаще ночью, при свете коптилки, сделанной из снарядной гильзы. Иногда пристраивался рядом с сапожником в его крохотной землянке. Всю войну был активным военкором газеты «Тревога». В газете часто печатались мои стихи, и очерки, и материалы о боевом опыте зенитчиков. Война вывела на ближние подступы к литературе.
Есть события, которые время делает более значимыми и зримыми, поворачивает новыми, неожиданными гранями. Такова война для тех, кто пережил ее. Может быть, потому о войне я и начал писать через много лет после того дня, когда отгремел салют Победы.
В Литературный институт имени Горького я пришел еще в солдатской шинели. Через несколько лет в «Знамени» появились циклы моих армейских стихов, тепло напутствуемых Николаем Тихоновым. Тогда же началось знакомство с Михаилом Аркадьевичем Светловым и большая многолетняя дружба с Львом Кассилем, Сергеем Михалковым, Анатолием Алексиным. Институт окончил в 1952 году, уже будучи автором нескольких книг, членом Союза писателей. Старая шинелька, которую я еще долго носил после армии, сносилась. Военная жизнь осталась позади. Началась новая жизнь.
Моя первая книга называлась «Наш адрес». Она вышла в 1949 году в Детгизе — в издательстве, которое стало для меня родным домом и сыграло немалую роль в моей жизни. «Наш адрес» — была детской книгой:
Наш адрес необычный, Живем мы за рекой, У площади Черничной, В проезде Земляничном, На улице Грибной.С первых шагов в литературе писал для взрослых и для детей, о детстве и войне — о том, что сам пережил и что знал. И с тех пор остаюсь верен этим горизонтам жизни.
В детстве я не отличался трудолюбием. Трудолюбивым меня сделала поэзия, позднее — проза. Для меня литература была и остается не только работой, но и страстью, которая взяла верх над всем остальным.
Как я жил? Сотрудничал в газетах и журналах и ездил по стране. Был на строительстве Волго-Донского канала и Сталинградской ГЭС, в колхозах Винницкой области и у нефтяников Баку, участвовал в ученьях Прикарпатского военного округа и шел на торпедном катере по пути дерзкого десанта Цезаря Куникова, стоял ночную смену в цехах Уралмаша и пробирался в плавни Дуная с рыбаками, гостил в военных и пионерских лагерях, несколько раз возвращался к руинам Брестской крепости и изучал жизнь сельских учителей Рязанской области, встречал в море флотилию «Слава» и бывал на погранзаставах Белоруссии. И встречался с ребятами в школах, библиотеках, детских домах — во всех уголках страны. И всегда стремился не «собирать материал», а пожить жизнью своих героев.
В 1960 году в «Огоньке» появился мой первый рассказ «Станция Мальчики». Это был переходный момент в моей творческой жизни. Так стал прозаиком.
Нет, я не изменил поэзии. Поэтические образы перекочевали из стихов в рассказы, а ритмы стихов сменили ритмы прозы. Не мыслю себе рассказа без внутреннего ритма, без строгого построения, без поэтической атмосферы.
Рассказы я пытайся писать и раньше и даже выпустил две тоненькие книжки («Пост номер один» и «Созвездие паровозов»), но по собственному суровому счету все началось со «Станции Мальчики».