Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
Шигона повез инокиню не по Владимирской дороге, а взял на Киржач. В этой стороне было значительно больше женских монастырей, стало быть, можно чаще делать остановки, чтобы знатная инокиня не притомилась в пути.
Ехали не спеша, одолевая не более двадцати верст в день, а то и того меньше. Все зависело от того, как далеко от монастыря, где они ночевали, до следующего. Кельи бывшей царице отводились просторные, с мягкими ложами, трапезовала она всегда с настоятельницами.
Соломония постепенно начала свыкаться с новым образом жизни, не предвидя никаких изменений в худшую сторону, поскольку не верила, что все
Увы, изменения произошли. Совершенно неожиданно.
День клонился к вечеру. Возок, с сотней впереди и двумя сотнями позади, втянулся в хмурый лес, подступавший вплотную к дороге. До женского монастыря под Юрьевом-Польским - рукой подать. Поэтому ехали шагом, рассчитывая достичь монастыря до заката солнца. И вдруг… залп десятка рушниц из придорожного ерника, дождь стрел, а следом - несколько сотен вооруженных мечами и шестоперами людей налетело на передовую сотню и на замыкающую.
Шигона не растерялся, выхватил Соломонию из возка, перекинул ее через седло и, окруженный телохранителями, прорвался сквозь пешие ряды нападавших из засады. Во весь опор он понесся к монастырю, понимая, что только за его стенами сможет сохранить инокиню от попытки ее отбить. Ему повезло. У засады не было под рукой коней. Коневоды держали их поодаль на лесной полянке. Пока, спохватившись, нападавшие кинулись к коням, пока выбрались сквозь лесную чащу на дорогу, Шигона со своей драгоценной ношей смог уйти. До монастыря оставалось совсем близко. Его настоятельница, оповещенная, что в монастыре остановится на ночь бывшая царица, велела вести наблюдение за дорогой из надвратной церкви, и когда послушницы увидели скачущих сломя голову всадников, у одного из которых через седло была перекинута инокиня, они перепугались насмерть. Стремглав послушницы кинулись к настоятельнице, и та поспешила к воротам, чтобы велеть без промедления отворить их.
Преследователям оставалась почти верста до монастыря, когда ворота его, приоткрывшись, впустили Шигону и сопровождавших его всадников.
– Господь простит согрешение наше, - перекрестилась настоятельница.
И в самом деле, совершен великий грех: мужчины впущены в женский монастырь, но разве настоятельница, мудрая женщина, могла поступить иначе, поняв, что крамольники хотели отбить бывшую царицу.
Иван Шигона буквально спихнул с седла Соломонию, придержав лишь за ворот, дабы не зашиблась до смерти.
– Коварная! Ангельское послушание и ковы за спиной!
Соломония уже думала оправдываться, сказать, что и для нее нападение столь же неожиданно, но сочла унизительным объясняться с верным псом злодея-мужа.
К счастью для нее, Шигона не перехватил презрительного ее взгляда, иначе мог бы отхлестать в горячке плетью.
– Выпусти нас, - сказал он настоятельнице.
Преследователи остановились в полуверсте от монастыря, поняв бесполезность дальнейшей погони: не штурмовать же высокие каменные стены. Развернув коней, всадники поскакали к своим, чтобы врубиться в Сечу; и в это время Шигона с телохранителями, проскользнув в приотворившиеся ворота, сразу же пустил коня в намет.
С надвратной церкви было видно, что теперь все поменялись местами: преследователи удирали, дети боярские гнались за ними.
Однако
Шигона опоздал. Короткий бой на лесной дороге закончился так же стремительно, как и начался. Увидев, что погнавшиеся за Соломонией возвращаются без нее, разбойная ватага, только что яростно рубившаяся с детьми боярскими, услышав команду: «В лес!», улетучилась в мгновение ока. Только вот самому главному из них не повезло: на мгновение он потерял бдительность, и ловкий удар шестопера свалил его на землю. Всадники, увидевшие это, не бросились спасать своего вожака, тут же юркнули в лес.
Дети боярские встретили Ивана Шигону радостными возгласами:
– Победа!
Все поняли, что самое главное сделано, бывшая царица Соломония осталась в их руках, и теперь можно ждать милостей от царя, а не суровой кары, которая не миновала бы никого, если бы инокиню у них отбили.
Шигона нахмурился, увидев на дороге только трупы. И нападавших, и отбивавшихся. Почти поровну. Стало быть, не простолюдины-неумехи засадили ради разбойной наживы, а ратники.
– Что, ни одного живого?
– все же спросил Шигона, будто бы не веря своим глазам.
– А на кой ляд вожжаться с живыми? Секли насмерть!
– Оно, конечно, хорошо бы, да хуже худого. Пытать-то некого. Откуда узнали наш путь, кто послал засаду? Если бы мы все это на ладошке преподнесли Василию Ивановичу, государю нашему, нас с вами ждала более щедрая награда.
Пока Шигона говорил о том, как было бы, если бы… один из сотников принялся обходить посеченных, вдруг сообщил радостно:
– Воевода! Дышит ихний атаман!
Оказалось, что главарь хотя и был в беспамятстве, но выжил, дышал ровно, глубоко.
Иван Шигона поспешил к нему, опустившись на колени, приложил ухо к груди - ровно бьется сердце, почти как у здорового. Поднялся дворянин довольный и приказал:
– Этого - в возок инокини. Бережно. Отвезем в мужской монастырь под охраной сотни. Вторая сотня останется здесь. Схоронит разбойников и дождется подвод за нашими посеченными. Раненого я провожу самолично. Сдам с рук на руки настоятелю.
– Чего нагружать детей боярских?
– спросил Шигону сотник, которому было приказано остаться на дороге.
– Постащим побитых разбойников чуток в лес, оставим воронью да волкам на съедение.
– Не по христиански бросать, не придав земле, - засомневался Шигона, но затем махнул рукой: - Поступай, как считаешь лучшим.
Раненого без происшествий довезли до мужского монастыря, который стоял верстах в трех в стороне от женского. Настоятель, чином архиепископ, заверил, что поставит на ноги воя, но Шигона сразу же поправил его:
– Не ратник он, а разбойник. Засаду привел, чтобы отбить инокиню - бывшую царицу, постриженную по воле государя нашего Василия Ивановича. Уж ты расстарайся, святой отец. Для розыска. Иначе вполне может осерчать Василий Иванович, если не вернешь здоровье узнику.