Шрифт:
Текст приводится в авторской редакции. Сохранена оригинальная орфография и пунктуация.
Всё что движется
Слепень 200
Слепень 200 грамм
Теофиль Готье
Скачет по горам
В шапке и кутье
Всё глупо. Я не заяц
Всё глупо. Я не заяц.
Ты не камердинер
Она не девушка
А он не цеппелин.
Разрушены наивные мечты
Нарушены законы красоты:
Уродливые бабы на заборе
Уродливо танцуют для тебя.
Ты посмотри в окно:
Какие пляски.
Ах! В жизни всё не так
А ты в коляске.
Спесивый карлик из загона
Спесивый карлик из загона
Тащит корову на поверхность,
Не чтит он Божьего Закона,
Труду предпочитает леность.
Разрезал ногу пополам
Косой, забытой кем-то в поле,
Растёкся жижей по полам
И никому не нужен боле.
Спесивый карлик, чей ты сын?
Чей муж ты карл, и кто твой брат?
Спесивый карлик, ты один.
Во всем во этом виноват.
В Тюмень ты ехал в колымаге,
А в Кракове ловил бобров.
Спесивый карлик, где те маги,
С которыми ты шел в Тамбов?
Спесивый карлик, ты один,
Ты сдулся, умер и усох.
Ты был сознанья господин,
А стал теперь говна кусок.
Арлазор: Мне подаёт
Арлазор:
Мне подаёт чудовищный сигнал
Певучесть камня
Я – серебристых лазутчиков
Сторож бородатый
Чувствительная прелесть
мой долг
Хор:
Светлый князь…
Арлазор:
Не буду больше петь
Я глупых песень
Я буду молчалив
Как плесень.
забавы
ПОЛ КОРОЛЕВСТВА и дочь и все земные блага отдам человеку величиной с ноготь. Отдам ему волосы свои, отрежу восемь пальцев и исполню ради него любые па.
И вот кричу я: «Где ты есть, человек величиною с ноготь? Может прячешься в обличьи человека обросшего луковицей? Может в силу своей стеснительности ты явился ко мне в виде тумбы, или задушенной коровой спрятался под обоями, между стен, и вот теперь сползаешь с этажа на этаж, сантиметр за сантиметром, не зная что и думать?»
Но теперь я ясно вижу, что человек величиною с ноготь посмеялся надо мной и моими пустыми обещаниями. Я пытаюсь забыть об этом, засовываю руку в карман, хожу
Ни черта не разобрать, значит надо одеть штаны, одеть плисовую рубаху и нараспашку хлопнуться лицом о стол, так чтобы неповадно было.
Ведь есть люди, которые носят по-настоящему огромные меховые шапки, думаю я выходя за дверь. Дверь-то дверь, но где же ключ? И зачем я вообще вышел за дверь. Вернуться обратно, подмести полы, покричать в перьевые подушки и раскрашивать фаянс простым карандашом. Или лучше по-простецки бить мух. Вот одна и, предположим, она розовая, розовощёкая муха в треуголке, на длинных стеклянных ногах. У неё густые брови и высокий воротник, и зычный голос, и правильное произношение. Она – ослепительная моя подруга.
Будь добра, присядь на эту вот тумбу, расскажи как что. Как семья, учёба, погода.
Не забывай только, дорогая моя о том гусаре, который, навострив свою бодрую шашку, сидит в ванной, мысленно насвистывая удалые песни. Берегись, он погубит тебя.
Но муха не слушает, и вот уж черные брызги разлетаются по кухне.
Итак, с одной мухой покончено, другая в страхе уползла в своё поместье с важными садами и фруктовыми деревьми, где ходят кони и коровы и пастухи и каждый вечер, сидя в беседке, можно перечитывать хорошую книгу, или, сидя за самоваром с калачём чистить рыло или рубить топором стол.
Однако. Мухи и след простыл. Взглянешь за окно, а там какие-то пятна, несколько штук, лучше суеверно отвернуться и побегать туда сюда. Так, так. так.
Свернуться кукишем. Но сначала сварим макарон, поджигая одну спичку за другой, выливая из крана воду, пока вся не выльется… И вот уже вроде, виляешь тазом, выворачиваешь ладони и зубами начинаешь щёлкать. И вот ты уже какой-нибудь, или лучше сказать, какой-никакой рак… Неловкий, так что сам себе откусываешь ус, опускаешь клешни в кипящую воду, что бы наваристее было, чтобы было о чём вспомнить. О сладострастные столовые приборы! Я ваш раб. Через пол часа придёт какая-нибудь, или лучше сказать какая-никакая девушка и тогда я как следует поработаю столовыми приборами, выбью спесь из чужого тельца. Сначала я сделаю строгое лицо, может быть даже одену сюртук и скажу: «Привет, привет… Несказанно рад тебя видеть». Сохраняя одновременно строгость и приветливость выражения, я провожу дивное создание на кушетку и без лишних церемоний предамся с нею пороку, издавая лошадиное ржание и поколачивая подругу серебряноуй ложкой то по лбу, то по коленям, то по полуприкрытым векам; затем прокричу «Ты хоть знаешь который сейчас час?!» и начну рвать на себе волосы; заставлю девушку сварить кашу. И съесть. Пусть, сволочь, как следует поест. «Кушай, любимая», – скажу я ей ласково, а сам тем временем начну выщёлкивать у неё над ухом такую чудовищную мелодию, что каша никак не пройдёт дальше её ангельского горлышка и повалится изо рта на пол. Что делать – мир жесток, скажу я ей, растирая лоб вафельным полотенцем.
voyage
Поехали! Поехали в Тюмень!
Там стройных пальм гуляет тень
Семейства там как одуванчик
Там поселенья сербов дачных
И тонких палочек колёса
Мелькают на вершине плёса
Поехали! Поехали в Плесецк!
Живёт там ослепительный песец
Арабы там как злые вишни
Там будет смерть предметом лишним
Гуляют овцы как бараны
Гуляет тополь как сосна
И их движения так странны
Там царство неземного сна
Поверишь ли? Я ехал в Липецк
Там в каждом доме есть ленивец
Повсюду гордые сады —
Сосуд священной простоты
Мой друг, любезная девица,
К чему стоять? Зачем томиться
Твоих очей колодцы зрячи
Но это ничего не значит
Я не ищу в тебе услады
Деревьев гордые отряды
Заменят мне и отчий дом
И палец с поднятым перстом