Шрифт:
Деревня Терешата, затерявшаяся в глубине таёжных лесов, располагалась вдали от шоссейных, гравийных прочих, хорошо проходимых дорог. Видимо, первопоселенцам здесь понравились высокие жёлтые, гладкоствольные сосны, колючие тёмные ели, весёлые полянки с густым разнотравьем, да широкое болото, полное брусники и клюквы. Вокруг болота петляла узенькая речушка с тёмным дном и холодной прозрачной водой. Жители называли речушку Чёрной, хотя речка не заслужила к себе такого названия: её рыбой в голодные годы жители деревни спасались от голода. К её берегам примыкало десяток полянок, на которых колхозники, втайне от начальства, выращивали рожь. Речку упрямо называли Чёрной и плели про неё небылицы, пугая ими детей, чтобы они далеко не бегали, и местных властей, скрывая от них свои тайные припасы. Эта же речушка выбегала на волю в шести километрах от деревни и называлась уже Светлой. От её многочисленных притоков речка становилась глубже и шире: по ней Акаринский леспромхоз весной, по большой воде сплавлял брёвна в область.
В деревеньке насчитывалось около тридцати дворов, входивших в колхоз «Заветы Ленина» и соединялась она со всем миром через узкоколейку.
Маломощный паровозик доставлял лес до посёлка Акарино, за одним он и подбрасывал туда и местный люд. Деревенские жители махали рукой Игнату- машинисту, он тормозил, и они карабкались на брёвна, цепляясь за сучья, за железные поручни и скобы.
Намечали было вдоль железного полотна проложить грунтовую дорогу для проезда машин и тракторов, да председатель колхоза, Сергей Фёдорович вяло, но настойчиво тормозил этот проект.
– Да, да, конечно, хорошо бы провести дорогу. – Наклонял он в знак согласия лобастую голову, посаженную на крепкую короткую шею. Серые узкие глаза смотрели на собеседника настороженно, тонкие губы сердито сжимались. Не поймёшь: сердится он на плохие дороги или на собеседника-начальника? – Да, вот финансов нет, колхоз наш маленький – всего – то одна овцеводческая ферма. – И он горестно разводил сильными руками с плоскими крепкими ладонями.
А, если и находились деньги, то председателю удавалось убедить начальство в острой необходимости постройки новой овчарни, починки крыши амбара, ремонта техники. Его всегда поддерживал счетовод, парторг, бобыль Савелий. Специально для деловых разговоров надевал он свой единственный чёрный костюм, единственные ботинки натирал чёрной ваксой, надевал белую рубашку, от долгого применения выглядевшую чуть желтоватой, надевал узкий чёрный галстук, приглаживал расчёской тёмные и густые (постепенно седеющие и редеющие) волосы и смело выступал вперёд. Ростом он намного меньше председателя, гораздо уже в плечах, тонкогубый, с маленькими голубенькими глазками, он задиристо поднимал голову, распрямлял плечи, руками упирался в бок и начинал.
– Как намечала нам наша партия на очередном пленуме и, руководствуясь её указаниями о заботе народа… – все решения партии ему удавалось поставить на службу своему председателю. В последнее время, после войны, специально надевал он все свои ордена и медали, выставлял вперёд свою ногу на протезе
Родился Савелий маленьким, слабеньким, в детстве много болел, рос тихим, молчаливым, ребята не принимал его в свои игры, над его немощью обидно смеялись. Ни одна девушка в деревне не хотела с ним гулять и тем более выходить за него замуж. Он смирился со своей участью. Ему достаточно было любить свой край, свою деревеньку, сильных и работящих в ней людей. Савелий окончил курсы счетоводов и нашёл своё спасение в программе партии. Знание и устав партии, её постановлений и решений, а главное умение применить их на пользу своему колхозу, снискали к нему уважение деревенских людей, примешанное всё же на большой дозе страха. Что думал Савелий о партии, о колхозах – не известно, а только люди на него не обижались. В трудные предвоенные годы «кулаков» в деревне не нашли, за «колоски» ни кого не посадили. Колхозники всегда, хоть и по немного, а получали на трудодни. Вдвоём с председателем им удавалось отбиться от секретаря райкома Цыплакова, от разных уполномоченных: задержать ранний сев, чтобы почва успела прогреться, повременить с уборкой урожая, понизить сверхплановую сдачу хлеба и шерсти. Цыплакову требовался план, а им важнее был хлеб и благополучие деревенских жителей.
За Чёрной речкой они засевали не учтённые полянки с рожью, там же, да ещё на мелким прудиком у самой деревни ловили рыбу. Лес снабжал их грибами и ягодами. Иногда местному охотнику Митрофану удавалось завалить медведя или лося, учил он пареньков ставить петли на зайцев. Начальству сюда добраться труднее, а потому и труднее разобраться, где луг колхозный, а где полянку тишком и крадучись подкашивают для себя колхозники? Где лес валит леспромхоз, а где деревья свалены на хлевушок, на баньки? Леспромхоз вывозит в основном ель и сосну. Высокие мачтовые сосновые боры тянутся вдоль узкоколейки, вблизи болота, за Лузуковскими лугами. Ближе к деревне растут берёзки, осинки, ольховник, редкий ельник с зарослями колючего шиповника, да мелкого рябинника. Луга перегорожены перелесками с муравьиными кучами, гнёздами птиц, завалами хвороста, да россыпью земляники на прогретой земле. По другую сторону деревни, ближе к посёлку Акарино, тоже тянется лес, но его уже порядком проредили: там много полянок, где пасутся овцы и огорожена поскотина для коров.
Тихо-смирно жили в Терешатах. Весной сеяли хлеб, выращивали картошку и другие овощи, осенью убирали урожай. Сеновали, держали коров, овец, поросят и куриц. Влюблялись, женились, растили детей, которых старались отправить в город, или хотя бы устроить в Акарино, на валяную фабрику, а то и в леспромхоз.
Возле каждого дома росли заросли черёмух и рябин. Возле клуба и конторы ютятся берёзки, у амбара, у трёх овчарен, стоящих в ряд, темнеют липы, теснится мелкий ольховник с осинником, у магазина высятся пять тополей.
Охраняли спокойствие в Терешатах Сергей Фёдорович и Савелий. После войны, после сентябрьского пленума вышло послабление колхозам. Меньше наседал на них Цыплаков, не теребили уполномоченные, снизили налоги и разрешили держать больше скотины. Тут и показали себя «частнособственные интересы» колхозников. Кроме коровы держали поросят, кучу овец, много куриц и обязательно выращивали телёнка. Мясо сдавали на мясокомбинат, а вырученные деньги тратили на большие покупки, вроде пальто, сапоги, мебели или инструмента. На крупу, соль, сахар и сладости детям хватало денег, полученных за трудодни.
Покупка телевизора
Раньше одежду выбирали лишь бы она была теплая и крепкая, а сейчас про размер толкуют, про цвет и фасон. Кто новую кастрюлю купил, кто шапку, пальто, сапоги, или радиоприёмник, плитку, утюг. А Вовка с Валькой обошли всех – купили телевизор! Вовка пыхтел, с вагона его снимал, тяжело кряхтел, тащил вдоль по улице, с передышками затаскивал на высокие сени, поднимал на тумбочку.
– Осторожно, осторожно! Уйдите, ради бога с дороги уйдите! – Валька крутилась рядом, убирая с дороги мужа чурочки, камешки, отгоняя досаждавшую ребятню.
– Что там опять Вовка с Валькой привезли! – Старая Катерина как раз вышла на улицу прогуляться, ткнула палкой в картонный короб, – мыло или соль ящиком поволокли?
– Сама ты мыло, – грубо отпихнула её Валька с дороги, – кино в ящике! – А почему не в клуб? – Катерина растерянно осталась стоять на дороге. Длинное коричневое, вытертое по швам и с бахромой на концах рукавов старого пальто, доходило у неё почти до пят: старушка сейчас «росла» вниз. Худые ноги одеты в серые шерстяные носки и просторные галоши. Серый платок укрывает седые волосы.
Она подслеповато, прижав худую ладошку к поблёкшим серым глазам, смотрит вслед Вовке и Вальке. Мальчишки, одетые в старые обноски отцов и старших братьев, наперебой, спеша показать свои знания, объясняют старушке, что такое телевизор. Это, как кино в клубе, но там ещё и поют, пляшут, новости рассказывают, как по радио.
– Ну! – удивляется старушка, – и это чудо всё им, одним?
Она вспоминает, что и кровать с «шишечками» Вовка с Валькой тоже первыми купили. Ковёр пушистый с красными узорами на стенку, шкаф с тумбочкой, рюмочки красивые. Сейчас вот ещё и телевизор купили. На ферме оба работают, много получают. Пасут овец через день: для себя накосить и в огороде поработать – всё успеют. Да и дочка у них, Маша, девушка здоровая, не ленивая, помогает. Сила есть – отчего же не работать? Это она, старая и больная, ничего сейчас не может. Ребятня кинулась осматривать покупку: толпилась у окон, толкалась у порога. Зря прибежали. Полная, низенькая Валька выгнала их из избы, закрыла шторками окна. Тоже полный, кряжистый Вовка уселся на широкую лавку, прибитую вдоль стены, развернул тонкие листочки книжечки с инструкциями. Валька вытащила пустой короб в чулан. Крепкая плотная коробка пригодится в хозяйстве. Мелочь какую-нибудь положить, спички или соль, а то и книжки Валькины. Не придумала ещё что туда положить, короб скорей в угол задвинула и быстрей в избу: с телевизором разобраться. Вовка от усердия включил лампочку, над бумажками склонился, одно слово два раза повторяет. Ведь знает же, показывали в магазине как включать. Взять штепсель, воткнуть в розетку, нажать круглую, чёрную кнопочку, а боится. В первый раз самостоятельно включить телевизор сразу не решается. Долго ждали, много денег заплатили, много сметаны и масла сносили Валькиной сестрице, Надьке, продавщице в магазине. Валька терпеливо сидит на коротенькой лавке у русской печки. Муж изучает инструкцию – не надо ему мешать. Ребятня на улице копошится, у окон трётся. Скоро Машка должна из леса вернуться, собиралась с утра за пиканами. Дочка выросла красавицей. Высокая, стройная, глаза голубые, красивые, лицо круглое румяное, носик аккуратный, губки пухлые, что спереди, что сзади – всё у девки на месте. Всё умеет: шить, вязать, обед приготовить, со скотиной управляться. Хоть она одна дочь у родителей, а послушна, не избалована. Такую не любить – дураком надо быть. Мечтает Валька выдать свою дочь за Максима, сына председателя. Нет ни каких признаков их любви или дружбы, а время не упущено и надеется Валька. Максим, парень высокий, широкоплечий, четыре курса в мединституте закончил, на будущий год врачом будет. Мечтает Валька видеть зятем Максима, ибо кто ещё из её знакомых может стать мужем её дочери? Да и они не последние люди в деревне, всё для Машеньки стараются покупать: мебель, ковёр, кровать, сейчас вот телевизор взяли. Многое, что в комнате находится предназначено в приданое за дочерью. На тумбочке примостилась ваза: коричневая с узким горлышком, гладкая с налепленными на боку силуэтами цветов и листьев. Вазу купить им навязала Нинка, сказала, что сейчас мода такая и в городе так положено. На столе шёлковая белая скатерть с белыми длинными кистями. Ваза и скатерть дорого стоят, а потому за стол не садятся, к вазе стараются не прикасаться. Берегут для дочки и кровать, пышно убранную новым постельными, розового цвета бельём, с толстым мягким одеялом, с тремя подушками под прозрачной кисеей и плотным белым покрывалом. На кровать не ложатся, а спять на полатях и на печке. В шифоньере хранится новая одежда, которую надевают очень редко, только на праздники, да для поездки в посёлок. На полках серванта красуется белый с синим фарфоровый чайный сервиз. Тут же примостились пять прозрачных, с золотистым ободком по краю, рюмок. И шесть голубых высоких фужеров, стенки которых украшены тонкой филигранью. Не только из любви к дочери берегут они кровать, скатерть. Чайный сервиз и одежду в шифоньере. Нет у них такой потребности, не выработалась привычка спать на кровати, сидеть за столом с дорогой красивой скатертью, ставить в вазу цветы, носить дорогую новую одежду. После уютной постели придётся стирать бельё, где взять цветы и куда выйти в новой одежде и когда? Наличие дорогой мебели, красивого сервиза, а сейчас и телевизора возвышает их над своими соседями. Но всё же взглянет иной раз Валька на природу не потребительским, а любующимся и любящим взглядом. Подивится чистоте голубого неба, залюбуется прозрачной росой на траве, переливающейся на солнце цветными искорками, поразится разнообразию листьев на деревьях, их не смолкаемому шелесту под тихим тёплым ветерком, засмотрится на белое поле ромашек, на пышные кисти цветущей черёмухи. Но это редко случается, в основном живут проще. Повседневную одежду просто вешают на гвозди, прикрывая её зелёной занавеской. Или хранят в сундуке. Вместительный сундук, приданое ещё для Вальки, стоит под кроватью. Блестящая когда -то жесть на сундуке, сейчас потускнела. Но синие и красные ромбы, украшающие крышку и бока сундука, по-прежнему ярко отливают ровной эмалью. Внутренние стенки сундука Валька ещё девушкой украсила обёртками земляничного мыла. На полу пестреют домотканые полосатые половички. О ковровых дорожках Валька даже и не мечтает, может, дочка когда-нибудь и купит их. По дорожкам ходить придётся, а как со скотиной их убережёшь? На кухне, на широкой, крепкой лавке примостились чёрные от сажи чугунки, вёдра, деревянный широкий ушат, в котором хозяйка толчёт картошку для скотины. Ближе к окну хранится посуда чище: чайник, донник, пара кастрюль. На угловом столике, у окна, на зелёной клеёнке, в стеклянной банке стоят ложки, вилки, маленький острый нож . Им удобно чистить картошку, лук и нарезать ломтями хлеб. Рядом притаилась мисочка с крупной солью. Здесь семья обедает или точнее на ходу перекусывает, доставая из навесного шкафчика посуду, сахар, хлеб. На стене висит леечка с лоскутиком марли для процеживания молока. Со стены, у самого окна строго смотрит богородица с младенцем на руках. Икона старинная, она хранилась ещё у Валькиной бабушки, да и та была не первой её владелицей. Сквозь потускневшее стекло просвечивает резной серебряный оклад, забранный в деревянную зелёную рамку. На окне выпирает из горшка пышно разросшееся алоэ, а окна в комнате украшает герань.