Пожарский 2
Шрифт:
— Жива хоть?
— Живёхонька! Торчит посередь каменной площади памятником имени себя. Подошел, присел на корточки перед ней, спрашиваю: «Что ж вы мамаша, за сыночком-гадёнышем не смотрите, не воспитываете? Его ж убить могут. Чем я, кстати, сейчас займусь!» А она головой мотнула, чтоб, значит, волосы назад, и говорит человеческим голосом: «Что, Змей, так и убьёшь сына?»
— Чимальма?
— Н-но. Говорит: «Что, Тихон, забыл, как кувыркал меня, пока друг твой в Великой пирамиде экзамен держал? Силы мужские, а память девичья?» Дал я ей руку, из земли вытянул, и пошли мы с сыном знакомиться,
21. ВОПРОСЫ НАСУЩНЫЕ
ПРАВИЛЬНЫЕ ЗНАКОМСТВА
Итак, мы выдали управляющему Андрею указания, спустились во двор Пожарской усадьбы и уселись в «Призрак». Кузя чуть приоткрыл окно и погладил маленького бронзового дракончика, деловито взобравшегося на спинку его сиденья:
— Что, сразу к Змею?
— Поехали. Мало ли, может у них отношения между родственниками испортились, я мы тут губу раскатываем.
Змей, облачённый в пижаму с котятами и мягкие пушистые тапочки, сидел за столиком в своей личной комнате Кошевой лечебницы и рисовал.
— Здорово, старый греховодник! — я сел в кресло напротив, но не очень близко — очень уж активно полоскал Змей в банке с мутной водой свои кисточки. — Чего это тебя на художества потянуло?
— Митька!!! — обрадовался Горыныч. — Сам, живой!
— Да что бы со мной сделалось!
— Я ж, понимаешь, думал, что допился до розовых слонов… Хотел до тебя смотаться — Кош не пускает, замучал совсем своей терапией, — Змей вдруг подозрительно прищурился: — А девушка была? Азиаточка, с большими, — он причмокнул, — такими… глазами… М?
— Была-была. Напугал ты её до посинения, так что на взаимность можешь не рассчитывать.
— Жаль, жаль…
— Чего рисуешь, спрашиваю?
— А-а… Кош сказал проработать свои страхи… Метода, говорит, новая — арт-терапия.
— Арт чего?..
— Да… ерунду всякую нарисовал! — Горыныч поспешно смял листок и кинул в мусорку. — Ты ж знаешь — я горец, какие страхи, ара?
Он подчёркнуто бодро засмеялся, но я-то успел увидеть. На листочке маленького одноголового Змея гонял другой, двенадцатиголовый змей. Змеища. С большими-пребольшими… глазами, мдэ. Надо Кошу сказать, пусть что-то решает, у него башка большая.
— Слушай, Змей, мы ж к тебе по делу.
Я изложил выросшую передо мной проблему. В полный рост, можно сказать.
— М-да, дела-а-а, — протянул Змей. — Кешку-то [15] я давно не видел, лет… не знаю даже, сколько. Как совсем сплохело — точно не видались. Да до того ещё… — он склонил набок голову, задумчиво пошлёпал себя по благородной лысине. — Ладно, сиди — не сиди… Пошли, что ли?
— Ты чего, Горыныч, забыл? Я ж у них пожизненно в чёрном листе прибытия!
15
Это Кетцалькоатля, значит.
— А-а-а, точно! Сердце Кинич Ахау! Ты, кстати, в курсе, что он именно из-за его потери раньше времени на пенсию ушёл?
— Сам Кинич Ахау?
— Ну.
— И где он?
— Говорят, шифруется где-то на малых островах, культик себе завёл — чисто для души, никакой кровищи, гулянка каждый день, толпы танцующих голых женщин.
— Прямо голых?
— Н-ну-у… какие-то там цветочные гирлянды на себя вешают, вроде бы. Но это не точно.
— А после — массовое совокупление?
— Не уверен.
— Ну и что это за культ? Нещитово.
— Считаешь, надо навестить дедулю и внести необходимые изменения в… э-э-э… процессуальную часть?
Кузя, слушавший наш разговор развалившись в кресле для солнечных ванн, только засмеялся.
— Обязательно внесём, Горыныч, — уверил я. — Но потом. Сегодня меня волнует вопрос жратвы. Ты же не хочешь стать причиной голодной смерти целой вотчины? А там детишки. Они будут слабо тянуть к своим матерям прозрачные ручки…
— Ой, перестань! — Змей вскочил. — Иду я, иду уже!
— Костюмчик только смени, — попросил я. — Не оценит ведь сынуля.
Змей сердито посмотрел на себя в ростовое зеркало и скрылся за ширмой, где стоял плательный шкаф, бормоча:
— А всё моя добрость…
Через пять минут он стоял перед зеркалом в блестящем костюме наследного горского князя, суровый и подтянутый.
— Ну всё, я пошёл. Если не вернусь…
— Но-но-но! Я тебе дам «не вернусь»! Все бордели ацтекские пожгу к херам! У меня теперь опыт есть.
— Какой-такой опыт? — Змей тревожно посмотрел в зеркало на меня, на Кузю. — Какой опыт, ара?
— Да я у себя в вотчине в прошлые выходные блудюшники чистил. Сжёг штуки три или четыре, не считал.
— Ты с ума сошёл? — Змей с усилием поправил горловину рубашки. — А девочки?
— Девочек вывел, конечно. Отправил усадьбу Пожарскую отмывать.
— Извращенец! — осудил меня Змей. — Ладно, я пошёл.
Не успел Змей шагнуть в портал, как дверь в коридор открылась, и вошёл Кош.
— Здравствуй, Дмитрий. И тебя тоже приветствую, Кузьма.
Пока мы кивали и желали ему тоже не хворать, Кош прошёл до рисовального стола Горыныча, достал из мусорки смятый бумажный шар, развернул, покачал головой, пробормотал что-то вроде «какой неприятный побочный эффект».
— Ты за дверью, что ли, ждал? — усмехнулся я.
— Я должен был прийти с ним побеседовать, — Кош поёжился, словно его заподозрили в чём-то неприятном. — Слышу — твой голос. И не стал заходить. Я, понимаешь ли, вообще-то, запретил ему порталы куда-либо ставить.
— А что такое? — я даже встревожился. Вдруг мы Змеюшку на верную смерть послали? Что делать? Бежать догонять?
— Да боюсь, сорвётся. Не вышло бы рецидива.
— А-а-а… Ну, извини.
— Да что уж… Тебя тоже понять можно, за людей переживаешь… — Кош побарабанил пальцами по столу. — Знаешь ли, Дмитрий, пойду-ка я, — он аккуратно скомкал рисунок как было и положил обратно в мусорку. — Змей вернётся — ты не говори, что я заходил. А я представлю всё, как будто занят был, опоздал. Пусть он думает, что я про его отлучку не знаю, захочет — сам расскажет. Не будем его лишний раз… травмировать.