Пожилые записки
Шрифт:
Еще надо рассказать загадочную историю о дедушке приятеля и собутыльника нашего, порою коротающего с нами рыночное утро в шашлычной у Нисима. Это история настолько благородная, что неким нимбом (или аурой) осеняет теперь и внука, ибо в заведении Нисима умеют оценить достойные родословные.
Дед жил в деревне, был усердный семьянин, заботливый супруг и ревностно трудился, чтобы в доме было пропитание. Но только вдруг задумывался он в какой-то день, задумывался чрезвычайно глубоко, и брал ведро тогда и шел за водой. И возвращался – через два года. Бабушка принимала его, ни о чем не расспрашивая. Он быстро включался в течение деревенской и семейной
А внук его, по просьбе нашей эту историю в который раз рассказывая, как-то добавил:
– Вот я два года на инженера проучился, а потом задумался чего-то и смотрю: уже учусь на хирурга.
Благословенна будь наследственность, клубящаяся в наших генах!
А к нашему приятелю другому, врачу-геронтологу, явился как-то в клинику старый йеменский еврей (восьмидесяти двух лет) и попросил о помощи. Он меньше стал внимания уделять своей старухе, и она его корит за слабосилие, не могут ли врачи ему помочь. Поскольку не было у старика болезней никаких, то просто сделали ему укол папаверина, обнаружив с удивлением, что этого нехитрого укола старцу оказалось совершенно достаточно для восстановления потенции. И тут он вдруг отчаянно расстроился и загрустил.
– Не знал я, сынки, что вы поможете мне так быстро, – горестно сказал он. И объяснил свою печаль: его старуха на два дня уехала куда-то к родственникам в гости. Так поезжай за ней, посоветовали врачи, страна-то маленькая, к вечеру доедешь. Да неудобно это, продолжал кручиниться старик, вот жалко, что так быстро вы мне помогли, хотя спасибо вам, конечно. Брось расстраиваться и пойди к соседке, посоветовал один из врачей. Старик меланхолически и горестно ответил:
– А для соседки мне укол не нужен.
Не буду больше отвлекаться, пора мне рассказать о старике, с которым несколько часов проговорил однажды и не раз его потом вспоминал, когда моя самонадеянность к скоропалительным суждениям меня толкала. Познакомились мы с ним случайно, и не будь тех обстоятельств, я бы его не встретил никогда.
Год я не помню. А точнее – просто лень искать по книгам даты жизни памятного всем артиста – телепата и фокусника, человека-чудо, как его тогда называли, – Вольфа Мессинга. Поскольку это было в день, когда Вольф Мессинг отмечал какой-то свой юбилей. Он выступал в одном московском зале, куда в тот вечер доступа широкой публике не было, и всё происходило без афиш. Зал был битком набит людьми, пришедшими по телефонному звонку. А я тогда писал статьи о всяческих непознанных явлениях (и очень этой темой увлекался, был в ней легкий привкус подрывания основ), и хилое общество исследователей таких явлений помогло мне просочиться на этот пир дозволенного, но сомнительного духа.
Выступали разные ученые, приветствуя и восхваляя Мессинга; некий почтенный академик (кажется, Ребин-дер) каждого оратора по имени и званию обозначал, а после вдруг очень по-домашнему сказал:
– Сейчас поделится воспоминаниями Пантелеймон Кондратьевич.
Те, кто сидел в зале, знали, по всей видимости,
– Я познакомился с Вольф Григорьевичем, – начал старик медлительно и плавно, – летом сорокового года, когда мы освободили Бессарабию и Западную Украину и я был председателем правительственной комиссии по приему беженцев и разных перемещенных лиц. У нас большая собралась комиссия, у меня даже был заместитель по политической части…
Тут старик пожевал губами (и потом не раз это делал перед тем, как добавить что-нибудь важное) и добавил:
– Большой, надо сказать, был сволочью.
В зале очень многие понимающе засмеялись. А я по своему невежеству никак не мог сообразить, кого же слушаю, и только жадно впитывал каждое слово.
– И приходит как-то мой порученец, – продолжал рассказчик, – и докладывает: так, мол, и так, тут вертится один еврейчик, мысли угадывает.
Снова сочувственный смех аудитории подогрел вы-ступателя, он начал говорить чуть побыстрей и энергичней.
– А заместитель мой как услыхал, что кто-то мысли угадывает, сразу мне сурово так сказал: это вредно…
И снова благодушно переждал он вспышку смеха.
– А я и говорю ему: чего ж тут вредного? Давайте поглядим. И мы к нам на комиссию Вольфа Григорьевича тут же пригласили. Мы ему поставили нелегкую задачу: я задумал, чтобы Вольф Григорьевич пошел в соседнее помещение, где у нас была библиотека, отыскал там нужный том Владимира Ильича Ленина и нам бы показал заглавие статьи «Шаг вперед, два шага назад».
Он снова пожевал губами.
– Мы понимали, – сказал он, – что Вольф Григорьевич тогда еще не мог читать эту работу.
В этот раз он засмеялся вместе со всеми.
– И ушел наш Вольф Григорьевич, и долго не возвращался. И тогда мой заместитель по политической части говорит мне грозным шепотом: утек твой еврейчик. И тут как раз приходит Вольф Григорьевич, и нужный том несет, и тычет пальчиком в название статьи. А он тогда по-русски еще еле-еле читал. И тут мы поняли, что надо отвозить его в Москву.
Рассказчик перевел дух. В зале царила почтительная тишина.
– А в Москве огромная собралась комиссия. Кого там только не было…
Он пожевал губами и медлительно договорил:
– Прокуроры…
Это почему-то рассмешило зал сильней всего предыдущего.
– Кроме того, что Мессинг всё угадывал, он и еще Бог знает что нам демонстрировал. Мы ведь сидели в здании, куда не только что войти, а выйти тоже было невозможно, а Вольф Григорьевич показал дежурному охраннику клочок газеты – и вышел. А потом с тем же клочком опять вошел. Все были в восторге и в растерянности. И тогда о том, что появился человек, угадывающий мысли, доложили Тому, кого уже нет.
Рассказчик явно выговорил слово «тому» с большой буквы, все мы это уловили именно так, и легкое шевеление прошло по залу. Впрочем, и я, зашедшийся от восторга, что такое слышу, ошибся в своей догадке.
– И услыхав, что есть человек, угадывающий мысли, Тот, кого уже нет, сказал: это вредно.
Тут я от радости невежливо хохотнул, словно хрюкнул (и покосилась на меня с презрением роскошная обильная соседка), – очень показалось мне смешным сходство реакции того заместителя по политической части и Того, кого уже нет.