Пожиратель
Шрифт:
— Ну да, выбор очевиден, — согласился Гриша. — Но поймут ли это Лисицкие?
— А вот это уже напрямую зависит от того, как мы будем им это объяснять, — усмехнулся я. — Как надавим.
— Если честно, я в таких делах не силён, — признался Орешкин. — Переговоры с давлением — не моё. Не, так-то я умею договариваться, но когда стороны не враждуют.
— От тебя будет требоваться немного — подтвердить, что вы с батей не остановитесь, и делать суровое лицо, — успокоил друга я.
— Это легко, — покивал Гриша с довольной улыбкой. — Это я могу.
— Значит, договорились. Кстати, а
— Что в увольнительной в ресторане подрался, — отмахнулся друг.
— С такими последствиями? — удивился я.
— Ну да.
— И он поверил?
— Так, не в первый же раз, — улыбнувшись до ушей, произнёс Орешкин.
Да уж, Гриша точно не подарок. Мне даже стало немного жалко старшего Орешкина.
Утром вместо первого занятия мы с Орешкиным отпросились у сопровождающего нас сержанта — сказали, что нам нужно к директору. Сержант без проблем нас отпустил. И казалось бы, дальше всё должно было идти легко и просто, но мы неожиданно столкнулись с серьёзным препятствием уже на первом этапе нашего плана.
— Владислав Степанович занят, — твёрдо сообщила секретарь, подпиливая розовые ногти.
— А вы скажите, что это Воронов и Орешкин пришли, — предпринял я попытку договориться.
— Директор сказал всем посетителям приходить после обеда, он занят, — упрямо повторила секретарь.
— Хорошо, — не стал я спорить, а просто взял с секретарского секретаря два чистых листа и ручку.
Женщина проводила мои действия взглядом, но ничего не сказала; а я спокойно указал Орешкину на стул в уголке.
На то, чтобы написать два заявления в полицию на Лисицких ушло не больше пяти минут. Гриша сиял улыбкой победителя, уже предчувствуя небольшое развлечение. Я же передал секретарю обе бумаги и произнёс:
— Занесите эти документы Владиславу Степановичу.
— Он сейчас занят, я занесу позже, — даже не взглянув на бумаги, ответила секретарь.
— Занесите сейчас.
— Я не хочу получить нагоняй за то, что отвлекаю Владислава Степановича от работы! — уже начиная терять терпение, ответила женщина.
— Вы не представляете, какой нагоняй вы получите, если сейчас срочно не занесёте эти листы, — улыбнулся я.
Секретарь злобно уставилась на меня.
— Просто поверьте, — сказал Орешкин.
Женщина вздохнула, прежде чем встать из-за стола, но всё же взяла бумаги и понесла в кабинет начальника. Тут же вернулась и сообщила:
— Я передала, теперь вы можете идти.
Но мы остались стоять.
— Вы можете идти! — с раздражением повторила секретарь.
Я улыбнулся и приподнял указательный палец правой руки, призывая сделать небольшую паузу и подождать. И почти сразу же у секретаря зазвонил внутренний телефон. Она схватила трубку.
Было забавно наблюдать, как меняется лицо женщины, когда она услышала, что ей велел директор.
— Владислав Степанович просит вас зайти, — немного растерянно произнесла секретарь.
Мы зашли в кабинет. На столе перед директором лежали наши заявления. Он был зол и напуган одновременно.
— Это что такое? — гневно спросил Владислав Степанович.
— Заявления в полицию, — спокойно ответил я. — Там же написано.
—
— Чтобы вы передали их боярину Лисицкому, у нас нет на него выхода, — пояснил я. — И ещё, чтобы вы ему передали, что мы хотим с ним встретиться и обсудить компенсацию нанесённого нам ущерба. Иначе завтра утром два таких же заявления будут зарегистрированы в полиции.
— Но как же… — растерялся директор, который уже не пытался изображать разгневанного начальника. — Мы же договорились… Вы же обещали…
— Мы договорились, что мы подумаем, Владислав Степанович, — покачав головой, напомнил я, — и мы обещали рассмотреть возможность пойти навстречу Лисицким. И мы готовы пойти, но им это будет стоить, скажем так, некоторую сумму.
— Но это же шантаж! — возмутился директор.
— Никак нет, мы лишь хотим получить компенсацию нашего морального ущерба, — поправил его я. — Нанесённая нам психическая травма столь велика, что залечить её сможет или осознание того, что Лисицкие отправились за решётку, или финансовая компенсация.
— И в какую сумму вы оценили нанесённый вам ущерб? — оставив попытки нас отговорить, уточнил Владислав Степанович.
— Это предмет нашего разговора с боярином Лисицким.
— Но если вы требуете, чтобы я ему передал информацию, то мне хотелось бы быть в курсе деталей.
— Мы от вас ничего не требуем, мы лишь просим передать господину Лисицкому, если у вас, конечно же, есть такая возможность, что завтра утром оба эти заявления лягут на стол в полицейском участке, — поправил я мужчину. — После этого что-либо сделать и как-то повлиять на ситуацию мы уже не сможем. И тогда мы увидимся с боярином Лисицким уже только в суде. Но если он желает рассмотреть альтернативный вариант, то у него есть время до завтрашнего утра, чтобы с нами договориться.
Директор какое-то время молчал. Смотрел то на нас, то на заявления, а затем с тоской произнёс:
— Хорошо, я попробую вам помочь, — заявил он, — но вы даже не представляете, во что ввязываетесь.
— Вы попробуете помочь не нам, а Лисицким, — поправил я директора.
Возвращаться на занятия не пришлось. Пока мы ходили, пока препирались с секретаршей и говорили с директором, уже наступила пора идти на стрельбище.
На этот раз нам действительно давали именно стрелять, а не отрабатывать заклинания. Однако не успел ещё даже преподаватель прийти, как к нам подошёл посыльный.
— Орешкин, Воронов, через полчаса должны быть у директора, — объявил он.
— Хорошо, — кивнул я.
Оставаться и на этом занятии стало бесполезно, и мы не спеша снова отправились к зданию администрации. На лице Гриши сияла улыбка победителя, он явно получал от происходящего большое удовольствие, воспринимал это как интересное приключение.
Войдя в кабинет к директору, помимо самого Владислава Степановича, мы увидели мужика лет двадцати семи — тридцати. По его лицу было видно, что перед нами родственник Лисицкого, только в отличие от второкурсника, этот благородный господин за собой следил. А ещё мне бросилась в глаза короткая бородка без усов, переходящая в бакенбарды, и зачёсанные назад волосы, собранные на затылке в небольшой хвост. Запоминающаяся внешность.