Пожиратели огня
Шрифт:
XIX
Молодой граф Оливье со своим другом Диком Лефошером, капитаном Спайерсом и остальной свитой прибыл уже с месяц тому назад в Астрахань, куда еще раньше их приехал князь Свечин, предоставивший в их распоряжение один из своих дворцов. Они намеревались направиться в киргизские степи, чтобы в последний раз сразиться со своим общим непримиримым врагом, «человеком в маске», которого они теперь по крайней мере знали и в лицо, и по имени. И не раз, собравшись вместе и беседуя о предстоящей им трудной задаче,
— Будьте уверены, друзья, что, когда пробьет час расплаты и возмездия, Джильпинг будет на месте! Клянусь, что не займу своего места в палате лордов раньше, чем не увижу казни этого предателя Ивановича!
Однажды, когда все собрались для совещания в большой приемной зале дворца Свечина, граф Оливье получил телеграмму, которою тотчас же поспешил поделиться со своими друзьями. Телеграмма гласила: «Я приезжаю с Пасификом. Лорд Воанго».
Известие это было встречено общим взрывом радости.
Оставшись один в Австралии, Джон Джильпинг окончил разбор своих богатых коллекций, предназначенных для Британского музея. Но в тот момент, когда все было готово, он вдруг вспомнил, что у него нет одной маленькой зверюшки, которую туземцы называют «богуи-богуи», а англичанин наименовал Lacerta gilpinensis, род маленькой ящерицы. Этикетка уцелела, но сама ящерица исчезла. Отправить коллекции без этого редкостного животного нечего было и думать! Это была редкостная желтая ящерица с рогом на голове, еще неизвестная ученому миру и подробно описанная им в ученом докладе, ящерица, которою он рассчитывал обеспечить бессмертие своему имени.
И вдруг этакое сокровище пропало! Ему ничего более не оставалось, как заменить исчезнувший экземпляр другим. Но так как эти ящерицы встречались только в самых глухих дебрях страны нирбоасов, то Джильпинг, ни минуты не задумываясь, воссел на своего осла и снова направился в глубь страны.
Спустя три месяца он снова вернулся в Мельбурн с драгоценным экземпляром ящерицы, но — увы! — она досталась ему на этот раз дорогой ценой: встреченный отрядом нирбоасов и признанный за бывшего кобунга нготаков, Джильпинг был захвачен дикарями, уведен в их деревни и провозглашен кобунгом. А чтобы застраховать себя от похищения кобунга каким-нибудь из других туземных племен, нирбоасы, невзирая на протесты злополучного Джильпинга, растатуировали его эмблемами своего племени — тремя концентрическими кружками, изображенными один на конце носа, другой — вокруг губ и третий — на подбородке. Как это ни странно, но доблестный англичанин скоро утешился, во-первых, потому, что он нашел свою ящерицу, а затем, как человек практический, он рассчитывал извлечь из этого неприятного обстоятельства немалую для себя выгоду: она создавала ему репутацию «мученика науки».
Освобожденный нагарнуками, узнавшими о плене его, Джильпинг поспешил вернуться в Мельбурн со своей знаменитой ящерицей и, наконец, отправил все свои коллекции и ученые труды в Лондон, куда вслед за тем отправился и сам.
Прибытие его в Лондон было встречено целым рядом оваций, банкетов и речей. Он даже имел честь представиться королеве Виктории и получил титул лорда Воанго.
Тут он вспомнил о своем обещании друзьям и, проведя несколько дней в кругу родной семьи, решил, запастись съестными припасами, отправиться в Россию, причем не забыт был и его верный Пасифик.
Прибыв в Париж, Джильпинг прежде всего наведался к старому маркизу д'Антрэгу, от которого узнал об отъезде его сына в Астрахань.
Не теряя ни минуты времени, Джильпинг с ближайшим поездом отправился в Москву вместе со своим неразлучным Пасификом, отправив предварительно уже известную нам телеграмму.
Между тем после событий, разыгравшихся в «доме повешенных», Люс и Фролер пустились по следу «человека в маске», бежавшего с первым утренним поездом в Россию. Спустя несколько дней сыщики вернулись в Париж, прекрасно осведомленные о маршруте и намерениях Ивановича, который на этот раз, желая заманить своих врагов в глубь киргизских степей, не только не старался скрыть своих следов, а, напротив, умышленно устраивался так, чтобы можно было без труда проследить весь его путь от Парижа до Астрахани.
Но так как на этот раз желания Ивановича совпадали с желаниями Оливье и его друзей, то этот ловкий прием ничуть не изменил намерений Оливье преследовать его до края земли, не зная отдыха и покоя.
Когда вернувшийся из Москвы Люс и Фролер сообщили, что развалины монастыря в уральской степи были избраны местом сборища Невидимых, то им поручили набрать сотню надежных людей, вооружить их и провезти в уральские степи.
Когда было принято это решение, князь Свечин отсутствовал: он усиленно хлопотал об отпуске для себя под предлогом, что его громадные поместья требуют его немедленного присутствия, а в сущности, для того только, чтобы иметь возможность присоединиться к своим новым друзьям и содействовать их планам.
Получив десятимесячный отпуск, он поспешил к графу Оливье, а тот в свою очередь сообщил ему о тех мерах, которые были приняты им для осуществления своего плана.
Но князь, к удивлению Оливье, далеко не одобрил их.
— Простите, граф, — говорил он, — но вы, по-видимому, совсем не знаете России. Ваш проект совершенно неосуществим, вы только попадете в лапы нашего смертельного врага. Во-первых, я готов поручиться, что господину Люсу, как ни велика его ловкость, никогда не удастся доставить в Астрахань, не возбудив подозрений русской полиции, сто человек иностранцев. Во-вторых, допустив даже, что каким-нибудь чудом их и удалось доставить в Астрахань, как их собрать здесь? Ведь в первый же раз, как вы вздумаете собрать где-нибудь ваших людей, тотчас нагрянет полиция, арестует их и потребует от вас объяснения ваших намерений, чего вы не сможете дать… Наконец, как справятся эти люди с местными условиями, совершенно незнакомыми им? Далее, разве не кажется подозрительным, что господа Люс и Фролер так легко узнали о месте съезда Невидимых, тогда как до этого времени вся русская полиция оставалась в полном неведении относительно избранного места сборища?! Что касается меня, то я глубоко убежден, что это не что иное, как ловушка, в которую Иванович решил заманить вас и из которой никто из вас не должен выйти живым!
Речь князя была встречена глубоким молчанием: все невольно сознавали, что он был прав.
Оливье совсем пал духом.
— Но что же нам делать? — печально спросил он. — Неужели отказаться от мщения?
— Вовсе нет, — живо возразил Свечин. — Неисполним не самый план, а способ осуществления его. Имейте в виду, что, насколько русские власти относятся подозрительно к иностранцам и даже к русским, приезжающим из другой части России, настолько беспечны по отношению к кочевникам, бродящим между Астраханью и Уральском, Оренбургом, Хивой и Бухарой. О них никто не справляется. Все эти люди — прирожденные воры и грабители, и из них я берусь набрать для вас какой угодно отряд!
— Вы становитесь нашим провидением, князь! — воскликнул повеселевший Оливье. — Я совершенно было пал духом: ведь для меня наказание Ивановича — счастье всей моей жизни!..
— Я это знаю, — отвечал князь, — знаю все ваши удивительные приключения и даже больше, знаю то, чего вы не знаете: знаю те темные махинации, которые были пущены в ход, чтобы добиться ссылки князя Васильчикова в Сибирь. В свое время я помогу вам доказать его полную невинность!
— Если в вашей власти помочь мне в этом деле, я буду вашим другом на жизнь и смерть!