Пожиратели огня
Шрифт:
— А разве это теперь уже не так? — улыбнулся князь. — Разве мы не друзья на жизнь и смерть, мой милый Оливье? Позвольте мне называть вас так, и называйте меня сами не иначе, как просто Алексис! Вы спасли меня от самой ужасной смерти, и с этого момента моя жизнь, мое состояние, мое влияние и связи — все к вашим услугам.
— О, благодарю вас, мой дорогой Алексис, позвольте же мне только спросить вас об одном: каким образом князь был сослан в Сибирь?
— По личному указу государя, и только личный же указ может его вернуть!
— Но почему же и княжна пострадала вместе со своим отцом? — спросил Оливье.
— Княжна вовсе не пострадала: ее поместили в монастырь благородных девиц совсем не в наказание, а как сироту до ее совершеннолетия… Когда она достигнет последнего, то получит право покинуть монастырь. Но не будем более касаться этих вопросов, мой милый Оливье! Я не вправе отвечать вам на все ваши расспросы теперь. Следствие производится, и, когда придет время, вы найдете меня на вашей стороне, и правда восторжествует… А пока займемся исключительно только нашим общим делом! Я сегодня же вечером еду в Астрахань, где мне надо быть несколько раньше вас, чтобы приготовить все для приема вас и ваших друзей.
Затем разговор перешел на чисто деловую почву: обсуждали количество необходимого оружия, которое следовало закупить во Франции и которое только князь Свечин мог в качестве дипломата безнаказанно провезти в Россию; затем надо было позаботиться о приобретении надлежащих паспортов для Оливье и его друзей.
Спустя три недели наши друзья были уже в Астрахани во дворце гостеприимного князя. Последний сейчас же стал развлекать их охотами, гуляньями, катаньями и обедами.
— Не надо, чтобы вас могли заподозрить, что вы явились сюда с какой-нибудь определенной целью, — говорил он, — старайтесь делать вид, что вы просто веселитесь, и ничего более! Все остальное я беру на себя!
Астрахань город любопытный, полуазиатский и торговый, а потому Оливье настолько увлекался совершенно новым для него характером этого города, его пестрых базаров, его шумной торговлей и странной смешанной толпой его населения, что без особого нетерпения дожидался момента, когда нужно будет начать действовать. Напротив, Дик и капитан Спайерс изнывали от скуки. Самого князя его гости видели только за столом, где он неизменно присутствовал в роли радушного и любезного хозяина.
Что касается Люса и Фролера, то, объяснив графу, что пока их услуги не нужны, они отправились побродить по окрестностям и ознакомиться со страной, как простые туристы.
Наконец столь долго ожидаемый решительный момент настал: однажды вечером, по окончании обеда, вместо того чтобы по обыкновению проститься со своими гостями, князь Свечин попросил их перейти из столовой в большую залу, куда приказал подать кофе. Все были в сборе, даже и оба полицейских агента, Люс и Фролер, как раз в этот день вернувшиеся из своих странствований.
В это время как раз подали телеграмму от Джильпинга.
— Господа, — сказал Свечин, когда радостное волнение, вызванное депешей почтенного джентльмена, несколько улеглось, — я пригласил вас сюда, чтобы сообщить результаты моих усилий за этот месяц и вместе с вами с общего совета назначить день и час отправления. Но только что полученная депеша побуждает меня отложить мои сообщения до приезда вашего общего приятеля, принимавшего столь деятельное участие в вашей истории!
Все единогласно согласились с князем, после чего он попросил позволения удалиться, так как должен был повидаться с одним человеком, которого намеревался сегодня представить им, но ввиду изменившихся обстоятельств решил отложить и это представление до приезда мистера Джильпинга.
Спустя десять дней достопочтенный лорд Воанго, сидя на своем доблестном Пасифике, въезжал в Астрахань.
Его крупный, солидный живот и татуированный нос, и без того расцвеченный яркими красками ввиду обилия поглощаемых им спиртных напитков, были так комичны, что молодой князь с трудом удерживался от смеха. Но когда достопочтенный Джильпинг поднес ко рту свой неразлучный кларнет и по своему обыкновению заиграл псалом, Свечин не выдержал и разразился громким смехом.
Когда все мало-помалу угомонились, Джильпинг пересказал своим друзьям все свои приключения со времени их отъезда из Австралии, а те со своей стороны рассказали ему обо всем случившемся с ними в Париже.
В этот же вечер должно было состояться общее совещание, отсроченное до приезда лорда Воанго. К назначенному времени все собрались в большой зале. Князь на минуту отлучился, затем вернулся в сопровождении пожилого человека, лет пятидесяти, воинственного вида, геркулесовского телосложения, который обвел присутствующих испытующим взглядом, но не промолвил ни слова.
— Господа, — сказал князь, — позвольте вам представить Данилова, моего старого и верного слугу, бывшего крепостного нашей семьи; он отказался от воли, чтобы неотлучно состоять при мне. Его предок спас моего предка, и его семья насчитывает, так же как и моя, десятки поколений!
XX
Конечно, европейская цивилизация коснулась высших классов русского общества, но громадная народная масса оставалась еще на уровне средних веков, и с этим необходимо было считаться, если хотели чего-нибудь добиться.
Нетрудно себе представить, какую страстную жажду мщения испытывал молодой князь Свечин по отношению к Ивановичу, заставившему его пережить самые ужаснейшие моменты его жизни, отчаяние и ужас в душном гробу. Кроме того, он не мог забыть, что он унижался, просил и молил этого выскочку — Ивановича. Ах, что он готов дать, чтобы только держать его в своих руках: он заставит его испытать во сто раз худшее, чем испытал сам!
Свечин прибыл в Астрахань ночью: ради успеха задуманного им плана необходимо было, чтобы Иванович не подозревал о его присутствии в Астрахани. Никто не сопровождал его. Дворец князя находился на расстоянии чуть не целой версты от того дома, где остановились Иванович и Холлоуэй. В заколоченном и пустом доме Свечина жили только два человека: Иван Баринов, управляющий всеми поместьями князя по побережью Каспийского моря и по Волге, и дворовый Данилов, состоявший привратником дома.
Этот Данилов был бывший главный табунщик, исколесивший всю степь вдоль и поперек. Когда он состарился, ему предоставили место привратника. Данилов был безгранично предан Свечиным и готов был идти на смерть по первому слову своего молодого господина.
Прибыв в Астрахань, князь задами добрался до своего дворца, через маленькую калиточку в огородной изгороди проник в свой дом и прямо прошел в кабинет Ивана Баринова, который чуть было не лишился чувств при виде молодого князя.
— Вы здесь, ваше сиятельство, и никого из нас не предупредили? Боже мой, у нас ничего здесь не приготовлено для вашего приема! — засуетился он.