Пожиратели огня
Шрифт:
Мистер Джон Джильпинг не без колебания расстался со своим ослом. Слезши с него, он нежно обнял его за шею и долго ласкал, как будто прощался с ним навсегда, а потом, когда осла повели, долго глядел ему вслед со слезами на глазах.
Через несколько минут оба воина скрылись вместе с ослом и мулом, не замеченные дундарупами.
Канадец высек огонь и зажег большой костер из сухих листьев и ветвей. Пламя весело разгорелось, давая знать осаждающим, что осажденные преспокойно собираются обедать, не заботясь о своем опасном положении.
Между обоими лагерями состоялось как бы безмолвное перемирие для обеда. Для дикаря
Такое перемирие между двумя враждующими армиями очень обыкновенно. Воюют-воюют, а потом вдруг сядут обедать друг против друга, и никогда не случается, чтобы военные действия возобновились ранее обоюдного насыщения.
Поэтому Виллиго знал, что делал, когда выбрал для бегства обеденное время. Дундарупы совершенно погрузились в приготовление пищи и оставили лишь несколько часовых для наблюдения за осажденными. Они настолько увлеклись, что даже и не заметили ухода молодых нагарнуков. Последние вскоре вернулись и доложили вождю, что мул и осел спрятаны в надежном месте.
До сих пор против европейцев и их союзников действовали одни дундарупы. Лесовиков не было видно. Те не показывались, предпочитая, должно быть, действовать тайно, и это чрезвычайно заботило и тревожило канадца. Он знал, что тайный враг еще хуже и опаснее явного, от которого все-таки можно уберечься.
Но ему и невдомек было, что не он служит предметом их злобы, что не его они преследуют, что, одним словом, не его гибель ими решена и подписана.
XI
Солнце стояло в зените. То был час, когда все на суше спит: самые цветы устало склоняют свои чашечки на ослабевших стебельках, перестав издавать свой нежный, одуряющий аромат; крикливые попугайчики смолкают и стараются укрыться в прохладной тени широколистых папоротников. Пушистые кенгуру тоже отдыхают в самой глухой чаще леса, а робкие, трусливые опоссумы еще раньше успели укрыться в этих укромных местечках; только панцирные ящерицы виднеются кое-где. Дундарупы расположились вокруг своих костров, и из-за высокой травы их совсем не видно, да и сами они перестали видеть осажденных. Лишь по временам кто-нибудь из воинов выставлял голову и, убедившись, что в лагере пионеров тихо, снова скрывался в траве.
Виллиго подал знак. Европейцам предстояло идти вперед, а австралийцы хотели идти после, когда выяснится, заметили что-нибудь дундарупы или нет.
До рощицы, где находилось отверстие кра-фенуа, было не более десяти метров, но добираться до нее приходилось ползком, чтобы не слишком колыхалась трава.
Траппер пополз с ловкостью дикаря, за ним поползли тоже довольно удачно европейцы, но бедный Джон Джильпинг никак не мог справиться со своей задачей благодаря своему обширному брюшку. Он беспомощно ерзал руками и ногами, почти не двигаясь с места, точно несчастная черепаха. Видя это, Виллиго подкрался к англичанину, лег
— Спускайтесь поскорее в кра-фенуа! — сказал он.
— Как? Разве тебя ждать не нужно? — спросил Дик.
— Нет, я вас догоню! Нужно сделать так, чтобы дундарупы как можно дольше не замечали нашего отсутствия.
Тогда Дик раздвинул кусты и обнаружил отверстие, все поросшее мхом. Оливье и Лоран спустились первые, за ними, бормоча приличные случаю тексты, боязливо спустился англичанин, подхваченный в низу трубы сильными руками Лорана, и, наконец, Дик, в несколько прыжков догнавший ушедших вперед товарищей. Сделав несколько шагов по траншее, путешественники наткнулись на осла и мула, мирно лежавших рядышком поперек дороги. Дно траншеи было ровное, гладкое, точно хорошая грунтовая дорога. Сверху над головами путников в достаточном количестве проникали в трещину солнечные лучи, пронизывая густую зелень, закрывавшую верхнее отверстие. Беглецы быстро подвигались вперед, убегая от опасности.
Спустя минут десять после спуска в трещину сзади европейцев раздался легкий шорох листьев; они обернулись назад и увидали перед собою Коанука.
— Так скоро? — сказал Дик. — Что случилось?
— Вождь забыл сказать своему белому брату, что на пути ему встретятся три источника; так пусть он идет по той дороге, которая начинается против третьего источника. Это подлинные слова вождя.
— Хорошо, понимаю. Ты останешься с нами?
— Виллиго ничего об этом не сказал.
— Так возвращайся к нему и скажи, что мы ждем его с нетерпением.
Воин поклонился и бегом пустился назад.
Маленький отряд подвигался очень быстро. Чтобы тяжелый на подъем Джильпинг не задерживал остальных, ему позволили сесть на осла, которого Дик повел в поводу. Трещина постепенно углублялась, и в ней становилось все темнее и темнее. Пришлось зажечь фонарь. Хотя последний освещал подземную галерею на достаточное расстояние, тем не менее европейцам под конец сделалось несколько жутко идти по неведомому подземелью, не зная, где оно кончается и куда, собственно, ведет. Мрачные мысли овладевали понемногу не только французами, но и более привыкшим Диком, а Джон Джильпинг перешел с псалтыри на Апокалипсис и стал бормотать оттуда таинственные тексты.
Чем более шли они, тем тревожнее становился канадец. Его тревожило, во-первых, то, что дно трещины шло хотя с незначительным, но заметным уклоном, все больше и больше удаляясь от почвы; во-вторых, его беспокоило, что Виллиго со своими товарищами что-то долго не показывался в трещине, и, наконец, он смущался последним предостережением нагарнука. Это предостережение указывало на возможность заблудиться, что было очень неприятно и даже опасно.
Времени прошло с добрый час. Трещина стала суживаться, хотя идти еще не было тесно. Уклон сделался круче. Осел, везший Джильпинга, стал спотыкаться и скользить на каждом шагу, так что пришлось его взять под уздцы, а британец вынужден был слезть и снова идти пешком.