Пожиратели таланта
Шрифт:
– Хорошо, поработаем, – пожала плечами Лиза, вертя в руках густо исписанный листок. – Значит, твой муж – Михаил Тайлер.
Послышались легкие шаги, запахло кофе.
– Да, кстати... Познакомьтесь, – Ирина ласково взглянула на приблизившуюся к ним с подносом жгучую брюнетку с родинкой над губой. – Моя родная сестра, Роза.
Роза неожиданно дружелюбно, широко, показывая красивые зубки, мило улыбнулась.
Вернувшись к машине, Глафира возмущенно сказала:
– Что она вообще о себе думает? Дело на миллион с лишним евро, а она предлагает тебе какие-то двадцать тысяч? Понятное дело: там поработали профессионалы. Да тут столько работы... Всю криминальную армию города надо поднять на уши, узнать, кто заказчик и куда ушли денежки.
– Глаша, успокойся. Ведь она-то хочет только понять, ищут ли этих гаишников или нет, то есть прояснить эту ситуацию как бы изнутри, через своих. Ведь, если выяснится, что официального расследования нет, то есть Тайлер не обращался в полицию, значит...
– ...значит, и денежки эти – криминальные, и он не хочет светиться. А с другой стороны, у полиции как бы больше возможностей. Вот он и мечется, не зная, к кому обратиться, чтобы деньги эти все же нашлись.
– Вот именно. Поэтому для начала надо бы нам съездить к этому Тайлеру в гости. Ну или хотя бы посмотреть, какую такую золотую мебель он продает, которая может стоить таких огромных денег.
4
Он открывал, закрывал глаза, зажмуривался крепко, но страшная картина того, что он совершил, не исчезала. Наоборот, она при каждой его попытке растворить ее в памяти наливалась все новыми зловещими оттенками – от кроваво-красного до густо-черного, и, наоборот, вдруг все начинало переливаться темно-оранжевым... Таким цветом, какого были ее волосы.
Он никогда больше не сможет подойти к женщине с оранжевыми волосами, заговорить с ней. Потому что та, которую он оставил в подвале, никогда не исчезнет из его жизни и всегда будет смотреть на него глазами других – живых, пышущих здоровьем – женщин.
Как же причудлива и хрупка жизнь, как же невероятно легка и неожиданна чужая смерть!
Он смотрел на свои руки, которые, как ему казалось, все еще продолжали гудеть от ударов, и вспоминал то свое удивление, когда, ударив один раз ее по лицу, испытал потребность ударить еще раз по этим мягким розовым щекам, по этому гуттаперчевому мягкому кукольному носу, из которого сначала брызнула, а потом хлынула кровь. Алая густая кровь...
А ведь он не садист и никогда им не был. Никогда прежде не бил никого, и тем более женщин. Что же с ним произошло? И как так вышло, что он не знал себя? Не знал, на что может быть способен?!
Это ее жалкое лицо с детскими припухлыми щеками, с губами, перемазанными жирной оранжевой помадой, и с маленькими глазками с гладкими и натянутыми, как у японок, верхними веками... Слезы, сопли, слюни, когда она, давясь ужасом и рыданиями, клялась и божилась, что ничего не знает! Просила пощадить ее, оставить в живых. Он не верил ей, потому что знал – она лжет.
А еще его раздражало, что ее передний зуб был обломан. Молодая баба, ходит по ресторанам, пьет текилу, зажевывая ее лимоном, улыбается мужикам и при этом как-то похабно демонстрирует им огромную некрасивую щербину – обломок зуба...
Чучело чучелом.
Он не помнил, как тащил ее в подвал. Они вышли из машины, она улыбалась во весь рот, щерилась, и ветер трепал ее богатые, густые, похожие на парик волосы. Вероятно, она была счастлива в тот момент тем, что на нее обратил внимание молодой мужик, ведет ее к себе на хату. Пыталась еще там, в такси, читать какие-то стихи. Точно, дура. Ничего-то не предчувствовала, ничего не боялась. А ему захотелось прямо там схватить ее за горло и душить, душить до тех пор, пока у нее не хрустнет шея, пока на лбу этой безмозглой дуры не появится испарина, пока плотные ее розовые щеки не треснут от жира...
Он открыл глаза. Белый потолок. Тишина. Он лежит в своей комнате на кровати. На несвежем белье. Кто бы постирал... Кто бы пропылесосил... Кто бы сварил кофе или принес ему чистые носки хотя бы.
Вся его счастливая жизнь постоянно откладывалась на потом. И это его прекрасное будущее всегда рисовалось ему, конечно же, не в виде тесной квартиры с обоями в цветочек, с продавленной тахтой, в центре которой на фланелевой пеленке гукает его первенец, в то время как жена гладит распашонки (что представляло собой зрительную кальку жизни его родителей и его самого в детстве), а почему-то в образе белой террасы, залитой солнцем, и прекрасной женщины, сидевшей в кресле с закрытыми глазами и курившей сигарету. Декорации его мечты носили явно средиземноморский и, несомненно, дерзкий характер, и где-то поблизости от этой террасы, в недрах большого белого дома, который еще не придумался до конца из-за его скудоумия, располагались призрачные кухни и столовые с накрытыми столами, с полными хорошей выпивки барами, с широкими кроватями, с прозрачными окнами, открывавшими вид на голубое море. Где-то в его подсознании существовала, лоснясь жирными дорогими боками и хромированными деталями, машина, она прямо-таки сияла под испанским ли, итальянским ли жарким солнцем и грела его душу.
И все это было очень даже близко, возможно, реально, если бы не эта сука, эта рыжая, эта оранжевая тварь, по пьяни согласившаяся принять участие в этой подлости, в этой грязной и опасной авантюре, затеянной такой же идиоткой, как и она сама. Возможно, она поначалу и ведать-то ничего не ведала о том, что творит ее подружка. Просто отвлекла второго лишнего, то есть его, позволила ему умыкнуть себя, тепленькую, из ресторана в гостиничный номер, уложить в койку, зная о том, что за все за это подружка отстегнет ей приличную сумму. То есть, по сути, ей и делать-то ничего не пришлось. Просто провела дамочка чудный вечерок с шампанским и икоркой, переспала с молодым парнем (правда, этот момент на самом деле он почему-то не помнил, может, и не было ничего?!), да и заработала себе на «двушку» в Заводском районе.
А утром, ополоснув мордочку и почистив гнилые зубки в гостиничном номере, она выскользнула оттуда, чтобы встретиться с подельницей.
У него кулаки сжимались, когда он представлял себе, как эти две твари выбегают, цокая каблуками, на крыльцо гостиницы, как сбегают по ступенькам, садятся в приготовленную еще с вечера машину, как бросают сумку, набитую деньгами, на заднее сиденье машины и... Машина. «Ока»! Язык не поворачивается назвать эту таратайку машиной. Не зря же народ метко прозвал ее «капсулой смерти». И покатили девчонки, как им казалось, на море. У каждой в кармане – по железнодорожному билету Саратов – Адлер. Вот только одна из них, маникюрша, до моря так и не доехала, она и сама-то не знала, что в другом ее кармане был еще один билет: Жизнь – Смерть. А эта, рыжая, и денежки прибрала, и на море съездила... Только вот не в Адлер покатила, а махнула на Средиземное море.
Налегке. Без багажа, разве что с дамской сумочкой, в которой лежали несколько драгоценных банковских карт – и украденное чужое будущее.
Сидела в самолете, немея от внезапно обрушившегося на нее счастья, и благодарила бога за то, что не пострадала в аварии. Что столб, в который врезалась на полном ходу машина, убил не ее, а подружку. Ту самую подружку, которая все это и затеяла, придумала и провернула. И которая должна была забрать себе девяносто девять процентов украденного.
Но повезло этой рыжей гадине.