Пожиратели звезд
Шрифт:
– Поторопись, – сквозь зубы молвил Хосе. – Я не шучу. Сейчас же сделай так, чтобы я увидел это, или я продырявлю тебе шкуру. Ты будешь не первым. Пошевеливайся, тебе говорят: я хочу поговорить с ним.
– С кем? – пролепетал обезумевший маг. – С кем ты хочешь поговорить? Что такое я вчера заставил тебя увидеть?.. Я не…
И тут он вспомнил. Постарался удержаться от смеха. Легкая издевательская усмешка – вот все, что он мог себе позволить. С этими дикими суеверными индейцами нужно быть поосторожнее. Все они очень верующие. Только вот отняли у них их древних идолов, а нового Бога, которого насильно запихали им в глотку ценой массовых убийств и избиений, они не понимают. Им сказали, что это Бог доброты, великодушия и сострадания, а они тем не менее по-прежнему подыхают от голода в грязи и рабстве – несмотря
– Прекрасно, мальчик мой, ты выиграл. Расслабься немного, успокойся. Я ничего не смогу тебе показать, если ты останешься таким напряженным. И отдай мне пистолет. Когда мне страшно, я мало на что способен.
Хосе сунул пистолет за пояс. Великий маэстро встал. Пристально глядя в глаза Хосе, сделал несколько движений руками. Хосе почувствовал, что его куда-то понесло, что он уплывает, погружается в пустоту, покидает этот мир. Потом – тьма. Когда он пришел в сознание, все тело болело, он едва мог дышать: одно ребро было сломано. Он лежал, уткнувшись носом в грязь, на улице за гостиницей «Кортес». Великий маэстро усыпил его, а затем вызвал полицию: его избили и вышвырнули.
Мгновение он сидел опустив голову, глядя на свою испачканную красивую одежду. На боль было наплевать: родившись индейцем, к ней быстро привыкаешь. Одно лишь имело значение: маг одурачил его. Хотя может быть и другое: просто подверг его испытанию, чтобы проверить, насколько он полон решимости и действительно ли Дьявол подцепил его душу на крючок.
На то, чтобы отыскать великого маэстро, ушло лишь двое суток. Хосе знал, где искать.
Обошел все chachas за площадью Освободителя и на улице Чавес, где не любили показываться даже занимавшие прочное положение политические деятели – прослышав об очередном поистине свинском номере, который там исполняют, они приглашали артистов к себе, дабы сохранить респектабельность. На этот раз Хосе пошел не один. Прихватил с собой двух друзей. Один из них, Пепе, мог щелчком сломать человеку шею, но давно уже вышел из игры: он ни во что больше не верил, сбился с пути и ничего не хотел. Второй, Арзаро, еще сохранил честолюбие и пытался чего-то добиться в этом мире. Он работал телохранителем президента в ту пору, когда тот был всего лишь политическим деятелем местного значения, достаточно влиятельным для того, чтобы оказывать покровительство кое-кому из мелких дельцов.
Великого маэстро они обнаружили на второй день в два часа ночи в задней комнате одного из кафе, где кучка гринго наблюдала номер с участием животного. Самый обычный номер, который исполняют повсюду; Хосе был изумлен и не верил своим глазам. Как человек, которому дарована такая способность, мог интересоваться столь жалкими трюками – это было выше его понимания.
Итальянец тотчас узнал его и позеленел. В этом-то месте Хосе нечего было стесняться.
Здесь его хорошо знали, уважали, и его имя уже кое-что значило. Он лишь поманил итальянца к себе, и тот повиновался, в ужасе озираясь. Никто даже не шевельнулся.
На втором этаже было несколько комнат – их предоставляли в распоряжение самых отчаянных гринго, отважившихся подняться сюда с девицей, или тех, кто заказывал частный показ, чтобы чувствовать себя спокойнее. Они заставили его подняться по лестнице. Избивать его они не стали: не стоило труда. Великий маэстро прекрасно понял, с кем имеет дело. У Пепе определенно были самые увесистые кулаки в стране, а Арзаро так накачался героином, что зрачков у него практически не было.
– Не пугайте меня, – дрожащим голосом произнес маг, сражаясь с воротничком, который, похоже, душил его. – Не прикасайся ко мне, иначе я ничего не смогу для тебя сделать.
Он уже чувствовал себя увереннее. Лицо его приняло лукавое выражение. Они не посмеют трогать его. Он хорошо знает этих грязных индейцев – они глупы, суеверны и даже не умеют читать; ему известно, до какой степени его «власть» производит впечатление на эти инфантильные создания. Их наивность была практически безгранична. Нередко они поджидали его у дверей «Эль Сеньора», чтобы коснуться его одежды, что, по их мнению, принесет им счастье, или умоляли его вылечить их, сделать богатыми, дать им детей. Даже в Боливии, в те времена, когда профсоюзы Лешона особенно активно вели кампанию по просвещению, они приходили просить его. Ему это очень нравилось. В такие минуты он почти верил в собственное могущество.
Хосе отступил на шаг.
– Скажите ему, чтобы пришел, – произнес он. – Я хочу поговорить с ним.
Маг уже полностью овладел собой. Он подмигнул бандитам, и громкий смех сотряс его мощную грудь.
«Прекрасно, сейчас ты увидишь его, гаденыш», – подумал он.
Гипнотизеров, способных на такое, было немного. Из тех, кто мог исполнить подобный фокус, он знал лишь немца Крюгера. Вообще даже лучшие специалисты не могли обойтись без слов, громко произнося то, что они намеревались внушить субъекту гипноза; но они с Крюгером, оба будучи учениками француза Белладонна, не нуждались в этом. В некоторых случаях – естественно, тут необходима способность очень быстро оценить степень впечатлительности гипнотизируемого – они не произносили ни слова. Одержимые сами все делали, нужно было лишь отдать их на волю их собственного воображения.
Он поднял руки, затем отступил на шаг и посмотрел на Хосе.
Молодой индеец стоял перед ним, сжав кулаки, – тело напряжено, глаза закрыты, голова запрокинулась. Дыхание его стало прерывистым.
– Ты видишь его, не так ли? Он здесь. Ну же, поговори с ним. Скажи ему, зачем ты хотел видеть его… Почему просил его явиться? Чего ты хочешь?
В горячечных, сбивчивых словах индейца зазвучала вся вековая горечь, вся история его расы, ее надежд и непроглядной тьмы. Сам того не ведая, Хосе Альмайо произносил свою первую политическую речь, выражая всю боль народа, видевшего на своем веку лишь нищету; он говорил куда яснее авторов всех книг, посвященных условиям жизни этого народа, написанных языком цифр и раскрывавших факты: недостаток школ, самый низкий в мире уровень жизни, власть, принадлежащая разъезжающему в «кадиллаках» богатому меньшинству, темное невежество основной массы народа.
– Меня зовут Хосе Альмайо, – заговорил юноша срывающимся голосом. – Может быть, ты слышал обо мне. Чтобы тебе понравиться, чтобы получить от тебя талант, я сделал все, что смог придумать. Сделаю и больше. Научусь. Но мне нужно помочь. Я всего лишь кужон.
Чтобы подняться к вершинам, мне нужна твоя поддержка. Никогда еще не было индейца на вершине власти, никогда. Правительство, армия, полиция всегда бдительно следили за тем, чтобы этого не произошло. Ты всегда оказывал им содействие, и я не оспариваю их заслуг, я знаю, как они развращены и жестоки. Мне прекрасно известно, что народ добр, что он по-страшному вкалывает, но это не его вина, он просто не понимает. Ему сказали: это есть Господь – вот он в него и верит; эти голодранцы такие невежды. Но я-то знаю. У меня были хорошие учителя, которые объяснили мне это. Я повидал мир. Я понял. Знаю, что нужно делать. И готов к этому.
Пепе и Арзаро, чуть не обкакавшись со страху, смотрели на него. Даже сам маэстро несколько опешил. Он достал из жилетного кармана зубочистку и принялся ее жевать, в некотором замешательстве разглядывая мощную квадратную фигуру, руки со стиснутыми кулаками и словно высеченное из гранита лицо, почти угрожающе воздетое к небу. Все это ему отнюдь не нравилось; ну совсем не нравилось. Этот балбес стал вдруг похож на один из тех плакатов Сикейроса, которые ему довелось в свое время видеть в Мексике. Неудивительно, что Сикейроса упрятали за решетку. Такие люди способны подорвать весь мир. Вот так – сжав кулаки и воздев глаза к небу – стоят миллионы индейцев на всей протяженности Южноамериканского континента; тот день, когда они наконец обратят свой взор на землю, ничего хорошего не сулит. Славненькие начнутся дела, стоит только им догадаться совместно пустить в дело свои кулаки. К счастью, они еще слишком глупы и не знают, где истинный источник власти: в их кулаках. Они слишком невежественны, суеверны, совсем как этот молодой кужон, который пытается заключить сделку с Дьяволом – простеньким порождением своего примитивного разума – предлагая продать ему душу.