Пожиратели звезд
Шрифт:
Похоже, никто его не заметил, не раздался некий благосклонный голос, говоривший ему;
"Очень хорошо, мальчик мой. Теперь ты действительно сделал самое худшее из возможного.
Ты подаешь надежды. Мне нужны такие парни, как ты. Я покупаю то, что ты предлагаешь, а взамен ты получишь талант, могущество и славу, станешь великим человеком, которого все уважают и боятся. У тебя будут все самые лучшие на земле вещи. Ты умен: понял, что земля принадлежит мне, как небо – Богу. Здесь только я могу что-то дать".
На мгновение ему почудился звук шагов, он быстро повернулся к двери, хотя знал, что Дьяволу для того, чтобы войти, дверь не нужна. Его надежда и глубокая вера еще
Может быть, все сгубила именно та мгновенная слабость, тот стыд, из-за которого он не посмел заявить старику, что намерен убить его. Может быть, именно эта щепетильность была истолкована как знак того, что в нем оставалась какая-то доля доброты, что он еще не совсем плох, а стало быть, недостоин быть допущенным на почетное место. Но он был еще молод, ему было всего семнадцать. Было еще достаточно времени на то, чтобы ожесточиться, и когда-нибудь он станет гордостью своей деревни, своей страны. Его портреты будут висеть повсюду. Но он нуждается в том, чтобы ему немножко помогли.
Хосе вышел и увидел озеро, увидел луну – она плыла к лодкам, словно собираясь забраться в одну из них; увидел статую Освободителя, сжигавшего в свое время церкви и монастыри.
Когда-нибудь он увидит памятник и себе он прикажет поставить его здесь же, в том месте, где святой человек впервые открыл ему глаза. В зарослях розовых кустов было безлюдно, небо было усеяно звездами и выглядело так безмятежно, что он почувствовал себя оскорбленным и стиснул кулаки. Мгновение он размышлял о том, не следует ли помолиться Господу для того, чтобы встретить Дьявола. Затем воздел кулаки к небу и стал выкрикивать непристойности звездам, высившимся за озером вулканам с их лежащими в руинах храмами и мертвыми ликами бессильных идолов, от которых этот мир был укрыт лепестками цветов, покрывавшими их глаза.
Когда в нем иссякло все, кроме усталости и жажды, а голова понемногу стала делаться пустой, он пошел к деревне.
Там не было ни полиции, ни телефона, ни электричества. Тело обнаружат быстро – будут похороны, но никто не станет выяснять, кто и почему совершил преступление. Все знают, что он был любимым учеником старого священника и относился к нему всегда с почтением, – никому и в голову не может прийти, что он оказался способен убить его. Он спокойно шел к деревне. Улыбнулся, вспомнив о том, как старик забыл имя своей собаки, а он смог напомнить ему его. Он был доволен тем, что ему удалось сделать для старика хотя бы это.
Глава X
Входя в дом, ему пришлось пригнуть голову – он был выше других кужонов. Замер на пороге, обводя взглядом знакомые лица вокруг стола – они все были темнее, чем его собственное, – будто вылеплены из той же грязи, что и их дом.
Все они были здесь и почти не изменились. Мать склонилась над очагом; когда он вошел, она обернулась, перестала на мгновение жевать масталу, затем отвела глаза, как если бы он оказался чужим, и вновь зажевала; никто не произнес ни слова.
Лишь старший брат оскалил зубы в презрительной усмешке. А между тем одежда на нем была новой и чистой – сразу видно было, что она стоит недешево. Брат, может быть, не заметил двух колец у него на руках. У отца все еще черные волосы: в нем ни капли испанской крови. Он взглянул на сестру и отметил, что у нее выросла грудь. Отец продолжал бесстрастно есть, словно не было ни колец, ни ботинок из настоящей кожи, словно он не верил в то, что Хосе действительно кем-то стал. Отец хорошо знал, что если бы его сыну удалось преуспеть в этой жизни, он не вернулся бы в деревню; когда молодой кужон покидает город и возвращается домой, то всегда с пустыми руками – лишний рот в семье, и живет лишь до тех пор, пока его не заберет полиция, после чего никто о нем больше никогда не услышит.
Он выждал с минуту, но никто не предложил ему сесть; потом мать, не взглянув на него, поставила на стол еще одну тарелку. Он подтолкнул к столу ящик из-под кока-колы и сел. Все хранили молчание, лишь брат продолжал бросать ему в лицо злобные насмешливые улыбки.
Хосе размышлял о том, сколько причиталось бы ему за убийство брата, которая по счету эта ступенька в табели грехов; безусловно, за это он получил бы достойную оценку. Он был почти уверен в том, что на Дьявола это произвело бы благоприятное впечатление и тот выказал бы ему свою признательность. Теперь, уже менее обескураженный, он чувствовал себя лучше; не следует слишком спешить, не стоит думать, что он убил старика просто так, лишь потому, что не было никакого знака, никакого знамения. Такого рода вещи требуют времени. Конечно, его поступок был отмечен, о нем сообщено уже куда следует – но в порядке общей очереди, среди тысяч прочих актов выражения доброй воли, направленных туда; он был уверен, что ему это зачтется – хотя бы потому, что и в самом деле был очень привязан к старику. Даже если его семья и не отдавала себе в этом отчета, он все-таки кое-кем стал. Тем не менее их безразличие оскорбило его; он порылся в карманах и швырнул на стол пачку денег. Подтолкнул их к отцу, продолжавшему есть рыбу.
Тот, казалось, денег не замечал.
– Похоже, тебя кормит твоя задница, – сказал он.
– Они лгут, – заявил Хосе. – Собаки. Они просто дохнут от зависти. Смотри.
Он показал кольца с бриллиантом и рубином. Все уставились на них. Брат уже не усмехался. Мать оставила свои кастрюли и подошла взглянуть на руки сына. Осторожно потрогала кольца. Глаза сестры вспыхнули, она восхищенно улыбнулась ему.
– Смотрите, все смотрите. Теперь я уже кое-что значу. Если они вам скажут, что меня задница кормит, убейте их. Они лгут. Я беру все, но никогда ничего не делаю. Меня чужие задницы кормят. Смотрите. – Он поднес руку к свету. – Это не стекляшки. И это только начало. У меня будет все, что захочу. Все хорошие вещи. Я знаю, как взяться за дело.
– Что же ты делаешь, чтобы прокормиться? – спросил отец.
– Ничего, – ответил Хосе. – Я не работаю. Если начинаешь работать, никогда уже потом из работы не вылезешь. Достаточно иметь связи, знакомства с нужными людьми – они представят тебя другим; так и забираешься все выше и выше. Это вроде пирамиды Цапотцлана там, в лесу. Предки наши знали, что делали, они знали, что мир – пирамида, а тот, кто стоит наверху, приказывает всем. Получаешь и американские машины, и чистых женщин, и красивую обувь, и отлично сшитые костюмы. И это…
Растопырив пальцы, он вновь вытянул руку. Сестра потрогала рубин:
– Красивый.
Хосе снял кольцо и швырнул ей:
– Держи. Дарю.
Она посмотрела на кольцо, но не посмела его взять.
– Бери. Это пустяк. У меня их полно.
– Говорят, у тебя плохие приятели, – молвил отец, – которые подают тебе дурной пример.
Ты ведешь нехорошую жизнь.
– У меня хорошая жизнь. Я имею все, что хочу. Я сделал свой выбор. И знаю, что делаю.
Да, я плохой, но, если хочешь подняться наверх, в этом мире надо быть плохим и иметь дело с влиятельными людьми. Ничего из ничего не бывает. Но у меня есть талант. Меня уже знают. Я стану великим тореро, самым великим из всех. Более великим, чем Ордонез, более великим, чем Эль Чико.