Пожирающая Серость
Шрифт:
– Папа, это всего лишь я.
Лицо Мориса смягчилось, он был в недоумении. Кинжал вернулся в карман так быстро, что Харпер задумалась, не показалось ли ей.
– Харпер! Что ты делаешь тут посреди ночи?
Девушка сглотнула. Она представила, как выглядит со стороны: мамина сорочка, босые ноги, в траве за спиной валяется меч. Отцовское замешательство всегда заставляло ее чувствовать себя ребенком.
– Могу задать тебе тот же вопрос.
Морис усмехнулся:
– Я возвращаюсь с патрулирования. Поэтому нервы слегка и пошаливают.
Но
– Твоя очередь по средам и субботам. – Она ухватилась правой рукой за остаток левой под локтем. – А до смены распорядка из-за равноденствия еще полторы недели.
– Что ж, все так. – На его переносице блеснул лунный свет. – Но и ты не на прогулку вышла на улицу с фамильным клинком в ведьмин час [2] .
– Нет. – Отец научил Харпер никогда не избегать битвы, если шансы на победу равны. А им двоим было что скрывать. – Не на прогулку.
2
«Ведьмин час», «святой час» или «дьявольский час» – это время между 3 и 4 часами утра, которое связано с различными сверхъестественными явлениями.
Морис Карлайл окинул дочь оценивающим взглядом. Пару секунд он переминался с ноги на ногу, на его скулах заходили желваки.
– Ты тренировалась?
В его голосе не было жалости, того, что она боялась услышать. Он говорил чуть ли не… с восхищением.
Поэтому Харпер кивнула.
И была вознаграждена улыбкой – искренней улыбкой.
– Мне стоило догадаться, что ты никогда не остановишься. Ты всегда любила орудовать мечом.
Харпер вскинула голову:
– До сих пор люблю.
Морис задумчиво смотрел на нее:
– Но тебе не с чем бороться.
В голове Харпер промелькнул непрошеный образ, как она подносит меч к горлу Джастина Готорна.
– Пока нет.
– Слушай. – Отец подходил ближе, пока его седеющие кудряшки не перекрыли вид на луну, из-за чего он стал не более чем силуэтом. Оценивающие нотки исчезли – над чем бы он ни размышлял, он все для себя решил. – Ты действительно хочешь знать, где я сегодня был?
Харпер просто не хотела попасться. Но было поздно, а отец, казалось, впервые за много лет увидел ее настоящую. И больше всего Харпер хотелось, чтобы он ей доверился.
– Да.
– Но ты должна сохранить это в тайне.
Глаза Мориса неразличимы в тени, но Харпер все равно попыталась встретиться с ним взглядом.
– Даже от мамы? – поинтересовалась она, и в ее голове промелькнула ужасная догадка. – Ты же не планируешь уйти от нас…
– Нет! – Ужас в его голосе таким неподдельным, что Харпер мгновенно поверила. – Ничего подобного. Просто это опасная тайна. И мне кажется, что ты поймешь ее лучше, чем остальные. После всего… после всего, через что тебе
Харпер ощутила невольные отголоски боли.
– Всего, через что мне пришлось пройти? – прошептала она. – Просто скажи это. Я потеряла руку. У меня нет сил.
– И тем не менее ты продолжаешь бороться. – Ее отец ласково, с нежностью взял ее за руку. – Ты выходишь одна в лес посреди ночи, чтобы тренироваться. А что, если у тебя будет реальная причина для борьбы? Место, где нужно биться по-настоящему?
– Невозможно. – Харпер пыталась говорить спокойно. Пыталась не надеяться. – Я провалила ритуал. Когда подобное случается в этом городе, ты становишься никем – ты сам так сказал.
– Я знаю. Но есть и другие способы быть сильной.
Харпер фыркнула:
– Ты говоришь о том, чтобы снова отправить меня патрулировать город? Готорны ни за что на это не пойдут.
На лице отца появилась странная вкрадчивая улыбка.
– Ты права, шериф и ее семья не позволят, – сказал он. – Но что, если Готорны сами потеряют власть над городом?
Отец подчинялся воле Готорнов всю жизнь – бабушке Августы, ее отцу, а теперь и самой Августе. Он создал для них стражей. Патрулировал город. Учил своих детей служить им. А когда Готорны решили, что Харпер больше не нужна, он согласился.
Но сейчас, заглянув в это лицо, Харпер поняла, что ошиблась, посчитав, что он беспрекословно следовал их приказам. В отце, как и в ней, медленно и уверенно рос гнев.
– Ты говоришь о восстании? – прошептала она.
– «Восстание» – какое неприятное слово. – Морис улыбнулся шире. – Предпочитаю «переворот».
От этой мысли по спине Харпер пробежала дрожь. Оставалась лишь одна проблема.
– Четверка Дорог любит Готорнов.
Лицо отца помрачнело:
– Уже нет. Прошлой ночью это снова случилось. Офицер Андерс погиб в Серости.
Она помнила Андерса. Он был хорошим человеком – одним из немногих людей шерифа, кто признавал ее существование после провала.
И Харпер провела достаточно времени в том скелетообразном лесу, чтобы знать, что это не лучшее место для смерти.
Она вздрогнула:
– Нет… он тоже?
Ее отец угрюмо кивнул:
– Боюсь, что так. И скоро за ним последуют другие. В Четверке Дорог становится все опаснее и опаснее, а Готорны не делают ничего, чтобы этому помешать. Так что я решил взять дело в свои руки. Вот чем я сегодня занимался.
– И как именно?
Теперь лунный свет падал на щеку Мориса Карлайла. И Харпер увидела, что он снова сомневается, рассказывать ли ей.
– Пап, – обратилась она. – Ты обещал.
– Тебе мало того, что скоро все изменится?
Да, мало.
Харпер терпеливо ждала перемен три года. Она никому больше не позволит истреблять своих демонов. И если кто-то хочет свергнуть людей, превративших ее жизнь в кошмар наяву, пусть станет в очередь. Потому что этим человеком должна быть она сама, и только. Слишком долго ее считали ничтожеством.