Пожнешь бурю
Шрифт:
Настороженная и молчаливая, Мереуин спустилась в гостиную. Волосы ее высохли, превратившись в густую массу золотых завитков, и она перетянула их атласной лентой. Уже был накрыт стол, и девушка жадно вдохнула аромат горячего шоколада и свежеиспеченного печенья.
– Я подумал, что вы проголодались, – сказал Иен, придвигая кресло и сделав рукой приглашающий жест.
Мереуин медленно опустилась в кресло, недоверчиво косясь на высокую фигуру, устраивающуюся за столом напротив нее.
– Вы ведь пропустили обед, – добавил Иен, не сводя
Лорд Монтегю уже достаточно хорошо разбирался в смене ее настроений, чтобы подметить странное выражение, таящееся в прозрачной глубине синих глаз, и его гнев сменился удивлением.
– Что стряслось, Мереуин? – мягко спросил он.
Девушка была настолько потрясена этим тоном, что утратила способность к сопротивлению, ей захотелось поделиться с ним своими бедами. Но она быстро опомнилась. Дурочка! Страх перед Уильямом Роулингсом, должно быть, лишил ее рассудка!
– Просто устала, – улыбнулась она, надеясь, что улыбка вышла вполне убедительной.
– Как я понял, вы покинули дом по важной причине. – Иен говорил так отрывисто, что Мереуин усомнилась, действительно ли секунду назад в его тоне слышались мягкость и забота. – Все удачно?
– Что вы задумали на сей раз, милорд? Я ожидала угроз и оскорблений, а вместо этого вы демонстрируете подозрительную доброту.
Одна его бровь удивленно приподнялась.
– Вы хотите сказать, что считаете меня неспособным на какое-либо проявление доброты, мисс?
– Когда речь идет обо мне, да. Что ж, во избежание, безусловно, неприятной, на мой взгляд, сцены, я, несмотря на ваше недавнее заявление, что нам нечего сказать друг другу, могу объяснить свой уход. – Она глубоко вздохнула. – Я ходила в гавань, чтобы встретиться с сэром Робертом Линдсеем. Надеялась, что он согласится отвезти меня в Шотландию, но «Колумбия» уже покинула Лондон.
Иен резко подался вперед и, несмотря на разделявший их стол, почти навис над ней.
– Черт возьми, Мереуин, только не говорите мне, что ходили туда одна!
Она кивнула.
– Ах вы, маленькая дурочка! – взорвался маркиз. – Вы что, не знаете, какого сорта народ толчется возле реки? – Серые глаза испытующе смотрели на нее. – Кто-нибудь причинил вам зло, Мереуин?
– Нет, – прошептала она, не вполне, уверенная, что это прозвучало убедительно.
Иен откинулся на спинку кресла и язвительно улыбнулся:
– Очень хорошо. Не хотелось бы, чтобы чистота ваша была запятнана прямо накануне свадьбы.
Мереуин замерла, не спуская с него глаз.
– Что касается вашей попытки избавиться от меня… – Он рассмеялся, и по спине у нее побежали мурашки. – Наступит пятница, и ваши поступки будут рассматриваться совсем в другом свете. Надеюсь, став замужней женщиной, вы сообразите, что ребяческое сумасбродство в высшей степени неразумно.
Мереуин оттолкнула вазочку с мороженым, внезапно потеряв аппетит. После всего, что она сегодня вытерпела, у нее не было сил слушать прописные истины. Она молча встала и вышла из комнаты. Иен не сделал ни малейшей попытки остановить ее.
Проводив ее взглядом, маркиз тяжело вздохнул, отставил бокал с вином и угрюмо задумался о загадочной женщине, которая скоро станет его женой. Он Богом поклялся выбить из нее упрямство, сделать своей собственностью, разбить в прах беззащитность, которая сводит его с ума и за которой она прячется, как за железной стеной, ибо хорошо знает, что ни один мужчина, обладающий хоть каплей совести, не устоит перед взглядом темно-синих глаз, пожелай она использовать его как оружие. Но он не успокоится, пока не одержит победу.
О да, он решил победить. Ничто больше не помешает ему ваять то, чего он сильнее всего жаждет. Мысль об обладании этой женщиной с хрупким телом и несгибаемой волей занимала его гораздо больше, чем он осмеливался признать. «Скоро, – обещал себе Иен, – она будет моей, и я заставлю ее покориться».
– Желаете еще чего-нибудь, милорд? – отвлек его от размышлений Фрэнсис.
Маркиз резко поднялся на ноги и буркнул:
– Нет. Если я буду нужен, пошлите к Полингтонам.
– Хорошо, милорд, – привычно ответил старый мажордом, а про себя подумал: что такого сказала маркизу мисс Макэйлис, если он стал сам на себя не похож?
– А, добрый вечер, мой мальчик. Хорошо, что пришел.
– Вы были очень добры, пригласив меня, дядя Освальд. Уильям почтительно поклонился дородной фигуре в красно-коричневом с золотом камзоле, раскинувшейся в непомерно широком кресле возле огромного камина, где, несмотря на теплый вечер, пылал огонь. Он с отвращением взглянул сверху вниз на физиономию Освальда. Пудра с парика прилипла к потному лбу, жирные губы были полуоткрыты, и дыхание со свистом вырывалось из легких.
– Вы уверены, что достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы принимать гостей? – поинтересовался племянник.
Освальд Трэнтам небрежным жестом отмел его опасения.
– Конечно, мой мальчик. Просто очередной приступ подагры, ничего серьезного, чтобы поднимать шум. – Он указал на свою запеленутую ногу, которую он положил на обитый бархатом стул. – Несколько дней в таком положении да в тепле, и я буду как новенький.
– Если не станешь упрямиться и слишком много есть, – раздался из дверей женский голос, в котором звучал легкий упрек.
Уильям обернулся. В непомерно натопленную гостиную вошла его тетка, добавив к спертому воздуху сильный запах духов. Дороти Трэнтам была на редкость нехороша собой, и все ее попытки приукрасить свою внешность только усугубляли недостатки. Маленькие голубые глаза, подведенные сурьмой, казались от этого еще меньше, румяна только подчеркивали ширину щек. Толстые пальцы были унизаны кольцами, а когда тетка запечатлевала не вполне искренний поцелуй на щеке племянника, Уильям едва не задохнулся в облаке пудры.