Познание России: цивилизационный анализ
Шрифт:
Другим истоком, и это признает Хархордин, выступает крестьянский мир. Добавим, что по существу описываемая автором церкованая конгрегация была иерархически оформленным, отрефлектированным и идеологизированным вариантом патриархальной общины. Только опираясь на устойчивые, впитанные с молоком матери модели поведения и представления, она могла утвердиться в обществе. Что к этому можно добавить? Только слова Гоголя из письма А.П. Толстому:
Монастырь ваш — Россия, Облеките же себя умственно ризою чернеца. Всего себя умертвите для себя, но не для нее, вступая подвизаться в ней241.
На XVIII съезде ВКП(б) А. Жданов говорил о человеке, который написал сто сорок два ложных доноса. Королев полагает,
Это означает, что им удалось открыть некий механизм, особую культурную доминанту, мощность выявления которой испугала их самих. Представляется, что речь идет об исследуемом нами механизме самоуничтожения нетрансформативного социокультурного целого.
Согласно расчетам С. Королева, число официально действующих осведомителей в СССР составляло 2 млн 800 тыс. человек242. Речь идет о сети рутинных стукачей в эпоху заката, когда доносительство во многом превратилось в мертвый ритуал. Что же было в пору утверждения этой модели, в эпоху пароксизмов советского общества? Нет ни малейшего сомнения в том, что при изменении политического климата и возникновении социального заказа наше общество захлестнет очередная волна доносительства. Во всяком случае, для старших поколений, вышедших из патриархальной среды, возвращение к практике «сигналов в инстанции» будет желанным и естественным.
ПАЛАЧ И ЖЕРТВА
От покорности жертв и всеобщего участия в самоистреблении перейдем к последней из заявленных нами проблем. Вопрос звучит следующим образом: почему не только деятели советской элиты, но руководители и исполнители самого разного ранга дожидались своей участи, ничего не предпринимая для спасения, если не считать заявлений о верности вождю и линии партии?
ПОВЕДЕНИЕ ЖЕРТВЫ
Осмысливая покорность революционной судьбе активных деятелей режима, следует учитывать, что речь идет не о безгласном патриархальном крестьянстве, но об элитном слое советского общества, которому в наибольшей мере были присущи аналитические черты и личностные характеристики. Речь не о дезориентированной объектной массе, но о субъекте социального изменения. Лидерах, людях волевых и честолюбивых, осознававших себя победителями. Что же заставляло их дожидаться «воронка»?
Каждый руководитель и политический деятель сколько-нибудь значительного ранга по определению — аналитик. Анализ развития ситуации — необходимая компонента профессионального мышления руководителя. Эти навыки воспитываются. Аналитические способности лежат в ряду требований, определяющих профессиональную пригодность. Таким образом, люди, которые шли в конвейер, не могли не понимать заранее, что их ждет. Они шли в него сознательно. Далее, большевики с дореволюционным стажем воспитывались на истории Великой французской революции. Достаточно почитать Плеханова, Ленина, Сталина, чтобы увидеть, что история Великой французской революции была для них настольной книгой, полем прецедентов и аналогий. Иными словами, еще до революции профессиональные большевики знали — террор с необходимостью пожирает своих инициаторов. Так что грамотным профессионалам не надо было слишком долго ждать развития событий, чтобы представить себе их неизбежную логику.
Примем в качестве исходной посылку, согласно которой человеку свойственно желание остаться в живых. В свете этого соображения естественно было бы ожидать какой-то активности со стороны методично и последовательно уничтожаемых наркомов, комиссаров госбезопасности, прокуроров и комкоров, резидентов ИНО ОГПУ и Разведупра РККА, следователей и секретарей обкомов. Речь не идет об изменении ситуации в стране; с какого-то момента попытки делать что-то в этом направлении могли представляться обреченными на поражение. Речь идет об элементарном личном спасении.
Если человек не в состоянии изменить параметры среды, он стремится сменить самою среду. Что делалось в этом направлении? Насколько массовыми были случаи бегства? Какие усилия для этого предпринимались? Обратившись к поставленным вопросам, мы обнаруживаем парадоксальную картину. Десятки, если не сотни тысяч, т. е. абсолютное, подавляющее большинство людей режима просто дожидалось своей участи. Считанные единицы, находившиеся за границей, использовали это и стали невозвращенцами. Кто-то — те же единицы — то ли отважился покончить с собой, то ли сделал это, не выдержав ужаса ожидания. И лишь буквально два человека бежали из пределов СССР.
Существовала категория «невозвращенцев». Здесь счет идет на десятки, максимум на сотни. Оставались послы и резиденты разведок, торгпреды и командированные по разным поводам чиновники. Безусловно, перейти на положение невозвращенца — поступок. Но поступок, предельно облегченный ситуацией. Эти люди уже находились за рубежом, им оставалось только не вернуться. Риск погибнуть при этом существовал (вспомним судьбу Раскольникова), но неизмеримо меньший, чем по возвращении. Так, здравомыслящий Меркадор предпочел отбывать свой двадцатилетний срок в мексиканской тюрьме «от звонка до звонка», хотя неоднократно имел возможность бежать, и приехал в Союз после смерти вождя, отчетливо понимая, что Сталин убьет243.
Застрелились, не дожидаясь стука в дверь, десятки, возможно, сотни людей. Покончить жизнь самоубийством — так же акт свободного выбора, но, согласимся, минимальный. Кроме того, в отдельных случаях самоубийство было вынужденным.
Крупного чиновника ставили перед выбором: самоубийство или судебный процесс. Считанные единицы пытались скрыться перед арестом (наркомвнудел Украины А. Успенский). Пытались спрятаться в глуши, где-нибудь в глубинке Казахстана или Туркмении — немногие из людей третьего ранга. Однако практически никто не пытался бежать. Советские функционеры отринули путь, проторенный Курбским. Энергичные, инициативные люди, профессиональные стратеги и конспираторы не делали попытки спасти свою жизнь бегством!
А бежать можно было всегда. История стран социалистического лагеря — это история прорывов через кордоны, переходов через горные перевалы, перелетов на воздушном шаре и дельтаплане, угонов самолетов, переходов вместе с контрабандистами, переплывания на плотах, лодках и вплавь морем и т. д. Свидетельство этому — Музей Берлинской стены244. Риск был достаточно велик, но всегда существовал реальный шанс. У тех, кто оставался в ожидании «воронка», шансов не было вообще. Автору известны двое, сколько-нибудь значительных политических персонажей, бежавших из СССР, — работник аппарата ЦК Борис Бажанов и Гаврила Мясников из рабочей оппозиции245. В мясорубку же пошли сотни тысяч. Процент безропотного движения по пути самоуничтожения подавляющий. Заметим, что как раз по завершении эпохи Большого террора, когда, казалось бы, мотивы к бегству из СССР ослабли, как невозвращение, так и бегство из страны становится достаточно частым явлением. Иными словами, поведение масс не укладывается в очевидную логику.
Что могло остановить? Опасение за судьбу родных. Это не аргумент. Среди обреченных было достаточно одиноких людей. С другой стороны, среди невозвращенцев были и те, кто оставил в Союзе родню, как, например, резидент ИНО ОГПУ полковник Орлов (Фельдбин). Как раз родственники некоторых из невозвращенцев оставались и не погибли. Невозвращенец обладал компроматом на систему. Бегство создавало ситуацию негласного договора — невозвращенец ограничивался общей антисоветской риторикой, а Сталин не трогал его родственников.