Позорная история Америки. «Грязное белье» США
Шрифт:
В отличие от послушных чокто, крики, менее прибитые цивилизацией, пытались зацепиться за родные места, даже оказавшись крохотным краснокожим островком в Алабаме. Потом, когда их земли окружили забором и отвели воду из реки, стало ясно, что надо уходить, однако на полпути выяснилось, что провизия не поступает, поскольку не часть положенных денег, а все деньги до цента бесследно исчезли. Индейцы развернулись назад, добывая пропитание на фермах белых, белые в ответ создали ополчение. Затем, когда происходящее было названо в прессе «Второй крикской войной», и через год, когда все кончилось так, как только и могло кончиться, крики были этапированы на запад под конвоем, в цепях, как побежденные мятежники, лишившись права на компенсации. Чуть иначе, как мы знаем, сложилось с семинолами. Но не намного. А в 1838-м пришел и час чероки. Они потеряли свое самоуправление, их лишили права нанимать белых на работу и обучать детей черокской грамоте, после чего были закрыты школы, самых грамотных, со связями, арестовывали по надуманным предлогам, затем запретили подавать в суд, потом дело дошло до насильственного изъятия детей в приюты, — а чероки отказывались
Суп с котом
А потом было то, что было потом. Тяжело, но все-таки приживались. Поскольку труд в засушливых местах был непосилен, старались покупать как можно больше негров, которые на то и рабы, чтобы пахать в любых условиях, а поскольку совсем недалеко находилась Мексика, где рабства не было, пришлось, пресекая побеги, овладеть, скажем так, особыми навыками рабовладельца. Итогом чего в 1842-м стало крупное восстание черных, подавленное только благодаря властям, приславшим войска, и завершившееся многими виселицами. Неудивительно, что во время Гражданской войны изгнанники не остались в стороне от событий. В конце концов, что бы и как бы ни было, все они, в отличие от всяких диких сиу и грязных апачей, считали себя прежде всего американцами, и только потом, возможно, по недоразумению, краснокожими. Чокто и чикасо, имевшие рабов и не имевшие особых обид на Юг, зато крепко обиженные на Вашингтон, выступили на стороне Конфедерации, а крики и семинолы, наоборот, на стороне Союза. Что же касается чероки, то племя раскололось пополам, не на жизнь, а на смерть сойдясь в жесточайшей мини-гражданской войне, в результате которой борцы за дело Юга таки победили, что, впрочем, никак не отразилось на общем итоге «Большой Гражданской». Однако, поскольку Индейская территория формально находилась за пределами США и, следовательно, законы США на нее не распространялись, «нация чикасо» признала отмену рабства лишь в 1866-м, а «нация чокто» вообще в 1885-м. Впрочем, «освобожденные люди», как стали именоваться экс-рабы, от бывших хозяев уходить не пожелали и в нынешнем штате Оклахома считаются частью того, что осталось от «пяти цивилизованных племен».
Часть IV
Белое и всякое
Глава 25
Я просто тебя съем
Как известно, Соединенные Штаты Америки — оплот демократии и знаменосец свободы. Автор сей бронзовой формулировки, некий нью-йоркский журналист, в апреле 1898 года так и написал: «Мы, американцы, Знаменосцы Свободы, и мы обязаны покончить с позором колониализма в Западном Полушарии». Сказано это было по поводу только-только начавшейся американо-испанской войны, дня через два после начала военных действий и примерно за месяц до того, как в дверь филиппинского эмигранта по имени Эмилио Агинальдо, безрадостно куковавшего в далеком Гонконге, постучали посланцы американского адмирала Джорджа Дьюи. Однако начнем с начала, ибо для того, чтоб они постучали, пришлось случиться многим и многим событиям…
Завтра была война
Все, конечно, познается в сравнении. Для Испании XIX век был относительно сносен, но только на фоне предыдущего столетия, когда былую «Империю Всех Морей» почти официально именовали Culo de Europea — «жопой Европы». А если не на фоне, то дела шли очень плохо. Четыре революции, пять реставраций, три республики, шесть войн гражданских, из которых две династические, несчетное количество мятежей, и так далее, и тому подобное, и никакого просвета даже в намеке. О потере колоний и говорить нечего: под конец века пока еще испанскими оставались только немножко магрибских пустынь, Куба, Пуэрто-Рико да азиатские Филиппины, но и там все было неспокойно. Не то чтобы испанцы так уж угнетали заморские владения, скорее нет, чем да, но слабость и гнилость метрополии в полном смысле провоцировали тамошнюю элиту — в основном креольскую — попытать счастья в свободном полете. Тем паче что было и на кого опереться: испанские колонии очень нравились и США. Еще накануне Гражданской войны хозяйственные янки, объявив Кубу «кучей песка, намытого Миссисипи», предлагали испанцам, раздираемым в тот момент очередной смутой, честно купить островок, а до кучи и Пуэрто-Рико, но доны ответили в том смысле, что честь дороже. Затем начались разнообразные освобождения негров, реконструкции побежденного Юга, так что проект отложили, а главными пострадавшими оказались те самые «национально-освободительные креолы»; будучи оставлены на произвол судьбы спонсорами, они благополучно проиграли т. н. Десятилетнюю войну, начатую с подачи Вашингтона в 1868-м, подписали мир и на время притихли…
Но время шло, в воздухе витала идея Панамского канала, Испания слабела просто-таки вызывающе, и янки пришли к выводу, что хватит церемониться. Куба — помимо всего прочего, еще, кстати, «сахарница мира», — и прочие острова в океане лежали слишком плохо, чтобы оставалась хоть малейшая возможность их не прихватить. В связи с чем в 1895 году на Кубе и в Пуэрто-Рико, а в 1896-м и на Филиппинах начались очередные «революции». Можно даже и без кавычек: рядовые повстанцы, да и большинство вожаков искренне верили, что добрые американцы помогают им деньгами, оружием и советниками из страстной любви к свободе наций и демократии. В освещение событий мгновенно включилась
Тщетно испанский премьер-министр, либерал Игнасио Сагаста, умолял «международный концерт» прислать на острова любую комиссию, дабы та убедилась, что количество погибших исчисляется едва ли сотнями, протестантов на острове отродясь не бывало, а в смысле зверств испанцы как раз уступают пламенным революционерам. Все всё понимали, но никто не спешил помогать, поскольку поддержка Испании не сулила никаких выгод, а вот за невмешательство янки обещали не остаться в долгу. Некоторое недоумение «явной несправедливостью» выразили только правительства Российской и, как ни странно, Оттоманской империй, и бежать впереди паровоза непонятно зачем им, вполне понятно, было не с руки.
Короче говоря, ситуация напрягалась. В январе 1898 года на страницах «Нью-Йорк Морнинг Джорнэл» было опубликовано украденное по заказу Херста частное письмо испанского посла, нехорошо отзывавшегося о президенте Мак-Кинли, — медиамагнату, битва которого с Пулитцером была в разгаре, дико хотелось горяченьких, — чем кровавее, тем лучше, — сенсаций. Когда спецкор, сидящий в Гаване, дал боссу телеграмму, что восстание, кажется, сходит на нет, Херст ответил знаменитым: «Вы обеспечьте иллюстрации, а войну я обеспечу». Спустя несколько дней к берегам Кубы подошел «с официальным визитом» американский броненосец «Мэн», который, встав на рейде Гаваны, 15 февраля 1898 года внезапно взорвался и очень быстро утонул. История этого взрыва не разгадана и по сей день, но уже через неделю тираж «Нью-Йорк Морнинг Джорнэл», требовавшей «страшно отомстить проклятым конкистадорам за кровь и пепел миллиона уничтоженных индейцев», вырос до совершенно фантастических по тем временам 5 миллионов в день.
Испанцы еще пытались как-то спастись. Они передали следствие в полное распоряжение американских специалистов, — и даже те, хотя и были заранее подготовлены к вынесению вердикта о мине, прикрепленной снаружи, — сделали вывод, что нет, взорвалось судно где-то внутри. Это, однако, уже роли не играло, да и не могло играть. «Весь американский народ» в едином порыве требовал отомстить за «бедных морячков» и «спасти несчастных кубинцев из пыточных камер». Вовсю шли набор волонтеров в морскую пехоту и развертывание флотов. Так что 19 апреля под единодушное «Гип-гип-ура!» граждан Конгресс США принял резолюцию с требованием к Испании «покинуть эти земли, права управлять которыми она сама лишила себя как плохим управлением, так и жестоким отношением к невинным людям, и оставить названные территории на благородное попечение американской демократии», а когда испанское правительство в ответ позволило себе попросить о специальной конференции, где «интересующие обе стороны вопросы могли бы быть обсуждены», 21 апреля 1898 года военно-морской флот США без объявления войны атаковал слабенькие эскадры испанцев. Ибо, как написал на следующий день в редакционной статье торжествующий Херст, обычно журналистикой не баловавшийся, «уважение к интересам Америки и выгоде ее народа не позволяет терпеть от дикарей подобной наглости». И вот так-то возникли причины для того самого стука в дверь, с которого я начал было разговор….
В борьбе обретешь ты право свое
Для полной картины следует понимать, что к концу XIX века обстановка на Филиппинах напоминала ситуацию в Латинской Америке восемью десятилетиями ранее. Сформировавшаяся буржуазия, начитавшаяся Прудона, Маркса и прочих модных шопенгауэров, зажиточные креолы, куча-мала активных разночинцев с претензиями, обострившийся земельный вопрос — и полное политическое бесправие, помноженное на тупость мадридских наместников. Ничего удивительного, что на островах стали появляться патриоты, мечтающие о независимости. В 1892 году на обломках умеренно-просветительской Филиппинской Лиги, сдуру разгромленной испанцами, возникло куда более агрессивное общество — Катипунан, поднявшее в августе 1896 года серьезный мятеж. Правда, лидеры вскоре перегрызлись — частично на почве амбиций, но и по идеологическим мотивам тоже: «левые» во главе с «человеком из народа» Бонифасио и интеллектуалом Мабини считали необходимым проводить земельную реформу и так далее, «умеренные», главным образом помещики, возглавляемые Эмилио Агинальдо, полагали, что независимость хороша и так, без глупой уравниловки.
Победил Агинальдо; Бонифасио расстреляли, Мабини едва унес ноги, но бои продолжались, в марте 1897-го в освобожденных районах была провозглашена независимая Филиппинская республика, в ноябре принята умеренно-либеральная Конституция. А затем происходит нечто странное. Лидеры повстанцев впервые откликаются на призыв властей встретиться и поговорить. Предложения испанцев конкретны: армию распустить, республику расформировать, восстание свернуть, а за все это — полмиллиона песо и право уехать куда угодно. Ответ борцов столь же четок: ДА!!! При условии, что, кроме денег, филиппинцев уравняют в правах с жителями метрополии. Но поскольку ясно, что такие вещи не в компетенции губернатора, лидеры войны за независимость готовы удовлетвориться честным словом, что он сделает все, чтобы убедить короля принять «политические» условия, и прекратить борьбу прямо сейчас, однако не за жалкие полмиллиона, а как минимум за миллион. Сходятся на 800 тысячах; деньги поступают немедленно. Так что 16 декабря 1897 года правительство повстанцев объявляет о самороспуске, а Агинальдо издает воззвание о прекращении борьбы в связи с «полной капитуляцией властей и во избежание продолжения постыдного братоубийства», подкрепляя слово делом — каждый боец повстанческой армии получает по целых 15 песо (деньги немалые, аж на лошадь хватит).