Позови меня трижды
Шрифт:
А дома у Кати стало совсем неспокойно. Катин бубновый кураж прошел, и почувствовавший это Володя начал настырную борьбу за место на диване. Неожиданно для всех он перешел из обкома комсомола в какую-то новую структуру, снимавшую часть Дворца молодежи электромеханического завода. Вообще-то всем знакомым он сообщал о разочарованности в молодежной коммунистической идее и о том, что он очень обижен тем, что его обошли с каким-то орденом Дружбы народов. Но на самом деле он ушел, потому что, конечно, знал, что надо уходить, уходить немедленно, как до него ушли две незаметные инструкторши.
Перемены в своей жизни и Катину холодность Володя воспринимал без внутренних трагедий, органично. Он часто улыбался и громко, на всю квартиру
Постепенно в доме все собиралось одно к одному. Вначале сломался унитаз, и Катя выставила в туалете ведро с водой, потому что чинить было некому, а с работы для ожидания сантехника в этот момент уволиться было никак нельзя. Потом стали протекать краны в кухне, и Катя перекрыла там воду, таская теперь из ванной кастрюли с горячей водой. Потом сломался выключатель в коридоре, и Кате показалось, что на ее мир надвигается темнота. Плитка в ванной стала неожиданно отпадать, меловой сединой на волосы крошился руст в гостиной, Машка без конца болела, без конца ворчала сидевшая с ней мать, но Катю это уже не удивляло.
Как и в прежние времена, на новой работе Володя организовывал вечера для молодежи, но уже на новый коммерческий лад. В свободное от этих мероприятий время Володя и его компаньоны крутили в том же помещении видео фильмы. Лучше всего там шла самая крутая порнуха, поэтому как-то незаметно появился и попутный товар - пиво. Раньше двенадцати он домой не приходил, выходные были у него самыми напряженными днями недели, поэтому Катя его почти и не видела. Плохо было одно, что Володя теперь избегал оставаться с нею наедине, приводя домой своих компаньонов по видиобизнесу. С собой они приносили только водку, по-свойски шарясь в холодильнике и кухонных шкафчиках. При чужих людях Катя не могла высказать свое недовольство мужу, хотя иногда им с Машей было нечем позавтракать.
Разговоры Володи и его друзей сводились только к тому, что им очень надо собрать деньги. Что сейчас капусту не рубит только ленивый, что они не из тех дураков, которые спускают деньги по кабакам и по бабам. А иногда они громко ругались. Катя с Машей тихо сидели в крошечной спальне, ожидая, когда коллеги помирятся за бутылкой водки. Машка прижималась к ней худеньким тельцем, и по шибко бьющемуся сердечку Катя чувствовала, как она боится сиплых мужских голосов. Никаких денег Володя ей не давал, продуктов тоже не приносил. Поэтому на вечерние посиделки уходила вся ее зарплата и те продукты, которые отоваривала по талонам ее мама. Но потайной карман его неизменной куртки уже неприлично выпирал как раз напротив того места, где когда-то у Вовки было сердце.
Почему-то в это время у Кати совсем пропал сон. Теперь, чтобы заснуть, ей надо было читать старые институтские учебники по бухгалтерскому учету предприятий общественного питания или по нормированию труда и научной его организации. Но когда Володя перешел в другой кооператив, возивший из соседней области цистерны со спиртом, даже эти учебники перестали помогать. Володя теперь часто уезжал по глухим деревням области скупать ваучеры и иконы у старух, и Катя совсем не знала, что ответить матери, спрашивающей иногда о зяте. Он объяснял, что все у них будет хорошо, как только он соберет необходимую сумму денег. Но известкой с потолка на голову рушился мир, и она хорошо знала, что его не спасут ни Володины деньги, ни ее работа.
* * *
Иногда вместе сходятся весна и осень, лето и зима, молодость и старость. О чем могут они рассказать друг другу? Наверно, многое... Они часто засиживались допоздна за остывшей чашкой чая. Валентина Петровна все говорила, говорила, она так мало говорила в последнее время. А Катя слушала маму, и ей было стыдно, что в это самое последнее время, когда мама ее была так несчастлива, у нее почему-то совсем не было времени для нее. Мама все поражалась, что жизнь, которую они с комсомольским задором строили с Васей, оказалась совсем не такой, как они когда-то думали. Хорошо, что Вася так вот этого всего и не увидел. По правде, говоря, некоторые события в жизни и Катю радовали только тем, что ее слишком правильному отцу уже не доведется о них узнать. Она и сама не понимала, куда ее несет вместе с окружавшим ее миром. И, вся отдавшись этому ощущению, она взяла себе за правило никогда больше не задумываться о собственном будущем и ни о чем больше не жалеть. Монотонная мамина речь успокаивала, прогоняла тревогу. Вообще все тревоги надо запивать чаем с малиновым вареньем. А ее мама даже находила в себе силы смеяться над тем, что происходило вокруг.
– Кать, давай по рюмочке выпьем?
– Так ведь это вредно, мама...
– Ну, ты чо, не пьешь, что ли?
– Пью иногда.
– И я иногда. Все пьют, иначе талоны бы не выдавали. На мыло выдают выдают! На мясо выдают - выдают! Это только у нас в деревне секта была верующая, они мясо не ели, не пили совсем и не мылись, второго пришествия ждали. Их потом в катажку упекли, чтобы народ не смущали. Давай, выпьем! Второго пришествия не жди, никто к нам не придет! Дураков нынче нету!
Мама стала совсем седая. Глаза только остались прежними.
– Кать, спросить боялась, ты ведь с Вовкой-то не живешь?
– Разойдемся мы, мама, скоро.
– Понятно. За квартиру его не держись, у вас с Машкой есть, где жить. Давеча видела твоего Валерку в деревне.
– Никакой он не мой.
– Конечно, не твой. Завозил он Егорку своего к Гале на побывку. Не поверишь, пацаненок - вылитый Валерка маленький. До того умильный! Все к Машке нашей салазки вострит: "Машенька, я тебе конфетку привез! Машенька, давай я тебе книжку почитаю!" Мягкий больно, не в папашу. Тяжело ему будет в колонии.
– Да как его в колонию? Его что, в колонию отправляют? В семь лет?
– Да никуда его не отправляют кроме деревни. Пока. Просто, сама ведь знаешь, что яблонька от вишенки обычно падает недалеко.
– Мам!
– Я уж тридцать лет как "мам"! И я вообще не об этом! Знаешь, кто его до деревни подвез? Терех! Вот как Галя с его отцом сошлась, первый раз был. Танька приезжала, а он - ни в какую! Тоже урка тот еще! Но машина у него, не поверишь, "Восьмерка"! Галя сказала, что Терехову за Отечественную войну талон на нее дали. Им в деревне и мотоцикл - выше ноздрей, а деньги на тот момент были только у Тереха. Представляешь? И одет так солидно. Валерка-то твой только мастер сменный, а Терех уже зам начальника цеха! Вот!
– И что это ты мне рассказываешь?
– Да просто новостями делюсь.
– Нет, а к чему ты мне это говоришь-то все?
– А чо, мне уж тебе и сказать ничего нельзя, да? Удивляюсь я жизни, вот что! Валерка-то твой в заношенной рубашонке, застиранной! А этот - с иголочки! На восьмерке! И неженатый! Либо у него баба тайная живет, либо мы обе с тобой - дуры дурами!
Странные они вели с мамой разговоры, странные. Но вокруг них изменялось все, темы разговоров - тоже. Даже в самом страшном сне не могла Катя предположить, о чем станут вслух говорить люди в транспорте, еще злее стал народ в очередях. И как-то еще три года назад Катя впервые решила не идти на осеннюю демонстрацию вовсе. Для нее навсегда сложилось, что праздник, естественная смена времен года - это всегда демонстрации, на которые они всегда ходили всем двором вместе с родителями. В детстве ее искренне удивляло, что на Новый год не бывает демонстраций. И было так интересно узнать, что же этой демонстрацией повезут пятитонки с электро-механического, и какие фигуры придумают для своей колонны строители. Кто-нибудь из их дома обязательно брал гармошку, и, обнявшись, их родители проходили с песнями по двум главным улицам города.