Позови меня

Картленд Барбара

Уинстон любил своего старшего брата, но он видел также его жестокость, самовлюбленность, его ненасытное стремление к власти и славе.

Он не осуждал Харви, а просто принимал его таким, какой он есть, но его любовь к Элвину была совсем другая.

Все, что было идеалистического вдуше Уинстона, он прятал под налетом цинизма и невозмутимости — женщины находили это просто неотразимым.

А поскольку они никак не могли поймать его, связать обещанием и сделать своим пленником, то преследовали его бешено и неотступно.

Веселые

искорки в его голубых глазах совершенно сводили их с ума, а для Харви и Гэри он был загадкой, и они не одобряли его, потому что не понимали.

— Наш Уинстон — прожигатель жизни! В голове у него ничего, кроме развлечений, — часто говорил Харви, хотя прекрасно понимал, что это не так.

Уинстон держался особняком в семье, и мать знала об этом и открыто заявляла, что он особенный. Правила и требования, предъявляемые ею к другим детям, не распространялись на него.

Поезд должен был прибыть в Неаполь во второй половине дня.

Уже с самого утра, когда они в Риме делали пересадку на другой поезд, было очень жарко.

В спальном купе слуга Уинстона приготовил для него белый шелковый костюм и тонкую полотняную сорочку — в них он выглядел необыкновенно элегантным.

Уинстон покупал костюмы в Лондоне, рубашки — вПариже, туфли — в Италии, а запонки — у Тиффани в Нью-Йорке.

Но он носил одежду с такой простотой и изяществом, что она становилась как бы частью его самого, и люди видели Уинстона, а не его костюмы.

Прошло уже семь лет с тех пор, как он в последний раз был в Неаполе и жил на вилле своего деда вСорренто. Он, видно, уже и забыл, что Неаполь — это таинственный, непостижимый город, недаром его прозвали «дьявольским раем!» И, когда поезд, выпуская пар, уже подъезжал к станции, ему подумалось, что Неаполь — один из тех немногих уголков дохристианского мира, которые не погибли, а, наоборот, расцвели на фоне современной цивилизации.

На вокзале его встречал посыльный, которому мистер Дональдсон сообщил о его прибытии.

Он отвел Уинстона от вокзального шума и суеты и начал извиняться:

— Scusi, signore 12 , но я не смог найти машину за такой короткий срок. — Ему показалось, что Уинстон нахмурился, и он торопливо продолжал: — Я подумал, синьор, что удобная коляска с хорошими лошадьми будет лучше неудобной машины, которая к тому же обязательно сломается по дороге в Сорренто.

Его объяснение было таким простодушным, что Уинстон улыбнулся.

— Я не очень тороплюсь, — сказал он.

12

Простите, синьор (итал.).

Он велел своему слуге забрать багаж и ехать следом в другой коляске.

Он в самом деле не торопился попасть в Сорренто, где его ждали довольно неприятные дела, и, когда

коляска, запряженная отличными лошадьми, неторопливо покатила по прекрасному городу, подумал, что посыльный, пожалуй, прав, и с удовольствием расслабился и начал оглядывать окрестности.

Дома с их искусно выполненными портиками, замок Dell'Oro, церкви в стиле барокко, дворцы, площадь Plebiscito и великолепие Неаполя навеяли на него мысли о тех временах, когда греки основали этот город, поселившись в Кумале в 730 году до нашей эры.

Но кроме красоты Неаполя, с его узкими лестницами, взбегающими прямо в небо, улочками, подземными обиталищами и с его портом, полным кораблей и лодок, был еще необыкновенно чистый и вкусный воздух.

Уинстон вздохнул полной грудью и подумал, что угадал бы этот воздух даже с закрытыми глазами. В нем было что-то особенное — такого воздуха не было больше нигде в мире! Точно так же, когда он впервые увидел здесь море, он навсегда запомнил его ни с чем не сравнимую прозрачность и лучезарность.

Как только они выбрались из города, его взору открылся Везувий, поднимающийся в небо из прибрежной равнины, его поросшие лесом крутые склоны нависали прямо над дорогой.

Уинстон откинулся назад и забыл обо всем, кроме красоты цветов, кустарников, зацветающих деревьев и маленьких живописных деревенек, жители которых, казалось, лишь грелись на солнышке да пили вино.

И уж конечно, там всегда звучала музыка.

«И какой же я был дурак, что не приезжал сюда чаще!» — укорил себя Уинстон и пожалел, что не сможет побыть на вилле в полном одиночестве.

Ему не хотелось никого видеть и слышать, и, чтобы не разрушилось очарование этой играющей синевы моря, яркого неба и какой-то дрожащей чистоты воздуха, он остановил экипаж у Castellammare di Stabia.

Там он уселся под навесом постоялого двора и заказал бутылку местного вина.

Итальянский кучер был страшно доволен. Он сунул лошадям по мешку с сеном и тут же убежал искать знакомых на задах постоялого двора.

Уинстон предвкушал великолепную прогулку по побережью, и стакан вина только обострит удовольствие. В детстве он верил, что эта дорога ведет в Эльдорадо.

Поразительно, но его дед, который многим представлялся фигурой зловещей и властной, обладал, видимо, даром воображения и предвидения, коль создал такую прекрасную виллу, где и провел последние годы своей жизни.

Он перестроил ее по специальному проекту, который, по его мнению, наиболее точно передавал ее первоначальный вид, какой она была во времена древних римлян.