Позволь ей уйти

Монакова Юлия

И, прежде чем Мила успела ахнуть, резко притянул её к себе.

___________________________

* Жасмин Ин Томпсон (англ. Jasmine Ying Thompson) — британская певица и автор песен. “Let Her Go”/“Позволь ей уйти” — кавер-версия песни Майкла Дэвида Розенберга, выступающего под сценическим псевдонимом Пассажир.

Эта песня звучит также в буктрейлере к книге — обязательно посмотрите его, если вы до сих пор этого не сделали!

=104

Одна

его рука держала Милкину ладонь на уровне собственного плеча, другая лежала у неё на спине — чуть выше талии, обнимая властно и одновременно нежно. Сначала — осторожные, мягкие, будто вкрадчивые, шаги на полусогнутых коленях: вправо… влево… поворот… Мила подчинялась его движениям, шла за ним след в след, точно загипнотизированная. Быстро скользнув рукой по её телу, Павел развернул Милу спиной к себе, а затем они снова очутились лицом к лицу. Шаг вперёд — с каблука, шаг назад — с носка… Мила дышала часто и взволнованно, но послушно повторяла и “зеркалила” все танцевальные элементы, доверившись тому, что Павел — безоговорочно ведущий в этом танце, а она — ведомая.

Музыкальный ритм всё ускорялся. Они оказались практически в объятиях друг у друга, руки больше не соблюдали дистанцию, лица и тела были совсем близко — так, что Павел мог чувствовать Милкино дыхание и взволнованное, частое и испуганное биение её сердца. К счастью, он умел себя контролировать — в танце для него прежде всего была важна именно хореография, сам рисунок движений, поэтому он относился сейчас к Миле как к партнёрше, а не как к девушке, женщине… А вот её щёки раскраснелись, грудь вздымалась, она вся дрожала и трепетала в его объятиях, словно это был не просто танец — а нечто интимное, сокровенное, не менее вызывающее и жаркое, чем секс. Впрочем, танго многие называли хореографическим сексом, точнее — “вертикальным выражением горизонтального желания”, как метко выразился однажды в училище один из педагогов.

Продолжая держать её ладонь, Павел, точно играючи, отбросил Милу на расстояние вытянутой руки — и тут же, не позволяя уйти, снова быстро притянул её к себе, возвращая обратно и заставляя буквально прильнуть к его груди. Их глаза встретились. “Ну что, сдаёшься?” — как бы говорил его взгляд из-под приподнятых бровей. Милка вскинула подбородок, словно отвечая: “Ещё чего!” Павел пожал плечами — на нет и суда нет — и продолжил танцевать как ни в чём не бывало.

Закинув её ногу себе на бедро, он, одновременно поддерживая Милу за талию, вынудил её прогнуться… и снова, слегка подразнив тесной близостью их тел, выпрямился.

Их руки и ноги причудливо сплетались, заставляя всех остальных следить за танцем буквально затаив дыхание. Гремучая смесь страсти и ревности, любви и ненависти… воздух буквально дрожал и плавился от эмоций, при этом движения танцующей пары не выглядели вульгарно — напротив, они были отточенными, словно отрепетированными заранее. Ничего лишнего — только ледяной танец чувств, раскалённых до предела…

В какой-то момент Павел догадался посмотреть Миле в лицо и испугался, что она сейчас потеряет сознание. Наверное, у неё закружилась голова или начало тошнить, как это часто случалось в детстве.

“Хватит?” — беззвучно спросил он одними губами; продолжать

танец дальше было бы сущим безумием. Но Милка лишь упрямо сжала зубы, не собираясь уступать в этой битве, и отрицательно качнула головой.

Впрочем, то, что Павел вдруг увидел за её плечом, заставило его резко остановиться прямо посреди импровизированного танцпола.

— Татьяна Васильевна! — воскликнул он, бросаясь к директрисе детского дома.

=105

Оказывается, пока они танцевали, Высоцкой стало плохо — сердце прихватило, и сейчас она, держась за левую сторону груди, другой рукой лихорадочно пыталась достать из своей сумки лекарство, однако немеющие пальцы слушались плохо, замок никак не хотел открываться.

Пашка пулей подскочил к ней, открыл сумку и нащупал блистер с таблетками.

— Эти?.. — спросил он быстро, показывая ей упаковку нитроглицерина. Татьяна Васильевна лишь кивнула.

Через пару мгновений вокруг образовалась толпа из детдомовцев. Все шумели, взволнованно спрашивали, что случилось, наперебой предлагали вызвать скорую помощь.

— Спокойно, спокойно, ребята, — с трудом выговорила Высоцкая, уже положившая одну таблетку под язык и пытаясь утихомирить встревоженных воспитанников. — Не надо никого вызывать, со мной это не впервые случается, я же сердечница… Сейчас всё пройдёт.

— А может, всё-таки скорую? — настаивал Павел, но она остановила его движением руки.

— Бог с тобой, Пашенька, не переживай понапрасну. Это просто возраст, нервы, волнения… Увидела всех вас, душу растревожила… вот и прихватило. Но ты не паникуй, я же лекарство приняла — скоро полегчает. Да мне уже лучше, правда.

Судя по порозовевшему лицу и оживившемуся взгляду, Высоцкой и впрямь стало легче, но продолжать праздновать вместе со всеми она отказалась.

— Вызову такси и поеду домой, лягу себе спать тихонько… А вы продолжайте веселиться, ребятки, вам и пообщаться надо, и потанцевать… вы же так давно не виделись.

— Я вас провожу, — сказал Павел. — И не спорьте! Доеду вместе с вами до самого дома, чтобы убедиться, что всё в порядке.

— Я тоже с вами, — сказала Милка таким тоном, что возразить ей никто не решился.

Они довезли директрису до дома и под руки довели до самой квартиры, но заходить внутрь на чай отказались — не захотели напрасно напрягать пожилую женщину.

— Ложитесь и отдыхайте прямо сейчас, — велел Павел. — Завтра утром я вам позвоню, и вы отчитаетесь мне о своём самочувствии.

На прощание Высоцкая по очереди притянула их с Милкой себе и расцеловала в щёки.

— Вы мои попугайчики-неразлучники, — улыбаясь, сказала она. — Я ведь вас по отдельности даже не помню. Всегда вместе, всегда вдвоём… Честно говоря, я была на сто процентов уверена, что вы поженитесь, когда вам обоим восемнадцать исполнится…