Позывной "Хоттабыч" 2
Шрифт:
«Только не сопротивляйся, прошу!» — Ухватил я его мысленную просьбу, не произнесенную вслух.
«Действуй, командир!» — также мысленно ответил я, приоткрывая «Стену отчуждения». Хорошо быть Менталистом! И просто отлично, что мы заранее предусмотрели и проработали эту «схему».
— Спать! — произнес уже вслух командир, погружая меня в гипнотический сон.
И я мгновенно отрубился, осев «пыльным мешком» прямо на стуле, оснаб едва успел поймать мою голову, мотнувшуюся на
— Иначе этот приступ не прекратить, — пояснил хозяину кабинета Петров, приваливая меня к стене. — Сейчас отдохнет немного, успокоится, и я его разбужу.
— Александр Дмитриевич, а отчего он такой… старый? — неожиданно спросил Майер. — Когда мы с ним беседовали в «школе», он сказал, что ему сто два года…
— Это «легенда», Людвиг…
— Называйте меня Вильямом Карловичем, князь, — попросил немецкий шпион. — Я уже привык к этому имени за несколько лет. Да и не будем нарушать конспирацию.
— Хорошо, Вильям Карлович, — согласился Петров. — Возраст этого Существа, возрожденного в человеческом теле, не поддается счислению. Возможно, ему сто два века, а, возможно, и сто два тысячелетия — никто не знает. — Оснаб виновато развел руками. — Мне не известны «входные параметры» его Призыва, проведенного специалистами «Аненербе», и я не присутствовал во время этого Ритуала… Поэтому, могу лишь предполагать. Единственное, что могу утверждать с точностью, «донор» в момент «подселения» пребывал в возрасте двадцати трех лет. И его тело постарело до нынешнего состояния.
— Очень интересный субъект! — согласился с Петровым Шильдкнехт. — И ведь он вполне разумен! И я не поверил бы, если бы сам с ним ранее плотно не пообщался. А ведь до этого случая Древние Существа, отозвавшиеся на Призывы наших Магов из «Наследия», оказались, мягко говоря, с большим «приветом». Практически невменяемы…
— Согласен с вами, Вильям Карлович, — произнес Петр Петрович, — мне тоже очень интересен этот случай с профессиональной точки зрения. Меня будоражит вопрос: как произошло слияние сознаний двух таких разных «носителей»? Ведь Хоттабыч, по сути, являясь реципиентом, практически свободно пользуется памятью, моторикой и навыками своего невольного донора.
— Очень… и очень необычный случай! — Заинтересованно заерзал на кресле Шильдкнехт, но оснаб неожиданно прервался:
— Давайте оставим наши «научные» диспуты до лучших времен, герр Майер — время дорого… — Петров пощелкал пальцами возле самого моего носа. — Хоттабыч, подъем!
Я открыл глаза и глубоко вздохнул — смех и икота, наконец-то, оставили меня в покое.
— В порядке? — поинтересовался командир.
— В полном! — ответил я.
— Тогда «по коням»! — распорядился оснаб, поднимаясь на ноги.
Мы душевно распрощались с фашистским агентом и отправились искать ротмистра Вревского по указанному адресу. К тому же, ехать нужно было совсем недалеко. Мы нашли дом, вошли в подъезд и подошли к двери. Звонка на ней не оказалось, поэтому оснаб просто постучал.
— Кого надо? — Дверь резко распахнулась и на пороге объявился могучий, но слегка обрюзгший сорокалетний мужик в растянутой майке-алкоголичке, сплошь заляпанной желтыми жировыми пятнами. На лице, заросшем по самые брови густой недельной щетиной, не присутствовало даже проблеска интеллекта. Руки и доступные моему взору остальные части его тела были сплошь покрыты синью тюремных татуировок. Одна нога у бугая отсутствовала по колено, и он стоял, нетвердо опираясь на костыли. И от мужика явно попахивало вчерашним перегаром и несло отчетливым запахом немытого тела.
— У вас продается славянский шкаф? — поморщившись от тяжелого духа, произнес пароль командир, чем едва не вверг меня в очередную пучину истерического хохота. Но на этот раз я успешно сдержался.
— Чего? — недовольно проревел мужик, вращая выпученными безумными глазами, покрытыми сеткой полопавшихся сосудов. — А… Да… — Спохватился он через пару мгновений — похоже, что мыслительная деятельность оставила его не навсегда. — Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать с тумбочкой, — без запинки выдал он оговоренную заранее фразу. Видимо, не один час заучивал.
— Наконец-то! — процедил сквозь зубы оснаб. — Поторопитесь, уважаемый, мы спешим!
— А я тут причем? — вновь рыкнул бугай, почесав выпирающее из-под майки волосатое пузо. — Хиляйте за мной, бедолаги… — И, оставив дверь открытой, мужик, стуча костылями по рассохшемуся скрипучему паркету, проковылял в квартиру.
Мы с командиром вошли следом, прикрыв за собой дверь, но оставив её незапертой. Хмельной хозяин квартиры не обратил на это никакого внимания, словно его это совсем не интересовало. А вот группе захвата, незаметно следующей за нами по пятам, это обстоятельство, несомненно, пригодиться — шума будет куда меньше.
В квартире отвратительно воняло сивухой, прокисшими носками и, впитавшимся даже в голые стены с отвалившейся местами штукатуркой, застарелым запахом кошачьей мочи и табака. Да и сама квартира больше напоминал лежку бомжей, чем, собственно, благоустроенное жилище.
— Где ногу потерял? — сухо поинтересовался оснаб, пристроившийся за хозяином квартиры или, кем бы он там не был. — На фронте?
— Где потерял, там уже нету! — отрезал бугай, ковыляя к виднеющемуся в конце коридора большому и побитому жизнью шкафу. — С какой целью интересуешься? Ты, часом, не мусорок? — Безногий начал медленно оборачиваться к нам, но командир его быстро «остановил», приникнув Ментальным Щупом в его нечесаную башку.
— Забыли! — тихо приказал он колченогому проводнику.
Тот сразу «потерялся» и, не вспоминая о предыдущем вопросе, вновь застучал костылями по паркету. Я, не сдержав любопытства, «скользнул» сознанием по этому «Щупу», как делал в свое время с «Ловчей Сетью» командира. И мне это с легкостью удалось. В голове нашего алкоголика царил такой же хаос и сумбур, как и в его вонючем жилище. Однако, мне без проблем удалось узнать, как он умудрился потерять свою конечность. Ни на каком фронте он никогда не был. Ногу ему отрубили кореша за крысятничетво в лагере, когда он мотал срок на лесоповале. Почему именно ногу, я разбираться не стал, поспешив выбраться из мерзопакостных мыслей уголовника, «воняющих» полным моральным разложением и лютой злобой ко всем нормальным людям.