Позывной "Калмык"

Шопперт Андрей Готлибович

Тот уже достал из сундука бульотку, сел в своё кресло и разжигал её.

— А цего слусилось? Цего твоя бегать. Цего стусять? — голубое пламя вспыхнуло и стало облизывать низ ёмкости.

— Ох, не знаю, как при даме-то и сказать. Содомия сплошная.

— Ого!

— Вот то-то и оно, — Радищев склонился к Сашке. — Вы же помните барона Дантеса. Шарля. Высокий такой кавалергард. Был на приёме у Вяземского, где Анна Тимофеевна блистала.

— Помнить. Длинный. Глупый. Язык не знаить. Тупой. Мой не любит такой.

— Тупой? Возможно. Убили. Его. Прямо в полку кавалергардском полковник их саблей в живот проткнул, — полицмейстер поморщился схватился за виски.

— Зивот? А пли сём тут зопа? — попытался выпучиться Кох.

— Ай, не так начал. По всему Санкт-Петербургу кто-то наклеил листки напечатанные, что

барон Луи Геккерн — министр посланник королевства Нидерланды живёт во грехе с бароном д’Антесом, как с женщиной, и для сокрытия греха хочет его усыновить. Как с женщиной живёт!!! Ну, приходит этот м… тётками их у нас называют. Приходит этот тётка в казарму, а полковник Александр Михайлович Полетика и говорит, мол, господа, тётка пришла. И жест сделал неприличный. По-русски сказал. А потом по-французски говорит барону, пошёл, мол, вон отсюда, тётка, не позорь офицеров кавалергардов, и чтобы сегодня же подал прошение об отставке. Ну тот французик вспылил и вызвал полковника на дуэль. А Александр Михайлович говорит, что с женщинами не дерётся. Слово за слова, Шарль этот схватил саблю и напал на полковника, а только тот проворней оказался, и бой завязался. Дантес полковнику ухо отрубил и на щеке рана, три шва наложили, а сам нанизался животом на саблю, насквозь его проткнул Полетика. Ну, скандал, — Радищев нагнулся посмотрел, как язычки пламени облизывают дно медного сосуда, — Дошло до Государя. Его императорское Величество в ярости. Симпатизировал он этому французу. Вот мы второй день всей полицией и на ногах. Ищем, кто эти листки понаклеил в городе.

— Нашли? — Сашка напрягся немного. Может головная боль — это предлог такой, а за дверью, которую не закрыли, группа захвата.

— Нашли типографию, где печатали. Да сама нашлась. Злоумышленники избили хозяина и связали. А сами и напечатали.

— А дальше? — Сашка разволновался, забыл, что слова коверкать надо. Но видимо полицмейстер своими мыслями и головной болью был занят. Не заметил.

— Ничего пока. Ищем человека в других типографиях, который работать на таком оборудовании может. Пятерых выявили, у которых имелась в это время возможность.

— А Маскава? А Валсава?

— Вот! То-то и оно. Это как иголку в стоге сена искать. Да даже из Лондона могли привезть мастерового. За деньги чего не сделаешь.

— Лондон? — не понял Кох.

— Ну у нас в министерстве Иностранных дел считают, что это могли англичане против голландцев такой ход придумать. Не любят друг друга, а Государь наш привечал этого Геккерна. Теперь вроде говорят высылают из страны. Навели справки о нём подробные. Ошивался он иногда в местах, где наши тётки бывают. И на наших этих содомитов Государь ополчился, велел выявить всех и несмотря на возраст и звания разжаловать в солдаты и отправить на Кавказ. А там скажу, я вам такие фамилии есть. Ужас, что творится. Столица кипит. Головы летят. Ну, в переносном смысле.

— Закипело, Афанасий Александрович. Сейчас травки брошу и пять минут настаиваться. Потом можно на пару минут на улицу вынести, да в снег поставить, это чтобы быстрее остыло. Остынет и прямо весь стакан и примите. Горький отвар будет. Но ничего, я вам мёда дам, потом заешьте, и чтобы всё до капли выпили, — Анька сыпанула в бульотку горсточку разломанных и размолотых разного оттенка зелёного ингредиентов.

— Спасибо Анна Тимофеевна. Слышал краем уха, что Государь на послезавтра вас вызовет во дворец. Указ зачтёт. Готовьтесь. Спасибо за помощь. Поговорил с вами и полегчало…

— А уши?

— Ну, что вы, Анна Тимофеевна, отвара достаточно. Правда, чуть полегчало от разговора с вами. Пойду. Извините ещё раз за беспокойство.

Событие шестьдесят девятое

Мы не хозяева собственной жизни. Мы связаны с другими прошлым и настоящим. И каждый проступок, как и каждое доброе дело, рождают новое будущее.

Облачный атлас (Cloud Atlas)

Следующие два дня Сашка Аньку не видел. Она… строила мундир. Не оговорка. Оказалось, что кавалерственным дамам, награждённым орденом Святой Екатерины, положено специальное платье с зелёными элементами. Сообщили это Аньке записочкой надушенной. Там и адрес портного был.

Сашка, когда узнал цену вопроса, то чуть в штаны не наделал. Это из чего, мать их за ногу, такие платья шьют? Почти тысяча рублей. Если девку дворовую можно купить за тридцать рублей, то это тридцать девок — взвод целый. Ну, чего-то там бриллиантами и изумрудами на груди украшено. Но тысяча. И это не последние траты. Оказалось, что ещё награждённая обязана в какой-то там фонд внести двести пятьдесят рублей. Хорошо хоть не первой степенью ордена наградили, там взнос пятьсот рублей. И это не все траты. Орден нужно заказать за свои деньги у придворного медальера, ну, точнее, купить, там всегда парочка готовых имеется. И это тоже стоит почти тысячу рублей, не просто серебро и эмаль, и там бриллиантики имеются. И это всё не на ассигнации, а на серебро.

Фьють. И нет почти трёх тысяч рублей. А всего в Питер брали восемь — все какие были отложены на выкуп имения из залога. Карету купили и отремонтировали, за жильё и дрова заплатили. Внесла Анька тысячу рублей на… в ресторан новый на паях с Палкиным. Всё, генуг гегенубер, нужно назад ехать, ещё и месяца в столице не прожили, а денежки заканчиваются.

Сашка сидел себе сиднем, сидел. И решился. Он сомневался нужно ли это делать. Сильно сомневался. И так вокруг них с Анькой странностей хватает. Но по зрелым, так сказать, размышлениям решил, что делать сию штуковину нужно, а то все эти хлопоты ни к чему не приведут. Не убьёт Пушкина Дантес, так убьёт Долгоруков или Долгорукий, не помнит точно Кох фамилии, и точно не помнит имени и отчества, а потому даже предпринять ничего не может. Читал, что, когда ссора Дантеса с Пушкиным начнёт утихать, появятся всякие подмётные письма. И потом, уже гораздо позже, окажется что письма эти писал какой-то Долгоруков или Долгорукий, ну не помнит Кох. И так, вроде бы, и не выяснили, а чего ему надо было? Зачем он это делал? Ну, одну из причин можно легко сыскать. Пушкин тот ещё засранец. Трахает всё, что шевелится, включая поломоек, ухлёстывает за замужними дамами. Стишки всякие пасквильные кропает. Хреновый человек, хоть и талантливый поэт. Спасать Александра Сергеевича нужно не от Дантеса, а от Пушкина. А это почти невозможно. Рано или поздно африканец нарвётся.

Можно ли перевоспитать человека? В тюрьме? В ссылке? Нет. Фильмы про то, как матёрый вор завязал, из СССР, ну типа «Джентльменов» или «Калины красной» — это фильмы. В жизни такого не бывает. Это Кох для себя так решил, возможно, есть примеры перевоспитания, но они подтверждают правило, как и всякие исключения.

Тем не менее, Сашка решил попробовать Пушкина перевоспитать. Была у него в голове одна чудовищная информация. И если даже она не заставит «наше всё» одуматься и стать человеком, то туда ему и дорога.

Сашка велел остановить Ваньке карету у самого начала Французской набережной. Дальше пошёл пешком. Нужно было собраться перед разговором с африканцем диким. Возможно, пропустил чего? Может, нужно беседу с конца начать… Ну, чего уж, перед экзаменом за десять минут весь учебник не выучишь. Кох чуть не прокололся, как-то находясь в командировке в Питере, он сходил на экскурсию в квартиру Пушкину на Мойке 12. Где умирал тот раненый. Думал, что там и сейчас живёт, не долго в принципе же осталось. И фиг вам. К Аньке приехала Софья Сергеевна, та самая злобная старушенция в чепчике — княгиня Мещерская, посмотреть, так сказать, на купчиху и подготовить её к награждению. Сашка сидел в другой комнате и читал книгу на немецком, чтобы язык вспомнить, и тут фамилия Пушкин промелькнула в разговоре дам. Сашка подошёл к двери, вдруг чего интересное. И оказалось, что вовремя. Княгиня сравнивала их квартиру с квартирой поэта на Французской набережной в доме офицера лейб-гвардии Гусарского полка Баташова. Там Пушкин снимал квартиру пополам со свояченицами — сестрами Гончаровыми и аренда всего второго этажа обходилась им 6000 рублей ассигнациями в год.

Дом был почти такой же, как тот, в котором сняли комнаты они с Анькой. Сашка взошёл на одну ступеньку крыльца и звякнул в колокольчик. Долго никто не открывал, Кох уже потянулся за шнурком вторично, как дверь со скрипом отворилась. Прямо перекособочило всего Сашку от скрипа этого, в голове помутилось. Вернулись все прежние болячки. Вспомнился скрип двери в комнату грузинского князя, точнее его мнимый сестры.

— Чего надо? — на Сашку смотрел сквозь пелену тумана бородатый неказистым мужичонка.