Позывной "Калмык"
Шрифт:
— Господа мы готовы! — заорал, перекрикивая шум белый в зале, Вяземский, спускаясь по лестнице с Анькой, Ванькой, Глинкой и гитарой.
Народ услышал. Дамы похлопали веерами по ладони, мужчины просто похлопали. Ладошками по запястью.
— Дозвольте нам к пианино пройти?! — народ, услышав о готовности, наоборот шугнулся в угол, где инструмент стоял.
— Будете петь? Стихотворный же вечер? — дернула Дондука за рукав Софья Сергеевна.
— Где моя и где декламация? Моя нерусь. Моя писать, — изобразил крайнюю степень олигофрении на лице Сашка.
— Что ж, музыка была странной. Послушаем. Господа
Событие шестьдесят четвёртое
А ещё я играю на пианино. Здесь как раз в кустах случайно стоит рояль, я могу сыграть… Я исполню вам «Полонез» Огинского.
Аркадий Михайлович Арканов (1933–2015) — российский писатель-сатирик
Пушкины в этом кусочке дуэли опять выпало выступать первым. Везунчик. Ну, и ладно. Не «Полтаву» же он читать будет. Нет. Не «Полтаву». Читал стих в память годовщине Бородина.
Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: 'Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор…
Стихотворение было длинное и пафосное. Наверное, даже неплохое. Народ радостно аплодировал. Всё же, очевидная вещь, все до единого собравшиеся болели за «своего» Пушкина против «чужого» даже чуждого калмыка Дондука. У Пушкина, наверное, полно недоброжелателей, но сейчас и они за него. Просто, против чужака.
Некоторые даже браво кричали и требовали повторить.
Повторять Солнце нашей поэзии не стал. Он прочёл не менее пафосно второе стихотворение. Совпало, может, или он его выбрал специально, но это было стихотворение о том самом «Фельдмаршальском» зале, который вчера разгромила Анька. А так как он открылся буквально с месяц, то выходило, что стихотворение было прямо с пылу с жару. В нём было меньше пафоса и больше чувств. Не плохое чего уж. Всё же Пушкин, есть Пушкин.
У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокой.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот, — а все плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги…
И народ оценил. Да. Для Барклая это на самом деле памятник нерукотворный.
Настала очередь Сашки. Дархана. Дондука.
Песни уже пишут, более того, среди них есть те, которые проживут два века и будут пусть и редко, на специальных камерных концертах, исполняться в России. Ну, например тот же самый «Соловей», слова: Антон Дельвиг, музыка: Александр Алябьев.
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоёшь?
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Это музыка для певиц или певцов с поставленным голосом. Там такие коленца выделывать надо, что и самому соловью не под силу.
Есть Денис Давыдов с его песнями под гитару, например: «Песня старого гусара». Замечательная вещь и Сашкины вояки даже пытались ему напеть.
Но песня из будущего — это другое. Совсем другой ритм, совсем другие слова.
— Господа. Сейчас вы услышите песню на стихи, что написал на калмыцком языке наш гость — дархан Дондук. Песню перевела на русский несравненная Анна Тимофеевна Серёгина. Вы же знаете, что многие азиатские акыны не стихи сочиняют, а сразу песню со своей неподражаемой мелодией. Анна Тимофеевна и дархан напели её нам, и мы с Михаилом Ивановичем Глинкой попробовали подобрать музыку. Времени было мало, и уж что получилось. Будьте снисходительно. Но… — князь Вяземский поднял вверх палец, — я уверен, что завтра первую песню уже будут петь во всех гвардейских полках, и музыканты, подобравшие к ней лучшую музыку, найдутся. Мы с Михаилом Ивановичем в обиде не будем. Песня стоит того чтобы к ней была достойная музыка. Итак, песня называется: «На поле пушки грохотали».
Глинка сыграл проигрыш, по существу, первый куплет и остановился. После чего Вяземский продолжил.
— Там в каждом куплете вторая строчка повторяется дважды, так что, желающие могут нам подпевать. Это сама Анна Тимофеевна предложила. Прошу вас, Мишель!
На поле пушки грохотали,
Гвардейцы шли в последний бой,
А молодого капитана
Несли с пробитой головой.
Народ замер и тут Анна с Ванькой намного громче грянули второй раз:
А молодого капитана
Несли с пробитой головой.
Может кто и подпевал, но Сашка этого не заметил. И только на четвёртом куплете военные хриплыми голосами подхватили:
И залпы тысячи орудий
В последний путь проводят нас.
И не остановились, а спели и в третий раз.
А когда дошло дело до:
И дорогая не узнает,
Каков у парня был конец.
То пели в зале уже все и женщины прижимали вышитые платочки к глазам.
В парадной форме, при наградах
И ей он больше не жених.
Песня закончилась, но Глинка и Вяземский сыграли последний куплет ещё раз и опять сквозь слёзы в горле его подхватили все.
— Немедленно раздайте всем слова, Пётр Андреевич. Я требую, чтобы песня была исполнена ещё раз, и чтобы у каждого желающего были слова. Несите бумагу и перья! — полковник кавалергард выкрикнул это и полез с Анькой обниматься.