Позывной "Калмык"
Шрифт:
— Дымом и горелым пахнет, но слабо, — тот только вылез из дыры в стене и не видел, кто к нему обращается задом спускался по лестнице.
— Александр Андреевич, это же фальш-дверь? Можно её снять? — Николай ткнул пальцем в дверь рядом с портретом Кутузова.
— Не просто, Ваше…
— Быстро! — как зарычит на него император, что даже Анька присела.
Быстро получилось не быстро, пока нашли плотника, пока он инструмент притащил, потом оказалось, что сначала надо часть паркета снимать, так как фальш-дверь заглублена. Часа три всё это действо длилось. Николай ушёл настолько злой, что Анька за своё будущее опасаться стала. Ну, плетей ей не положено по двум причинам —
Когда дверь наконец сняли и отодвинули, то Николай вернулся. Анька так устала, что голова уже не соображала почти. А ещё гарь от свечей. Уже стемнело и зажгли свечи и со всего дворца сюда принесли, а потом и свечи на всех восьми огромных люстрах под потолком зажгли. Светло стало как днём, но гарь от свечей… першило в горле.
— Александр Андреевич, что там? — из проёма в стене показалась фигура того самого вице-президента.
— Плохо всё, Ваше Императорское Величество. Дерево в этом месте хоть и не горит, но тёплое и есть следы обугливания.
— Анна Тимофеевна? — Анька подпрыгнула, чтобы её видно было из-за спин гвардейцев в белых мундирах, окруживших императора, — Вот вы где? Анна Тимофеевна, ещё раз благодарю вас. Вы будете достойно награждены. Я подумаю над вашим будущем. Говорите Асбест? Что это?
— Горный лён, Сашка сказал, что его демидовские мастера…
— Понятно, я знаю, что такое горный лён, про асбест не слышал. То есть, надо изолировать трубы от дерева горным льном. — Это Николай уже гофмейстеру приказывал, отвернувшись от Аньки. — Озаботьтесь, Александр Иванович. Отправьте на демидовские заводы фельдъегерей и экспедицию. Тут много его нужно. Да, и не забудьте и вы поблагодарить Анну Тимофеевну Серёгину. От большой беды она и меня и вас сегодня спасла. Я пойду успокою семью. Все на взводе. Даже младшие не дерутся, тихо сидят. До свидания, господа. Доклад в восемь утра.
Событие шестьдесят первое
Гвардеец стоек, он десятерых стоит.
Гвардейцам страх неведом.
Гвардии воин славы достоин.
Гвардеец умирает, но оружия из рук не выпускает
Сашка ходил по залу и тыкал пальцем в военных в белых мундирах. Народу было прилично. Человек семьдесят, ну, может чуть поменьше. Приврал немного, в залу метров двадцать на десять семьдесят и не вошло бы. Вечер… дуэли дархана Дондука с Александром Сергеичем Пушкиным на шахматах и стихах, из-за обилия желающих поприсутствовать, перенесли из небольшого дома княгини Софьи Сергеевны Мещерской в большущий дворец князя Вяземского. Пётр Андреевич, как Сашке сказал Виельгорский, передавая приглашение,служит вице-директор департамента внешней торговли, а фактически возглавляет сей департамент и держит в своих руках всю внешнюю торговлю Российской империи. И, кроме того, он очень модный поэт и участвует в создании журнала «Современник» и является одним из его идейных вдохновителей, совместно с Пушкиным. Скоро обещают выпустить первый номер. Весь высший свет в ожидании.
Сашка с Анькой прибыли на поэтический вечер одними из первых. Ну, Кох же какой никакой немец и привык к пунктуальности. Если сказано к шести вечера, то к шести и подъехали. Ваньку не забыв с собой прихватить.
— Наймешь извозчика через пару часов и пусть он стоит ждёт, если эти товарищи будут на вечере, то я выйду вместе с ними и укажу на них. Нужно узнать, где живут, — для надёжности повторил задание пацану Виктор Германович. Нет, Ванька младший не дурак и с памятью у него всё нормально. Но он… увлекающаяся натура. Может, думая, что «Вашество» именно так бы велел поступить в изменившейся ситуации, такой отсебятины наделать, что при выслушивании о результате, думать начинаешь, а чего просто не перегрыз горло. Проще же.
— Замёрзнем, Вашество, — изрёк правду матку Ванька. На улице был не так чтобы прямо минус сорок, но холодно и ветер пронизывающий с моря.
— М… Ну, хорошо. Сейчас едете домой, три часа сидите в тепле. Потом тепло одеваетесь и возвращаетесь. Ну и дальше, как сказал. Ноги кроме портянок в газеты заверни, прежде чем в валенки совать. Говорят, помогает.
Приехали, они с Анькой, зашли в залу по роскошной мраморной лестнице, а там пять человек. И Пушкина нет. Так-то явно не немцы собираются. Ну, хоть Михаил Юрьевич Виельгорский имелся в наличие. К нему Сашка с Анькой и подошли.
— Анна Тимофеевна, весь двор, да чего там, весь Петербург, только о вас и говорит, — увидев их щелкнул каблуками и склонился поцеловать ручку и купчихи главный конюший империи.
— Твой знай, где Пускин? — обвел пустой зал руками Дондук.
— Ах, это?! Не переживай, дархан, в Петербурге принято опаздывать. Это как правило хорошего тона. Но уверяю тебя, силы воли у господ пиитов и других любопытных надолго не хватит, в течении часа все соберутся.
— Мине надо Глинка, — на самом деле нужен был. Сашка не совсем стих сочинил он… Ну чего смог и помнил.
— Мишель? Он здесь. Я его видел. Сейчас появится, может зашёл к Вяземскому в кабинет.
— Сильно нужен! — надавил Сашка.
— Хорошо. Пойду поищу, всё же я как бы чувствую себе немного организатором. Надеюсь, вы и теперь нас удивите. Как Анна Тимофеевна весь Свет в шок повергла.
Вернулся шталмейстер с композитором через пару минут.
— Твоя холосый музыкат? — насупился, оценивающе оглядывая Глинку Сашка.
— Не мне судить.
— Чего судить? Ты играть, она петь, смозесь. Нет нот, с голос.
— Подобрать мелодию к песне? — понял Глинка. — Я попробую.
— Пойдём пробовать, где рояля?
— В кабинете Петра Андреевича есть клавесин.
Пришли выгнали всех, но хозяин вернулся и такую рожу на своём очкастом лице соорудил жалобную, что Глинка решил её повторить, и теперь вдвоём смотрели умоляюще на дархана Дондука.
— Твоя молчать?
— Моя молчать? Моя — могила! — перекрестился троекратно князь Вяземский.
— Вот слов. Последний две строчки два раза с повышением голос. Поняли? Гломко. Пафасна.
Листка два. Один у Аньки. Она хоть и выучила песню, но трусит. А эти в шесть газ, у Вяземского очки прикольные, уставились.
На поле пушки грохотали,
Гвардейцы шли в последний бой,
А молодого капитана
Несли с пробитой головой.
По пушке вдарило картечью,
Прощай, гвардейский эскадрон!
Четыре трупа, два увечья
Им не пройти сквозь наш заслон.
Все флеши пламенем объяты,
Сейчас рванет боекомплект,
А жить так хочется, ребята,