Позывной «Юнкер»
Шрифт:
В это время из кабины машины вышел наконец прокурор, долго говоривший с кем-то по телефону, встал перед шеренгой, обвёл всех стеклянными белесыми глазами с застывшем выражением на сером лице и привычно сказал тихим усталым голосом:
– Всем оставаться на местах, пока я не осмотрюсь, кто и что там лежит в окопах. Со мной пойдешь ты и ты, – указал он пальцем на Кешу и Сокольского. – Перчатки резиновые взяли с собой?
– Нет, забыли, – протянул Кеша по-домашнему.
– Паша, выдай всем резиновые перчатки, – тихо сказал прокурор голосом, не терпящим возражений водителю грузовика, стоящему неподалёку.
Паша недовольно пробурчал что-то себе под нос, но полез в кузов и, достав из ящика пакет
– Ну что там стоите, как кисейные барышни, прыгайте сюда, помогите вытащить нижних и развернуть их лицом вверх.
Приятели спустились в окоп, и Кеша с усердием стал тянуть за ногу нижнего придавленного окопника, а Сокольский, преодолевая тошноту, комком подступающую к горлу, принялся ему помогать, стараясь не смотреть на лицо убитого. Но минут через пять тошнота прошла – наверное, организм адаптировался к невыносимым запахам, и работать стало легче. Поворочав так тела павших солдат некоторое время, прокурор, видимо, нашёл кого искал, и сказал своим помощникам, разглядывая очередного убитого:
– Всё, хватит. Вытаскивайте этого наверх и грузите тело в грузовик.
Им оказался, судя по погонам, вражеский полковник в кителе с блестящими пуговицами и нашивками на груди. По всей видимости, прокурор его и искал. Труп полковника был невыносимо тяжёлым, вязким, как сырая глина, и жутко зловонным. Приятели с трудом вытащили тело полковника из окопа и волоком за плечи потянули его к машине. Из кабины выскочил водитель и, догадавшись, что труп собираются загрузить к нему, закричал на санитаров:
– Ну куда вы его тащите, куда тащите, с него же всё течёт!
– Прокурор сказал к тебе грузить, – невозмутимо парировал Кеша. – Открывай борт!
– Он же мне весь кузов вымажет, подождите, я вам брезент сейчас дам, заверните его хоть.
Водитель вытащил кусок брезента из кабины и расстелил его на земле, приятели перекатили тело и, кое-как завернув, надрываясь, попытались его поднять, но у Кеши не хватало силёнок, и подскочивший шофёр помог ему. С трудом втроём, пачкаясь о вытекающую из-под брезента тягучую чёрную липкую жижу затолкали в кузов. Водила матюгнулся, разглядывая рукав своей кожаной куртки, скинул её и демонстративно стал оттирать пятна тряпкой, обильно поливая её водой из бутылки, дабы показать грязным санитарам, что он находится на)более высокой ступени развития. Подошедший прокурор прикрикнул на него:
– Всё, хватит прихорашиваться, садись за руль, поехали.
Шоферюга повесил мокрую куртку на крючок в кабине и запрыгнул в машину сам, зло захлопнув за собой дверцу. А прокурор, убедившись в том, что полковник погружен, приказал глазеющим молча санитарам:
– Чего бездельничаете, рассыпайте хлорку по окопам на прямо трупы и закапывайте всех там, чтобы к моему возвращению здесь было всё ровно. Машина привезёт вам обед в термосах через два-три часа. А вы двое садитесь в кузов, поможете выгрузить тело и вернётесь на машине с обедом. Всем всё понятно? – и не услышав вопросов от стоящих санитаров, сел в кабину, и машина не спеша тронулась.
Прокурор искал среди убитых в окопе вражеского полковника как вещественное доказательство зверств противника среди своих. По словам сдавшихся в плен, его застрелил в затылок особист после приказа отходить на запасные позиции перед превосходящими силами атакующих. Застрелил на виду у остальных, чтобы боялись отступить, но эффект получился противоположный. Комбат у солдат был уважаемым за храбрость и умение сохранять бойцов в тяжёлых ситуациях. Солдаты в батальоне взбунтовались от наглого убийства своего командира, перестреляли всех особистов и штабистов, которых легко можно было отличить от окопников по чистенькой форме и запаху парфюма, и после в перестрелки между своими оставшиеся в живых окопники сдались в плен наступающему противнику.
Дорога была ухабистой, изрытой гусеницами танков, и тело в брезенте постоянно сдвигалось от борта к борту, издавая зловоние. Приятели по очереди ногами отодвигали его от себя, стараясь не дышать, но дышать всё равно приходилось и, мало того, глотать застревавший комок в горле, чтобы перебороть рвоту. Вскоре грузовик съехал на какую-то лесную дорожку, пошёл медленнее, полковник в брезенте перестал двигаться, и вонь слегка затихла. Приятели облегчённо выдохнули, сплюнули накопившуюся слизь за борт и разговорились.
– Представляю себе, как воняло в древние времена через неделю на поле боя, когда полчища разных племён расходились, бросая убитых в сражении, – заумничал Кеша.
– А никакой вони не было, на поле оставались всего лишь головы убитых незнатных командиров и солдат, которым вороны выклёвывали глаза, всевозможные грызуны за трое суток объедали всё мясо и высасывали мозги так, что через неделю на поле сражения жёлтенько поблёскивали только голые черепа, как спелые дыни, да торчали кое-где воткнутые в землю сломанные копья и мечи.
– А тела павших во время битвы куда девали? Закапывали всех, и своих и чужих? Без вскрытия? – недоумевал несостоявшейся прозектор.
– Видишь ли, Кеша старики рассказывали, что в древние времена, когда рати сходились на бой с мечами, копьями и стрелами в чистом поле, то после сражения там оставались только головы убитых, и такое поле у них называлось бахча от слова «башка» – «голова», теперь этим словом называют поле, где вырастают дыни и арбузы. Сами же тела победители и побеждённые увозили с собой, привязав верёвкой за ноги к луке седла, а головы отрезали, чтобы не видеть, кто есть кто, и чтобы кровь стекала, когда тело колотится по кочкам и камням во время переходов и в конце концов становится мягче и вкуснее. Так до сих пор делают некоторые цыгане с лошадьми и корейцы с собаками: они бьют палками несчастных животных до тех пор, пока те не сдохнут от истёкшей крови и болевых страданий, а потом наслаждаются отбитым мясом без крови, вкушая приготовленные из него изысканные, как им кажется, блюда. Дело в том, что в дальних воинских походах рати мясных продуктов пропитания не было и ели, где что добудут, но на всех, естественно, не хватало, поэтому основной состав войска ел тела поверженных, пока они не протухнут, а потом и пленных, которых гнали с собой как мясные запасы продуктов питания для войска. Это практиковалось не только у папуасов, индейцев и прочих туземцев, там, где жаркий климат и невозможно сохранять скоропортящиеся продукты, но и у благородных европейских рыцарей. В Сибирском ханстве было холодно, когда убили атамана Ермака, так его тело целых три месяца возили по стойбищам, хвастаясь перед соплеменниками, какого славного воина они победили, и потом всё равно съели в знак уважения и признательности, поэтому и могилу его до сих пор не могут найти. Жрецы и шаманы специальную легенду придумали для своих народов, что если победитель съедает части тела побеждённого в бою воина, то его силы удваиваются и он как бы приобретает то, что потерял поверженный. Таким образом решались патриотический вопрос и проблема пропитания войска в походе. Правда, историки не любят про это вспоминать, несмотря на археологические раскопки массовых побоищ, где попадаются в основном головы без тел.