Позывной «Юнкер»
Шрифт:
– А сейчас почему прекратили людоедство? – спросил Кеша с неподдельным интересом.
– Наладили выращивание скота и отпала потребность есть врага, и только в дальних неразвитых странах продолжают эту традицию, но как ритуал в знак уважения к знатному противнику. Сын американского миллиардера Майкл Рокфеллер был сварен и съеден с саго воинами племени Осчанепа в Папуа Новой Гвинеи в знак уважения к белым людям.
Грузовик, завывая и переваливаясь с боку на бок, медленно продвигался по грунтовой дороге, изрытой воронками от снарядов, и вдруг передняя часть машины высоко подпрыгнула, раздался оглушительный взрыв, она завалилась на бок и загорелась. Юнкера с Кешей и трупом выбросило на обочину, а сидящие в горящей кабине остались в ней.
Придя в себя через несколько секунд, Юнкер с трудом приподнял чугунную голову и огляделся по сторонам: мир вокруг показался ему чёрно-белым. Больше взрывов не последовало, всё было тихо, и только в кабине машины продолжал ещё почему-то играть автомобильный приёмник. Это
– Значит, подорвались на мине, – вяло подумал Юнкер.
Рядом лежал раздувшийся труп полковника с чёрным опухшим лицом в трещинах и выпученными белками глаз, которые невидяще смотрели на чёрное солнце, и Юнкер, глядя на гниющее тело, почему-то вспомнил эпизод из всемирно известной книги: «Урсулу съели муравьи в романе Маркеса "Сто лет одиночества", а полковника, видимо, сожрут черви».
Всё вокруг казалось чёрным: и зелёные листья деревьев, и голубое небо над головой, и даже алое пламя, которое вырывалось из-под капота перевернувшейся машины. Из бездонных глубин памяти вдруг всплыло видение, как он давным-давно, в школе, уже один раз видел чёрный мир без красок вокруг себя.
…Он, Юра, ученик девятого класса, выехал вместе со своими одноклассниками за город на городские межшкольные соревнования по биатлону. Каждая школа выставляла своих лучших спортсменов, чтобы побороться за кубок города в этом виде соревнований. Данная традиция велась уже много лет, и школа, выигравшая этот кубок, получала определённые привилегии и материальные поощрения от мэрии на целый год, до следующих стартов в конце зимы, направленных на выявление сильнейшего. Одноклассники собрались, чтобы поддержать лучшего в своей школе лыжника в этом ответственном и престижном соревновании. Народу в загородном парке собралось немало, было празднично и весело, все девчонки постарались одеться как можно более нарядно, смехом и визгом привлекая ребят. Мальчишки же, наоборот, все были в спортивных костюмах, демонстрирующих силу и мужественность, желание немедленно стать на лыжню и победить, хотя бежать надо было только трём спортсменам от каждой школы. По условиям соревнования необходимо было сделать пять кругов по пресечённой местности лесного парка и, останавливаясь у стенда, поразить пять мишеней. Спортсмен, сделавший пять промахов, должен был пробежать штрафной круг, десять промахов – два штрафных круга и т. д. Но в команде от его школы с самого начала начались неприятности: не явился к старту один из отобранных учителем спортсменов, второй на первом же круге подвернул ногу, а третий просто сошел с дистанции, так как ему не понравились мишени для стрельбы, после того как он ни в одну из них не попал при первом же подходе. Школа осталась без представителя в забеге, а это грозило дисциплинарным и административным наказанием физруку. Он стал бегать среди учеников своей школы, пришедших «поболеть» за своих, и просить, чтобы хоть кто-нибудь пробежал на лыжах необходимые для зачёта круги и выстрелил по мишеням, чтобы школа избежала итоговых штрафных очков. Но мальчишки боялись выглядеть посмешищем в глазах девчонок, так как отставание от остальных участников было уже два круга, и одноклассницы, смеясь, уговаривали его:
– Юрик, миленький, ну что тебе стоит, побегай за нашу школу, ты ведь хорошо стреляешь, спасай! – горячо говорила ему первая красавица школы Алиса, в то время как физрук стоял рядом с лыжами, умоляюще смотрел на него и бормотал:
– Только для школьного зачёта, только для зачёта…
Не выдержав такого напора, Юра согласился, встал на лыжи и побежал догонять лыжников, забыв про лыжные палки, падая по пути на разбитой лыжне под смех девчонок. Пришлось сойти с колеи и бежать по цельному насту. Скоро Юра приспособился и стал догонять хвост бегущих спортсменов. На стенде он, не сходя с лыжни и не становясь в упор, с ходу выстрелил почти наугад и поразил все мишени под рукоплескания одноклассниц, в то время как остальные участники забега не поразили и половины мишеней в положениях лёжа и с колен. На третьем круге физрук всунул ему лыжные палки, и бежать стало легче. Юра бежал, обгоняя выбившихся из сил, и чудом стрелял без промахов, хотя сердце колотилось, как птица в клетке, и не хватало дыхания, а на последнем круге скользил по снегу автоматически, уже почти ничего не видя впереди от темноты в глазах и почти не слыша подбадривающих криков одноклассников, в груди горело огнём, движения были ватные, а снег казался чёрным, как и солнце, низко висящее прямо перед глазами. Когда физрук хлопнул его по спине и крикнул на ухо: «Всё!», Юра скинул лыжи и, опираясь на палки, отошёл от всех в кусты, где его вырвало от физической перегрузки. Придя немного в себя, он тихо побрёл по снежной тропинке к автобусной остановке, не обращая внимания на крики ребят и считая, что его зовут, чтобы всласть посмеяться над его неуклюжестью. И только на второй день, войдя в школу, Юра узнал, что он победил и занял первое место по результатам подсчётов среди всех участников забега и его школа вышла в лидеры. В школьном коридоре его встречали все ученики с восторженными криками, рукоплесканиями, каждый стремился дружески похлопать его по плечу, а некоторые девчонки визжали от радости, старались обнять и поцеловать, а он широко шагал, засунув руки в карманы, и улыбался, стараясь всем своим видом показаться невозмутимым, как будто чествовали не его, ему было стыдно за такое всеобщее внимание всей школы и хотелось поскорее скрыться куда-нибудь от ликующей толпы ребят.
И сейчас случайно всплывший из глубин сознания этот школьный триумф победы немного оживил его, и Юре опять, как тогда, стало невыносимо стыдно за такое всеобщее внимание к его персоне. Он пришёл в себя, вскочил на ноги и подбежал, пошатываясь, к горящей машине, обжигаясь, вытащил два тела из кабины и положил их у обочины. Пощупав пульс и послушав сердцебиение, Юнкер понял, что прокурор и водитель мертвы. Оставив их лежать, он подошёл к Кеше, лежащему на боку, и, посмотрев на дёргающееся тело, понял, что и ему ничем нельзя уже помочь.
«Странное дело, – думал Юнкер, глядя на последние предсмертные судороги лежащего на земле несостоявшегося прозектора с вывороченными осколком мины внутренностями живота, перемешанными с придорожной грязью, которые тот лихорадочно пытался запихать ладонями обратно и, не успев, затих вытянув устало ноги.
– Жалко мне почему-то его, хотя почти и не знаю совсем. На войне в боях насмотрелся на разных многих убитых и вроде уже привык к смертям, а тут надо же… И человек вроде пустой и глупый, бестолковый какой-то был, но всё равно жалко, как того паренька белобрысого в окопе, за секунду до смерти понявшего, что не успевает выстрелить первым, его глаза, молящие меня о пощаде, которые никак забыть не могу. И выстрелил бы, и убил бы меня, будь у него опыта больше и реакция быстрее. А так выжил я, а он – нет. Значит, ты кому-то нужен, раз не умер от ран, – как сказала главврач мне, когда я после операции открыл глаза. Как говорится, смерть одного человека – это трагедия, смерть миллионов – статистика. Но самое ужасное не это, самое ужасное и бессмысленное – смерть тысяч людей с обеих воюющих сторон. Это выгодно только международным воротилам бизнеса, много убитых значит надо ещё больше изготовлять оружия, обмундирования, танков, самолётов, и государство, не скупясь, оплачивает это безумие со средств налогоплательщиков. Как в романе «Золотой телёнок»: «Наши наступают! Слава богу! Много убитых! Слава богу!», – думают, наверное, толстосумы воюющих сторон, читая сводки с фронтов».
Юнкер отошёл от умершего, поднял кожаную куртку водителя грузовика, валяющуюся на дороге, отряхнул и внимательно осмотрел со всех сторон.
– Надо же, ни одной дырочки, ни одной царапины, точно, как заговорённая, не зря не снимал её шофёр с себя, а тут расслабился и скинул. Сам погиб, а кожанку, видимо, выбросило взрывом из кабины. Ему уже не понадобится. – Ещё раз встряхнул и накинул себе на плечи. В последний раз окинул взглядом место трагедии и пошёл по дороге в обратном направлении, стараясь наступать на следы от протекторов их грузовика, чтобы самому не подорваться на случайной мине.
«Ну вот и кто теперь мне скажет, кто я такой? Только и осталось в памяти, что звали Юнкером», – продолжал размышлять он, мерно шагая неизвестно куда. – Кеша обещал, что запомнит всё рассказанное мною при временном внезапном прозрении там, у окопов, но, видимо, не судьба…»
В голове гудело, как в пустой бочке, и мир по-прежнему казался ему чёрно-белым. Через какое-то время Юнкер добрёл до перекрёстка с асфальтированной дорогой и по чёрно-белому столбику с цифрой восемь и замазанными красной краской надписями на стрелочных указателях понял, что это тот самый перекрёсток, где он повстречался с Кешей. Только вместо воробьёв на дороге на этот раз на пяти проводах линии электропередач, пересекающих автомобильную трассу, сидели маленькими стайками ласточки. Они расположились рядками на каждом из проводов и весело щебетали какую-то весёлую мелодию, известную только им одним, и своим стройным видом напоминали чёрные ноты на нотном стане. Как бы в доказательство, что Юнкер не ошибся, из-за поворота показался тот самый жёлтый автобус, вёзший тогда призывников на передовую. На этот раз он возвращался обратно и был пустой. Шофёр затормозил, поравнявшись с одиноким путником, открыл автоматическую входную дверь. Юнкер увидел, что за рулём сидел всё тот же хмурый небритый мордатый мужчина. Водитель крикнул:
– Садись, подброшу до города!
Юнкер зашел в автобус и сел на переднее сиденье.
– С передовой, что ли? – спросил его через некоторое время шофёр, оглядываясь на него через плечо.
– Нет, погибших в окопах засыпали.
– А, то-то я вижу ты грязный весь, как землекоп. Тебя куда подвезти?
– Право, не знаю, к военкомату, наверно…
– Не навоевался ещё, что ли, или уже тянет туда, как пропасть, в которую долго смотришь?
– Похоже, так…
Дальше некоторое время ехали молча под тревожную скрипичную музыку из автомобильного приёмника – «Каприс № 24» Никколо Паганини, пока впереди на середине дороги не показалась фигура, стоящая у белой легковушки с открытым верхом. Это оказалась высокая брюнетка с чёрными длинными волосами, которые, развеваясь от ветра, частично перекрывали её лицо. Она стояла, широко расставив ноги и уперев руки в бока. На ней были надеты короткая чёрная кожаная куртка и такая же короткая юбка. Девушка слегка раскачивалась из стороны в сторону и всем своим видом показывала, что не собирается уступать им дорогу. Водила подъехал почти вплотную к ней, открыл входную дверь и весело привычно заорал:
Конец ознакомительного фрагмента.