Позывной "Зайчик"
Шрифт:
Суровое Средневековье…
Нужный мне особняк нашелся сразу, но подходить к нему я не спешила, решив сначала немного осмотреться. Участок соток в двадцать был окружен высоким по сравнению с соседями кованым забором, справа от угрюмого дома, не облагороженного вьющимися растениями, виднелась небольшая конюшня и стоящая под навесом карета. Ещё дальше проглядывала крыша сарая и ещё нескольких хозяйственных построек. Минимум кустов и деревьев, неухоженных на вид, всего несколько невзрачных клумб у парадной двери, но при этом идеально чистая широкая центральная дорожка, ведущая от
Естественно, к парадным дверям я даже не подумала подойти, ведь я не знатная горожанка, которой это позволительно. Я, как порядочная страждущая просительница, обогнула дом и громко постучалась в дверь, предназначенную как раз для прислуги. Ждать пришлось долго, но в конце концов дверь открылась и на пороге появилась дородная бабища лет пятидесяти. Мясистый нос, щеки-брыли, коричневое бесформенное платье, когда-то белый, а сейчас весь в сальных пятнах передник, криво сидящий чепец и самое главное — неприязненный взгляд глубоко посаженных поросячьих глаз.
— Здравствуйте, — мило улыбнулась я, стоически игнорируя придирчивый осмотр. — Я на рынке слышала, в дом господина Ливарида служанки требуются. Меня Заби звать.
Меня осмотрели ещё раз, при этом уделив отдельное внимание лицу и груди, затем чуть подвинулись и простуженным басом прохрипели.
— Заходь.
Зашла, настороженно осматриваясь по сторонам, при этом подмечая, что в коридорчике нет ни окон, ни светильников и поэтому довольно сумрачно.
— На кухню давай, — подтолкнула меня в спину местная домомучительница и мясистым пальцем указала направление прямо и налево. — Сюда.
На кухне оказалось не в пример светлее и просторнее, но одновременно с этим меня моментально окутали всевозможные продуктовые запахи. И не все они были приятными. Сырое мясо, от которого отвлеклись, чтобы впустить меня, соседствовало на столе с крупно нашинкованным луком и незнакомыми овощами. Подвинув меня мощным плечом, чтобы вернуться к приготовлению обеда, бабища приступила к расспросам.
— Чаво умеешь?
— Всё, что потребуется, — торопливо ответила я, скромненько отходя к стеночке, чтобы не попасть под руку с тесаком. — Прибираться могу, в готовке помочь могу, в стирке.
И мысленно добавила — всё равно я тут не больше чем на два дня, много накосячить не успею.
— Опытная, значь… — с непонятной интонацией протянула кухарка, переваливая мясо в чугунок, и неожиданно представилась. — Меня Матиль звать, я тут над служанками старшая. Дворецкого и конюха не слушай, они пусть среди себя командуют. В хозяйских комнатах Пенни убирается, так что ты по первости на кухне мне помогать будешь, да на рынок за продуктами ходить, а там поглядим. Оплата — пять пенсов в неделю, комнату после покажу. Согласна?
— Да, конечно.
В целом меня мало волновало, чем конкретно меня загрузят, лишь бы закрепиться в этом доме, но когда передо мной поставили десятилитровую лохань с местной картохой и приказали почистить её как можно быстрее, я немного скисла.
Дедовщина во всей красе… И это за жалких пять пенсов в неделю!
Но делать нечего, пришлось задвинуть свою сумку подальше от чужих глаз в угол, устроить свой тощий зад на местной
Всё это время Матиль тушила мясо, ставила опару на хлеб и, как ни странно, делилась «опытом и мудростью». От меня требовалось лишь иногда поддакивать и кивать, что всё услышала, поняла и готова выполнять.
Так мне поведали, что овощи придется чистить каждый день, так как требуется накормить не только господина, но и обслугу в количестве семи голов. Седьмой, до поры не озвученной персоной, был личный камердинер господина, который имел над слугами странную, но никем не оспариваемую власть. Мужчина, о котором Матиль говорила через губу, по словам кухарки был заносчив, нагл, самовлюблен и бесцеремонен. Пользовался особым расположением господина, совал свой нос во все щели (ага, сумку спрятать понадежнее!), брал пробы со всех блюд и приставал ко всем новеньким служанкам, спровоцировав уже не одно увольнение.
— Так что будь потише и поскромнее, глядишь, и проработаешь подольше, чем остальные, — решила вдруг проявить заботу Матиль и забрала у меня чищеные овощи, отправив к корыту с грязной посудой. — Помоешь и чутка свободна.
Помоешь — было сильно сказано. Следующие два с половиной часа я отдраивала чугунки, сковороды, разделочные доски и прочий кухонный инвентарь, мысленно скрежеща зубами и посылая на головы руководителей «Гигаса» всевозможные кары. Не могли меня светской дамой сделать?! Что б им трое суток без перерыва картошку чистить! Что б им в ледяной воде кастрюлю после бараньего супа мыть! Корсет им в печень!
Но, несмотря на все свои душевные и физические терзания (руки после подобного кухонного марафона приобрели крайне непритязательный вид), я с кроткой благодарностью приняла миску с похлебкой, к которой полагался внушительный кусок свежего хлеба, проследовала за кухаркой до двуспальной каморки, где мне предстояло переночевать, да там же и рухнула, искренне радуясь, что перед вечерними работами у меня есть аж тридцать минут на отдых.
Нет, убью мерзавца в кратчайшие сроки! Ещё сутки подобного издевательства над моей психикой, выросшей в условиях централизованного водопровода, моющих средств и полуфабрикатов, я просто не переживу.
Пользуясь возможностью перевести дух, я лежала на спине и неторопливо осматривала комнатку. По словам Матиль здесь уже жила Пенни. Об этом говорила не только вторая низенькая кровать, аккуратно застеленная потрепанным покрывалом-шалью, но и мелочи, лежащие тут и там. Пара шпилек на узком подоконнике, деревянный гребень на сундуке, краешек юбки, торчащий из неплотно закрытого двухдверного шкафа, да мыски осенних ботинок. К ботинкам я присмотрелась с особым вниманием, сначала не понимая, чем они меня так заинтересовали. И лишь спустя несколько минут в мой уставший от непривычной работы мозг пришла умная мысль. Да они же детские!