Позывные дальних глубин
Шрифт:
А Непрядов, будто ошарашенный, долго ещё сидел на крыльце. Мысли, одна невероятнее другой, роились в его голове. Уже не было сомнений в том, что к деду приезжала именно Лерочка, а не какая-то другая женщина, какой было известно его имя. Но девочка при ней… Откуда вдруг взялась она? И не оттого ли напоследок так печаловался дед, что признал в той самой девчушке свою единокровную правнучку?.. Одно теперь твёрдо знал Егор: завтра спозаранок он отправится на станцию, чтобы первым же возможным поездом отправиться в Ригу.
Как водится по закону подлости, на единственно проходящий в тот день поезд Непрядов безнадёжно опоздал. Однако на станции ему посоветовали выйти на шоссе Псков-Даугавпилс и попытаться «тормознуть» там какую-нибудь попутку.
Шофёр был даже рад, что нашёлся попутчик, тем более обещавший хорошо заплатить. В путь они двинулись около полудня, и к вечеру уже подъезжали к Вецмилгравису, что на восточной окраине города. Это была самая мучительная и тяжкая из всех дорог, которые Непрядову когда-либо приходилось преодолевать. Не терпелось поскорее добраться до места, чтобы уладить свои отношения с любимой женщиной. Как ненавидел и проклинал себя Егор за то, что в порыве уязвлённой гордости рвал на куски её письма, даже не читая их. Негодовал и обижался, что она отказалась ехать к нему на Севера. Но может, потому и не ехала, что ждала от него ребёнка. Нет сомнений, что она ему об этом писала. В ответ же от него — ни строчки и ни одного телефонного звонка. Верно, запамятовал Егор, что Лерочка всегда была гордой. И вот теперь, вольно или невольно, она нашла способ, чтобы наказать его. Стыд и раскаяние сжигали Егорову душу. Он уже не знал, есть ли вообще в лексике такие слова, которыми можно обругать себя «на чём свет стоит» за собственное равнодушие и подлость. Ведь он же любил эту женщину, мечтал о ней. И в то же время почему-то мистически боялся её. Получалось, что он лишь нашёл повод, чтобы не сблизиться с ней.
«Скорей, скорей… — мысленно торопил он дорогу, бежавшую под колёса автофургона. — Только бы увидеть её, встать перед ней на колени и не подниматься до тех пор, пока не простит, не пожалеет…»
Рефрижератор довёз Непрядова до того места, где была конечная остановка трамвая. И вскоре он уже трясся в челночке-вагончике, шустро бежавшим по рельсам в сторону Саркан-Даугавы, от которой до желанного проспекта Межа было рукой подать.
Подходя к Лерочкиному дому, Егор заставил себя собраться с мыслями и чётко представить, что и как он должен сказать в своё оправдание. Впрочем, готов был даже и к тому, что его прогонят прямо с порога, даже не выслушав и сделав тем самым навсегда несчастным человеком. Нестерпимо хотелось увидать свою маленькую дочку. Он уже по-отцовски нежно и трепетно любил её, в сущности, даже не зная. С особым наслаждением Егор пытался вообразить себе девчушку, какой она представлялась Тимоше: голубоглазенькой, пухленькой, весёленькой… И ему, взрослому человеку, нужно было как-то по особенному бережно воспринять этого маленького человечка с его, надо полагать, уже появившемся характером, со всеми детскими капризами и привычками. Да и есть ли что-нибудь более приятного на свете, чем слышать голосок своего ребёнка, ежеминутно жить всеми его маленькими радостями, огорчениями, шалостями! И с этой поры уже готовить благоприятную почву, чтобы со временем стать ему и советчиком, и учителем, и другом. Не сомневался Егор, что и Стёпка полюбит свою обретшуюся сестричку, когда узнает о её существовании. В них же в обоих течёт Непрядовская кровь…
Вот и он, знакомый дом под соснами — теперь уже не чужой, не отдалённый, а такой же свой, как в Укромовке. А как же иначе? Потому как живёт здесь прекрасная женщина, которая родила ему дочь и которая, может быть, всё ещё не устала ждать возвращения своего непутёвого морехода.
Безуспешно Егор старался сдержать охватившее его волнение. Тревожно и радостно стучало сердце, даже в коленках появилась мелкая дрожь, чего давно уже с ним не бывало. В руках Непрядов держал плюшевого медвежонка, которого ему удалось купить в подвернувшемся, как нельзя кстати, магазине детских игрушек. Негоже было к родной-то дочке прийти с пустыми руками. Ведь это был его первый отцовский подарок, без которого никак не обойтись.
Отворив дверь калитки, Непрядов пошёл по мощёной дорожке к дому. Хозяйским глазом успел заметить, что в глубине участка, под тенью сосен, появились детские качели, а рядом песочница, чего прежде здесь не было. «Ну, ясное дело, — подумал Егор. — Теперь же в доме появился ребёнок и, конечно же, всё здесь подчинено тому, чтобы создать малышке уют».
Непрядов поднялся на крыльцо. Входная дверь оказалась незапертой, и он смело шагнул в прихожую. Но сходу, едва не нос к носу, столкнулся с какой-то долговязой и тощей женщиной. Та от неожиданности ойкнула и отшатнулась.
— Извините, — сказал Егор, для приличия откозыряв. — Могу ли я видеть Валерию Ивановну?
— Нет, не можете, — оправившись от испуга, с сильным латышским акцентом сказала женщина. — Она здесь больше не живёт.
— Как не живёт? — не понял Непрядов.
— Да так. Не живёт и всё, — категорически отрезала долговязая. — Валерия продала нам этот дом, а сама, если не ошибаюсь, вместе с мужем уехала в Канаду.
— Какой ещё муж?! Какая Канада?! — не поверил Непрядов.
— Этого я тоже не знаю, — весьма нелюбезно ответили женщина. — Поскольку с мужем её лично не знакома и в Канаде тоже не бывала.
— Как же так? — совсем растерянно произнёс Егор.
— Да вот так, — со злорадством, будто мстя за свой испуг, отвечала долговязая. — Слишком долго плавал, капитан…
— Но при ней должна была находиться маленькая девочка, её дочка, — не зная даже зачем, напомнил Егор. — Вы видели её?
Это уж совсем вывело женщину из себя.
— Никакой девочки я не видела, — сказала она рассерженно. — Разбирайтесь в этом как-нибудь сами. Больше я ничего не знаю.
— Но ведь кто-то должен хоть что-нибудь знать? — настаивал Егор.
Долговязая молчала, скрестив руки на хилой груди и всем своим видом давая понять, что разговор окончен.
— Тогда ещё раз извините за беспокойство, — сказал Егор и, повернувшись, понуро побрёл к выходу.
Когда он открывал дверь калитки, женщина окликнула его. Величаво возвышаясь на крыльце, она показала в сторону соседнего дома.
— Там живёт подруга вашей знакомой, — сказала, сменив гнев на милость. — Спросите Нонну Александровну. Может, она вам что-нибудь и скажет.
Холодновато кивнув, Непрядов направился на соседний участок, так же огороженный забором. А про себя подумал про долговязую: «Вот же, выдра болотная, сразу не могла сказать…»
Нонной Александровной оказалась женщина лет сорока с добрыми чертами лица и подслеповатым прищуром глаз. Не в пример соседке, появлению Непрядова она ничуть не удивилась, будто давно ждала его появления. Оттянув недобро лаявшую и рвавшуюся на цепи мохнатую собаку, Нонна Александровна без лишних расспросов пригласила Егора в дом.
— Хотите кофе или чаю? — предложила хозяйка, когда они оказались на чистенькой, уютной веранде.
Непрядов отказался, терзаемый нетерпением поскорее узнать, что же произошло в его отсутствие с Лерочкой. Они сидели за круглым столом, посреди которого красовалась ваза с роскошными розами, и хозяйка из-за цветов как бы с любопытством всё время подсматривала за гостем.
— Мне сказали, что вы давно знакомы с Валерией Ивановной, — осторожно напомнил Егор.
— Более чем, — сказала хозяйка. — Мы с детства дружим. Дома-то наши рядом. Да я и вас хорошо помню, — и пояснила. — Мы же когда-то вместе новый год встречали. Помните? Вы тогда курсантом были ещё.
— Было такое, — подтвердил Егор, но сам решительно не помнил этой Лерочкиной подруги. Впрочем, слишком редким гостем бывал он здесь, чтобы со всеми перезнакомиться.
— А это и не важно, что вы не запомнили меня, — хозяйка небрежно махнула рукой, заметив смущение гостя. — Вы же тогда всё равно, кроме Лерочки, никого кругом не замечали. Но под конец нашей вечеринки поссорились с ней и ушли. Так ведь?